Октябрь объявлен международным месяцем борьбы против рака груди. Ася Чачко поговорила с женщинами, столкнувшимися с этой болезнью. Первая героиня цикла, мать десяти детей Светлана Кузьменко, рассказала, почему онкобольные — самые счастливые люди
Я мама большой семьи: десять детей, из которых семеро приемные. Я шла к тому, чтобы создать такую семью, долго и осознанно. И болезнь, как ни странно, дала мне силы.
Десять лет назад у нас с моим любимым мужем уже родились две дочки и сын, и мы стали ходить от церкви волонтерами в школу-интернат. Мы не бизнесмены и не миллиардеры — обычная российская провинциальная семья. Я тогда работала в бригаде, занималась отделкой квартир, а муж всю жизнь работал с сантехникой. Покупать детям в интернат дорогие конфеты мы, конечно, не могли, и я пекла пирожки. Каждую субботу заводила десять литров дрожжевого теста и лепила по триста пятьдесят штук. Очень хотела хоть как-то передать им ощущение домашнего тепла. Еще мы играли с детьми в спортивные игры, в эстафеты, иногда брали их к себе домой, возили гулять в парк. Мы наблюдали жизнь детей не только по праздникам, а каждый будний день и видели внутри них пустоту: интернатские подростки — это волчья стая, где каждый пытается выжить. Хотя материальная обстановка там вполне хорошая — лучше, чем во многих провинциальных семьях. Подружка сказала: «Успокойся, это просто киста, приложи пуховой платок, и от тепла все рассосется»Твитнуть эту цитату Они одеты, обуты и не голодны — им банально не хватает любви. Поэтому часто эти дети растут потребителями и живут от праздника до праздника, когда приезжают спонсоры. Наблюдая за ними, мы с мужем поняли, что, если мы хотим реально помочь кому-то, лучше взять ребенка себе. И мы решили усыновить сразу четверых братьев, поскольку у таких детей шансы быть усыновленными очень невелики.
Я пошла в органы опеки. Очень хорошо помню первый разговор с их сотрудницей: «У тебя что, своих детей нет? Трое? Ты что, сумасшедшая, это дети от пьяниц, алкоголиков и проституток, — ты не понимаешь, с чем связываешься», — сказала мне та женщина. Я стала ей объяснять, что мы христиане, у нас хорошая непьющая семья, и мы просто хотим помочь. «Если вы такие добрые, организуйте приемную семью». Я спросила, что это? Но она только ответила: «Захочешь — узнаешь». Я шла домой и плакала.
Интернета тогда не было, так что я всю информацию собирала по знакомым и друзьям. Когда уже были готовы все документы на усыновление четверых детей, я обнаружила у себя в груди шишку. Подружка сказала: «Успокойся, это просто киста, приложи пуховой платок, и от тепла все рассосется». Я несколько раз делала такие примочки, но в итоге только навредила, — под мышкой выскочила еще одна шишка. И тут я побежала в больницу. Гинеколог сразу отправила к маммологу, а тот на УЗИ и в онкологию. Диагноз поставили быстро — рак молочной железы. Мне все казалось, это не со мной происходит. Я очень активный человек, у меня был свой мотоцикл, скейт, я никогда ничем не болела. Даже свою группу крови не знала, в больнице лежала только в роддоме.
Врач, не глядя мне в глаза, говорит: «Деточка, у тебя все не очень хорошо. Нужно отрезать всю грудь и как можно быстрее» Твитнуть эту цитатуПомню, как пришла в больницу за анализами, и врач, не глядя мне в глаза, говорит: «Деточка, у тебя все не очень хорошо. Нужно отрезать всю грудь и как можно быстрее». Это было как гром среди ясного неба. Знаете, когда я была молодой, то всегда считала, что грудь мне только мешает. Подростком я играла нападающей в футбол и утягивала грудь эластичным бинтом, чтобы она не тряслась при беге. И по характеру я скорее пацанка. И вдруг в тридцать шесть лет я стала осознавать, что грудь — это что-то важное для женщины. Я смогла задать врачу только один вопрос: «А что там будет?» Помню, как она подняла на меня глаза и сказала: «Рубец». Это было 1 декабря 2010 года. 6 декабря меня положили в больницу.
