Резкое увеличение хлебного экспорта в пореформенной России сопровождалось самыми масштабными и жестокими вспышками голода за всю достоверную историю наблюдений в дореволюционную эпоху. Это было связано как с улучшением логистических условий — развитием железных дорог, облегчивших вывоз продовольствия, так и с институциональными изменениями. Реформа 1861 года подорвала формальные и неформальные институты, обеспечивавшие социальную защиту крестьян на случай неурожая.

Речь идет, в первую очередь, об уничтожении резервных фондов сельских общин в ходе крестьянской реформы. На удельных землях (личном домене императорской фамилии) наряду с дворцовой и крестьянской запашками издавна существовала также и третья — «общественная», урожай с которой направлялся в казенные магазины на случай голода. В правление Николая I министр государственных имуществ П.Д. Киселев распространил эту систему также и на крестьян государственных, доля которых к 1861 году превысила половину населения страны. Таким образом удельные и государственные крестьяне были в некоторой степени застрахованы от голода. Помещичьи же крестьяне могли традиционно рассчитывать на помощь со стороны барина, не заинтересованного в вымирании своих рабов.

Население империи меж тем росло американскими темпами. С 1861 по 1891 год  оно увеличилось с 70 до 105 миллионов человек (исключая прирост за счет завоевания Средней Азии). Как это сказалось на социально-экономической обстановке в стране?

Аграрное перенаселение

Развитие юга России действительно происходило во многом по американской модели: экономический центр страны все больше смещался в сторону аграрных и промышленных кластеров Украины и Причерноморья. К примеру, именно в этот период Строгановы закрывают свои уральские заводы, не выдержав конкуренции с донбасской Юзовкой, современным Донецком.

Но в Центральной России дела обстояли иначе. В здешних деревнях с середины XIX века скапливается огромное количество «лишнего» населения, что было связано с двумя обстоятельствами.

Первой предпосылкой аграрного перенаселения было общинное землевладение, при котором земля распределялась по числу едоков (иногда — мужчин) в семье. Это влекло за собой несколько важных последствий. Во-первых, у крестьян был стимул рожать больше детей. Для сравнения: в культурной и издавна перенаселенной Франции крестьяне еще с XVIII века систематически занимались «планированием семьи», не зачиная нежеланных детей, на которых пришлось бы делить ограниченный участок. Во-вторых, земельный надел, как правило, нельзя было продать. Эта мера, тормозившая пауперизацию, удерживала избыточное население в деревне — крестьянин не мог разориться, продать участок и уйти в город.

Россия, голод, 1891. Миграция крестьян. Гравюра из британской газеты

Второй предпосылкой перенаселения был паспортный режим. Он сдерживал как внутреннюю миграцию — крестьянин из Воронежа не мог получить паспорт и уйти в Донбасс без согласия общины — так и внешнюю. Парадоксально, но жителям приграничных западных областей было куда проще получить паспорт для выезда за рубеж, чем обитателям Центра. Именно с этим связана массовая миграция евреев и украинцев в Новый свет, в то время как для великороссов такой опции попросту не существовало.

Неудивительно, что размер крестьянского надела в пореформенные годы неуклонно сокращается — даже в целом по стране, не говоря уже о центральных губерниях. Как показывает экономический историк Теодор Шанин, именно эти, и так уже плотно заселенные губернии, где население в 1863-1897 годах выросло еще более, чем на половину, стали впоследствии оплотом большевиков в гражданскую войну.

Как уже говорилось выше, все эти процессы происходили на фоне резкого роста хлебного экспорта. Именно в пореформенный период, хлеб (и прежде всего пшеница) становится главным предметом российского экспорта, заменив в этом качестве лес. Если до реформ вывозилось за рубеж около 5% от общего урожая, то к концу 1880-х — более 20%. Основными поставщиками были, разумеется, крупные помещичьи хозяйства, но налоговый пресс государства (вспомним о выкупных платежах, продолжавшихся с освобождения крестьян в 1861 году до 1905 года) вынуждал и крестьян продавать хлеб.

Царь-Голод

Голод 1891-1892 годов стал крупнейшим по масштабам за весь пореформенный период. 1889-й и в меньшей степени 1890 год оказались неурожайными, так что небогатые хлебные запасы в казенных магазинах оказались почти полностью истощены. Но все это было лишь предвестием настоящей катастрофы.

Вслед за необычайно суровой зимой 1890-1891 годов на черноземный центр и Поволжье обрушилась летняя засуха. Неурожаем оказались охвачены семнадцать губерний — от Воронежской и частично Курской — до Самарской. Урожаи ржи в них составили 54% от средних за 1883-1887 годы, пшеницы — 45%, а овса — 56%. Особенно тяжелая ситуация сложилась в Воронежской губернии, где погибло три четверти всех зерновых.

Массовое недоедание сопровождалось нагрянувшими в 1892 году эпидемиями тифа, холеры и оспы. Трудно определить число прямых и косвенных жертв голода — несмотря на то, что количество погибших непосредственно от алиментарной дистрофии представляется сравнительно небольшим, ослабленные голодовкой крестьяне легко становились жертвой инфекций. По подсчетам историка Н. П. Першина, сверхсмертность за 1891-1892 годы, то есть превышение обычного уровня, оценивается примерно в 650 тысяч человек.

