Светлана Самара
волонтер, президент организации «Метелица»
Мой приход в волонтерство был вынужденной историей, потому что у команды «Метелицы» очень быстро росла и развивалась благотворительная программа — перестало хватать сил, средств и рук. Мы были вынуждены и сами стать волонтерами и привлекать других волонтеров. Страхов у меня не было никаких. Я ничего не ждала от волонтерской деятельности, кроме как морального удовлетворения. Смысл волонтерской деятельности — делать и ничего не ждать взамен.
У каждого свой склад характера, выгорание — это немножечко не мое. Да, конечно, у меня тоже бывают периоды, когда кажется, что топчешься на одном месте. Но это ситуативные вещи. Буквально три дня назад у нас была небольшая авария с подачей электроэнергии. В Новой Москве у нас есть маленький гостевой дом для инвалидов, где они получают помощь, поддержку и реабилитацию. Мы под снегом все это чинили, ругались с аварийками, и все это было уже поздно ночью. Когда все включилось и коллеги разъехались, я села и задумалась: «Зачем мне вообще все вот это надо?» Я вот открываю фейсбук: этот на Мальдивах, этот в Египте. Я как специалист стою больших денег, но почему-то сижу и работаю практически бесплатно, практически круглосуточно. Почему я? Ответ простой: потому что я могу себе это позволить, я могу это делать, я умею так жить, я с этим справляюсь. На самом деле мне все это очень сильно нравится. Кто-то из подопечных позвонит, напишет, поблагодарит — это приносит очень большую радость. Нет более благодарной работы, чем эта. Когда ты видишь, как из полностью парализованного инвалида проклевывается жизнь, то все выгорания куда-то исчезают.
Я безумно привязываюсь к своим подопечным. Мы очень долго сопровождаем людей. Как правило, реабилитация инвалидов после перелома позвоночника — это годы. Конечно же, мы друг к другу привязываемся — и они к нам, и мы к ним. Это чувства, очень близкие к родительским. С подавляющим большинством подопечных мы остаемся на связи на долгие годы.
Мы теряли подопечного только один раз. Это была для нас очень тяжелая история, большой удар. Это был совсем юный мальчишка, ему было на тот момент 14 лет. Он уже больше пяти лет ждал пересадку почек. Также должны были пересаживать печень. Такие парные пересадки — большая редкость, их просто не делают. И тем не менее НМИЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика В. И. Шумакова взялся за это. У них появилась надежда, что они смогут создать условия для восстановления печени и после этого уже пересадить почки. К огромному сожалению, в силу многих причин, которые не связаны ни с нами, ни с НИИ Шумакова, мальчик на следующий день после госпитализации впал в кому. Прямо на ровном месте, так бывает — он встал из-за стола и потерял сознание. Больше трех месяцев пробыл в коме. Ему исполнилось 15 лет 15 мая, он умер в свой день рождения. Вся команда очень тяжело переживала.
Боль — это часть нашей работы, часть нашей жизни. Она становится хронической, ты к ней привыкаешь. Если вы можете хоть немного снизить градус боли вокруг вас, это уже потрясающе. Если вы не ждете никакой благодарности, то, когда вы будете ее получать, это будет приятно. А когда не будете, вы и не разочаруетесь, потому что вы ее не ждали.
Валерия Пинигина
волонтер уличной медицины
По образованию я нейропсихолог, нейрореабилитолог. Волонтером решила стать лет 15 назад. Я не могу точно вспомнить, что было причиной этого решения, но понимала, что я хочу помогать и мне это нравится. Мне нравится, когда я прихожу на помощь к человеку, которому никто не смог помочь или не может помочь. Страхов у меня не было никаких. Ты осознаешь, что, возможно, у тебя не получится. Но делай что можешь, и будь что будет — ты хотя бы стараешься.
У меня два направления. Первое — это лечение бездомных людей. Я занимаюсь простыми хирургическими манипуляциями, перевязками, осмотром, терапией, лечением. Основное — это терапевтическая помощь и перевязки. Второе направление более сложное, это психологическая помощь паллиативным пациентам и возможность связать их с хосписом, больницей, найти врача.
В волонтерстве я стала лучше понимать людей: например, когда им нужна помощь, но они не говорят об этом. Это видно по взгляду, по их состоянию. В этом случае я сама подхожу и спрашиваю: «Могу ли я чем-то помочь?»
К сожалению, я теряла подопечных, они умирали, и я понимала, что ничего не могу сделать, поскольку это были паллиативные пациенты, это была онкология. Я понимала, что моя задача — постараться сделать все, чтобы человек ушел спокойно: если нужно, примирился с близкими, пообщался со священнослужителем своей конфессии. Чтобы смерть была в чистоте, чтобы ему было не больно или страшно — для меня это очень важно.
Как и каждый волонтер, я сталкивалась с выгоранием. Это было связано с тем, что я стала посвящать абсолютно все свое время только помощи подопечным и забыла о простых вещах: радоваться и ценить каждую секунду жизни. Я постоянно бежала — и в итоге выгорела. Я постоянно работала без выходных, отказывала во встречах друзьям, и в какой-то момент я уже никого не хотела видеть и ни с кем не хотела разговаривать. Хотелось просто молчать, быть в одиночестве. Это довольно тяжелое внутреннее состояние. Оно, может, внешне никак не проявляется, но то, что я за собой заметила, — я практически перестала общаться. Тогда включились друзья: одна подруга меня отвезла на три дня на море, вторая подруга устроила поездку в лес на весь день на велосипедах. Они меня буквально вытаскивали, друг приезжал напоить какао и найти нужные теплые слова. Еще у нас была договоренность отключить телефоны. Я тогда распределила своих подопечных среди коллег и дала себе возможность побыть с отключенной техникой — это очень помогло.