Я спросила у мужа, что же делать с усыновлением. Он ответил, что пока что эта тема закрыта. Документы на усыновление действительны в течение двух лет.
16 декабря у нас с мужем было пятнадцатилетие свадьбы. До болезни мы думали отметить в ресторане. Но я лежала в больнице после операции и не знала, останусь ли в живых. Накануне я сказала мужу, чтобы он ни в коем случае не оставался один, — это ненужная жертва. Ночью поднялась температура, я не могла заснуть. Я спрашивала у Бога: «Почему это со мной случилось? Что я сделала не так?». Наверное, этот вопрос задают себе все люди, пережившие рак. Я стала пересматривать всю свою жизнь. Стала вспоминать, что до операции мечтала о своей машине. Я смотрела на женщин в норковых шубах и думала: «У кого-то все есть. А я сейчас возьму еще детей, и у меня будут только кастрюли, сопли и уроки. Нужно ли мне это?» Но той ночью все предстало в другом свете. Я очень четко осознала: сегодня ты есть, завтра тебя может не быть. И никому не нужны ни твои машины, ни шубы. Мы себе напридумывали какой-то ненужной мишуры. Я прожила тридцать шесть лет очень счастливо, муж меня никогда не обижал, голос на меня ни разу не повысил, у меня очень добрые и любящие дети. И мне было не страшно думать о смерти, — я верующий человек. Но мне стало обидно уходить из жизни, зная, что я могла бы еще кому-то помочь. Я могла бы донести еще до кого-то, что жизнь — это подарок, который дается нам даром. Помню, я все вспоминала фильм «Список Шиндлера», эпизод, где герой снимал золотую запонку и говорил: «На нее я мог бы спасти еще одного человека». Я тоже хотела успеть сделать что-то стоящее. Под утро я перестала бунтовать, торговаться с жизнью и смертью. Я все приняла: как будет, так будет. Успокоилась, заснула, а утром почувствовала себя здоровой. Я лежала и смотрела в окно на сосновые ветви, покрытые снегом. Это было как в рождественской сказке.
Утром пришла сестра и сказала: «У нас в коридоре лежат женщины после операции, которым не хватает места в палате. Вы орловская, местная, может, вас выписать? А к нам будете приезжать на процедуры». Соседки по палате стали возмущаться: «Что за безобразие? Нас тут со швами выкидывают!». А я чуть польку-бабочку на радостях не сплясала и поехала домой.
Я спрашивала у Бога: «Почему это со мной случилось? Что я сделала не так?»Твитнуть эту цитату Потом было двадцать пять сеансов облучения и шесть сеансов химиотерапии. Перед процедурами купила парик. До четвертой химии я продолжала работать поваром-кондитером в детском лагере — устроилась туда на лето, чтобы отвлекаться от тяжелых мыслей. Поначалу я стеснялась на работе своего парика: было как-то нелепо надевать поверх него поварскую шапочку. А потом плюнула, при всех брала трехлитровую банку, переворачивала ее, надевала парик на банку и поварскую шапочку на голову. И говорила при этом: «Лучший повар — это лысый повар!» Надо мной все угорали и очень хорошо ко мне относились.
