Мне 70 лет, Валере немного побольше — 72 года в январе исполнилось. Живем под Улан-Удэ, здесь у нас был двухэтажный дом. Мы пенсионеры. Иногда я подрабатываю кондуктором, чтобы кормить наших животных. Сын живет далеко — мы с мужем вдвоем да еще наши животные.
Первая собака появилась у нас больше 30 лет назад. Ее сбила машина — водитель ее оставил лежать на дороге, и она примерзла к асфальту. Мы увидели эту собаку и забрали к себе. После случившегося пришлось ампутировать ей лапу: отморозилась она. Так все и началось.
До пожара с нами жили 87 собак и 21 кошечка. Всех мы подобрали на улице. Например, один раз нашли 12 щенят в коробке у дороги — их кто-то из местных жителей выбросил. Так потихоньку и накопилось около 100 животных.
Пожар случился в ночь на 20 января — только Крещение прошло. Дома был один Валерий Иванович, я тогда ночевала в квартире, где живут еще шесть наших кошек.
После этого мужа забрали в больницу, но он выписался досрочно — пошел искать разбежавшихся от страха собак и смотреть, что стало с домом и животными в нем.
Пожарные ехали на вызов очень долго. Позже они написали в документах, что огонь возник из-за короткого замыкания электропроводки. Но это неправда: ночью в доме не работали электроприборы. Мы уверены, что это был поджог со стороны кого-то из соседей, — видимо, они бросили в окно какой-то горящий предмет.
У нас с ними были конфликты, мы этого не скрываем. Дело в том, что муж за своих собак душу отдаст, переживал за них и защищал. Он не уступал в спорах с жителями соседних домов, да и пристроить животных больше некуда. Ни один приют не возьмет такое количество собак, да и кошек никто не брал. Если бы они у нас были красивые и здоровые — одно дело, но они все были дворняжки, да больные. Кому они нужны-то? При этом никаких жалоб в полицию или исков в суд против нас никогда не поступало.
Конечно, за пределы участка мы животных не выпускали, поэтому ни одного случая проявления агрессии с их стороны быть не могло. Людям просто не нравилось, что собаки лают, когда кто-то мимо дома проходит. Но ведь это собаки, они не могут молчать и разговаривают, как и мы.
Мы содержали всех животных сами, на пенсию, никто нам не помогал. Ездили на мясокомбинат за шкурками, кто-то из магазина просрочку нам отдавал, летом хлеб сушили, чтобы на зиму были сухари. Кормили как могли, это не так страшно. Страшно было, что собак тронут. Мы понимали, что рано или поздно их или отравят, или сожгут. И вот это и произошло.
Собаки в вольерах, слава богу, выжили. У всех погибших собак были проблемы со здоровьем, потому они и жили в доме. У многих была эпилепсия, у кого-то лапки ампутированы. Незадолго до пожара к дому пришли две беременные собаки — мы их пустили к себе, и они ощенились. Мамок не спасли, они погибли. Но щенят из дома удалось вытащить живыми — видимо, мамы закрыли их своими телами.
Каждая собака и кошка была особенная для нас. Например, у нас был пес по кличке Малойка, мы нашли его еще щенком. У него голова тряслась постоянно — наверное, кто-то его ударил когда-то сильно. Была, например, собачка Калька — красивая, гладкошерстная, мордочка вытянутая. Умочка была — пушистая-пушистая. Любили мы их сильно-сильно, а теперь их нет. После пожара никто из жителей поселка ни разу к нам не подошел.
Даже не пришли просто посочувствовать. Мы уверены, что нас поджег кто-то из них, потому что не может быть такого, что никто не забеспокоился. Конечно, мы и сами виноваты: нельзя было столько собак держать в поселке.
Пока мы смогли найти только три трупика собак — они лежали около трех разных дверей. Видимо, пытались выбраться.
Их мы пока не можем найти — там слой воды сантиметров в двадцать, кто-то уже примерз к земле. Ну а кошечки сверху, я думаю, задохнулись: они же на втором этаже, и дым туда шел. Мы их всех найдем уже по весне, когда будем разгребать, и похороним. Всех хоронить будем, ни одну не оставим.
Говорить пока больно — душа-то еще кровоточит. Но надо жить ради выживших собак. Весной будем как-то ремонтировать вольеры, а дом-то уже и не восстановишь. У Валеры после случившегося усилились проблемы с сердцем и давлением. Сейчас он с трудом говорит, очень страшно мне за него. Ну ничего, господь милостив. Сожмемся в кулак да и будем жить. Нам другого не остается.