Сейчас я более тщательно планирую свой график, чтобы хватило времени и на пациентов, и на себя. Я стала включать в свою жизнь хобби, увлечения, общение с друзьями и семьей. То, что я стала переключаться, меня выручает, потому что, когда ты каждый день видишь страдания, болезни и боль, к этому невозможно относиться равнодушно. Я не могу так: пришла, отработала, рану полечила, пациента вылечила и пошла дальше. Для меня каждый человек — это определенная история, и равнодушия здесь быть не может. Просто нужно переключаться на что-то совершенно иное. Тогда хватает сил помогать и поддерживать, в частности заниматься сложными случаями.
Маргарита
волонтер «Ночлежки»
Я не решала стать волонтером, я попала туда случайно. Моя подруга работает в «Ночлежке», и я много слышала про этот проект и, в частности, про «Ночной автобус». Я за компанию поехала — никаких особых желаний и стремлений у меня не было. Съездила один раз, и вот уже почти полтора года волонтерю.
Довольно сложно объяснить, почему я осталась. Это деятельность, которая отличается от того, что я делаю на работе. Здесь чувствуешь себя полезным. Мне очень нравится слушать истории людей: здесь такое общение, которое нигде кроме не получишь. В общем, меня зацепило. Я даже не очень могу отрефлексировать, что именно, но это теперь неотъемлемая часть моей жизни.
В «Ночном автобусе» я раздаю еду. У меня изменилась оптика — я стала видеть людей, которых раньше не видела, и немножко по-другому стала относиться к своей жизни и даже к погоде: не так радоваться холоду, а думать, что, наверное, кому-то не очень хорошо в этот момент. Поменялось то, как я вижу город и людей в нем.
Формат «Ночного автобуса» выстроен так, что он не предполагает то, что ты хорошо узнаешь человека, это даже не приветствуется. Все настроено так, чтобы волонтеры не привязывались к подопечным. Ты знаешь, какой хлеб любит человек, иногда имя, но не лезешь ему в душу, не лезешь в его жизнь, не пытаешься его привести в какие-то другие проекты. Твоя задача — его накормить, и все. А в автобусе уже есть соцработник. Но все равно я привязываюсь к людям. Мне всегда радостно видеть знакомые лица и спрашивать, как дела, как жизнь.
Бывают люди, которые ходят [за едой] стабильно, а потом не приходят. Тогда волонтеры и водитель обсуждают: «А вот Лены не было, а ты не знаешь, что с ней?» Когда подопечный пропадает, можно спросить у тех, кто пришел, если ты знаешь, что они знакомы. Бывает, что подопечные просят повесить объявление о том, что пропал человек, и тогда его ищут.
Когда кто-то пропадал или уходил, я чувствовала беспокойство за них и за тех, кто был к этому человеку привязан. Довольно страшно за человека, который остается на улице один, если он привык жить в паре с кем-то. Бывало такое, что один из пары уходит, и ты видишь, что человеку, который остался один, страшно. Есть какое-то ощущение бессилия и бесконечной грусти.
Я входила в волонтерство со знанием, что всем помочь нельзя. Не то что я близко к сердцу не воспринимаю эти истории, но я понимаю, что делаю все, что могу. Все проконтролировать невозможно.
Мария Власова
помогает людям, но не любит называть себя волонтером
Я стала помогать людям, когда в первый раз оказалась в больнице — в 2016 году пробыла там целый год. Я активно вела социальные сети. Люди начали меня спрашивать, как жить дальше с положительным ВИЧ-статусом, ведь не все принимают его так же легко, как я. В 2015 году, когда я узнала о своем статусе, я решила сделать в нашем провинциальном городе группу для ВИЧ-положительных людей. Под Новый год я узнала у нашего врача-инфекциониста, сколько в нашем городе детей с положительным статусом. Их было четверо, для них я собрала новогодние подарки. Можно сказать, что с тех пор я стала помогать.
Мне нравится этим заниматься, потому что ты чувствуешь, что нужен людям, что можешь приносить пользу. Когда я начинала, никаких страхов не было. Я никогда не акцентировала внимание на этой деятельности — просто шло и шло.
Как таковых подопечных у меня не было.
Например, я общалась с одной женщиной из Новосибирска. Познакомились в социальной сети, она была с положительным статусом. Ей было сложнее, чем мне, у нее было сопутствующее заболевание — менингит. От него она умерла. Это был первый случай в моей жизни, когда я с таким столкнулась. Сначала тяжко такое пережить. Смерть любого человека, с которым ты общаешься, — это тяжело. Но жизнь продолжается, ты дальше занимаешься своими делами.
Для меня помощь людям — это не увлечение или работа, это для меня жизнь. Я помогаю, потому что это по-человечески. Я не считаю это волонтерской деятельностью — если кому-то нужно помочь, я иду и помогаю. Например, в «Ночлежке», где я сама жила, я всегда помогала что-то забрать, куда-то съездить. После того как я ушла оттуда, продолжала помогать. Скажем, бездомным сложно получить какой-то документ в МФЦ, их прогоняют оттуда. Тогда я шла с ними, и без нужного документа мы не уходили.
Сложности бывают, но всегда есть решение, нужно просто его найти. Нужно уметь разговаривать с людьми, уметь подбирать слова, чтобы добиться того, чего ты хочешь. Было бы желание, а все остальное можно сделать. Главное — начать.