После четвертой химии я совсем ослабла. На третий этаж я поднималась минут по пятнадцать, задыхаясь. Я думала, что мне ничего не помогает, и я умираю. Однажды на приме у онколога я увидела рекламу группы взаимопомощи «Женское здоровье». Я набрала номер и с первых минут разговора почувствовала, что на том проводе женщина задает мне очень точные и правильные вопросы. Со мной разговаривал человек, который сам через все это прошел. Это было невероятно воодушевляюще. Я пришла в группу и увидела там пятнадцать женщин, каждая из которых через все это прошла. Кто-то тоже был в парике, кто-то с коротенькими отрастающими волосиками. Я смотрела на них квадратными глазами и без конца задавала вопросы:«А у меня тоже такие волосы будут?» «Да, точно такие будут, причем кучерявые! Вырастут через три недели после последней химии». Одной женщине я призналась: «Я не знаю, что со мной, я еле ноги переставляю. Я, наверное, умираю». А она говорит: «Света, да это лейкоциты у тебя упали. Это значит, что химия делает свое дело. Это очень хорошо!»
Семья Светланы Кузьменко.Фото: из личного архиваПомню, я пришла домой после женской группы и сказала мужу. «Паш, если после лечения я проживу хотя бы еще пять лет, и мы не возьмем детей, я буду каждый день жалеть об этом и чувствовать, что эти дни прожила бесполезно». И муж меня поддержал. Я прошла еще две химии, и мы позвонили областному координатору опеки. Спустя несколько месяцев мы взяли двух братьев. Спустя чуть меньше года после первого усыновления взяли еще троих братьев. А в марте этого года — еще двух братьев. И у нас уже готовы документы на одну девчонку.
Одной женщине я призналась: «Я не знаю, что со мной, я еле ноги переставляю. А она говорит: «Света, да это лейкоциты у тебя упали. Это значит, что химия делает свое дело»Твитнуть эту цитату Нам все говорили: «Вы что, с ума сошли? Зачем вам столько нужно?» Я тоже первое время сомневалась и думала: «Все равно не солнце, всех не обогрею». И на 5800 рублей, которые дает государство на ребенка, невозможно и накормить, и одеть, и мир показать. Я понимала, что вряд ли еще когда-нибудь в жизни мы съездим на море, в машину мы уже не влезем. Но и отказаться от мысли о детях не могла. Мужу в конце концов надоело смотреть на мои мучения, и он сказал: «Бог не оставит. Мы хуже жить не будем. Мы всех берем».
У нас очень крепкая и дружная семья. Есть мнение, что из приемных детей все равно вырастут волчата. Ничего подобного. Дети очень быстро воспринимают ласку и любовь и под их влиянием сильно меняются. Мы вытянули всех на уровень общеобразовательной школы, дети хорошо учатся, у всех светлые головки. Все занимаются в музыкальной школе и здорово поют. У каждого из наших детей есть велосипед, пускай старенький, но свой. Однажды фонд «Расправь крылья» отправил нас всех на море в Феодосию. Сережка, сын, увидел море первый раз в жизни, расплакался и сказал: «Мам, спасибо!». На самом деле, это огромное счастье, когда ты кому-то можешь что-то дать.
Не знаю как, но мы справляемся. Муж работает. Я покупаю продукты на оптовых базах, на зиму делаю много заготовок, закрыла шестьдесят пять трехлитровых банок помидоров, сорок банок огурцов и сто восемьдесят литров яблочного сока. Ребята помогают. Я продолжаю ходить в женскую группу — черпаю оттуда силы. Кто-то из мудрых сказал, что онкобольные — самые счастливые люди. У нас есть возможность остановиться и переоценить пройденный путь, сделать ревизию своей жизни. Теперь я знаю, что каждый день может быть последним, и думаю: а что еще я могу сделать? Что я могу дать? Я очень хорошо теперь знаю, что мы не вечны. Но это не чувство обреченности — это чувство реальности. Раньше были иллюзии, что все в моих руках, и молодость будет долгой. Нет, так не будет. Поэтому живите сегодня и делайте, что можете сделать сейчас. И я думаю, что если с вами случился рак, что-то в жизни будет лучше.
Светлана — волонтер программы «Женское здоровье».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь намПодпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»