Помимо человеческих жертв крестьянские хозяйства понесли ощутимые экономические потери. К январю 1892 года Воронежская губерния потеряла четверть лошадей, а Самарская — половину лошадей и крупного рогатого скота, а также почти всех овец. В Тамбовской губернии осталась лишь половина прежнего поголовья. В целом Европейская Россия, включая и не затронутые голодом губернии, потеряла около 15% всех лошадей. Ситуация осложнялась тем, что крестьяне пытались до последнего сохранять тягловый скот — необходимую в хозяйстве рабочую силу — они часто кормили их всю зиму, но в итоге были вынуждены забить их к началу весны, лишь потеряв таким образом драгоценный хлеб.

Голодающие сироты. Бродяга. 1892Фото: Из книги In the land of Tolstoi; experiences of famine and misrule in Russia

Как описал процесс обнищания крестьянства Л.Н. Толстой:

«На наших глазах происходит не перестающий процесс обеднения богатых, обнищание бедных и уничтожение нищих. Процесс совершается обыкновенно так: богатый сначала продает лишнюю скотину, то есть трогает основной капитал, лишается своего обеспечения в случае невзгоды, средний закладывает часть земли, берет под заработки у господ и их приказчиков вперед деньги, закабаляя себя часто в неисполнимую весеннюю и летнюю работу. Бедный продает последнюю корову и потом лошадь и потом закладывает или продает землю. Нищий ходит по миру. Когда богатым проедено то, что выручено за скотину, он делает то, что делает средний».

Нельзя сказать, что правительство полностью игнорировало происходящее — оно пыталось бороться с голодом, прежде всего, путем ограничения экспорта. С августа по ноябрь 1891 года был последовательно запрещен экспорт ржи, затем — всех хлебов кроме пшеницы, главного экспортного товара, и, наконец, пшеницы и всех продуктов из нее. Впрочем, запрет продлился недолго — уже в феврале, несмотря на продолжающийся голод, государство приступило к постепенной отмене ограничений, последние из них были сняты в августе.

Дело в том, что наряду с облегчением народных страданий министерство финансов под руководством Вышнеградского преследовало и другую, пожалуй, более важную для него задачу — поддержания стабильного курса валюты и благоприятного инвестиционного климата. Снижение экспорта грозило стране инфляцией и обесцениванием рубля — для предотвращения этого сценария правительство стало поднимать учетную ставку Государственного банка. 8 октября 1891 года вслед за первым указом, ограничивавшим экспорт ржи, ставка поднялась с 4,5 до 5%. 19 октября ее подняли снова — теперь уже до 6%. Начиная с января 1892 года ставку начали снижать, и к моменту снятия всех ограничений на экспорт она вернулась к прежнему уровню.

Помимо мер по ограничению экспорта и принудительного снижения тарифов на железнодорожные перевозки хлеба правительство приступило к прямой помощи населению — раздаче хлебных ссуд и организации общественных работ. В 1891-1892 годы на эти нужды было истрачено в общей сложности 196 миллионов рублей, то есть, около двадцати процентов государственного бюджета за 1891 год. Насколько эта помощь оказалась эффективна? Вопрос остается открытым до сих пор — генерал М. Н. Анненков, руководивший организацией общественных работ, был впоследствии обвинен в масштабных хищениях и покончил с собой.

Город и заграница — в помощь деревне

Голод 1891-1892 годов знаменит масштабами общественной организации с целью помощи нуждающимся. Отчасти этот процесс направлялся государством — при министерстве внутренних дел был создан «Особый комитет по оказанию помощи населению губерний, пострадавших от неурожая», занимавшийся сбором и распределением добровольных пожертвований, проведением благотворительных лотерей и так далее. Церковь — фактически часть государственного аппарата —также обязали отчислять средства на помощь голодающим.

Больные тифом во время голода 1891-1892Фото: Из книги The Red Cross in peace and war

Общественные и волонтерские организации сыграли не меньшую роль в смягчении последствий голода. Важнейшей из таких организаций было Общество Красного Креста, собравшее около пяти миллионов рублей на помощь пострадавшим. Важно отметить, что Красный Крест занимался решением не только текущих проблем —лечением больных, организацией общественных столовых, ночлежек, раздачей зерна и тому подобным, но и уменьшением долгосрочного ущерба. Эта организация закупала для крестьян новый скот, орудия, фураж и так далее, — они стремились не только спасти крестьянские жизни, но и вновь поставить их хозяйства на ноги.

Благодарность российских рабочих Америке за помощь и сочувствие во время голода 1892 годаФото: Из книги Russia then and now

Непосредственной помощью голодающим, в первую очередь, организацией общественных столовых, занимались многие знаменитости тогдашней России, такие, как, например, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, В. И. Вернадский и т. п. Речь идет не только о непосредственных организационных усилиях — их имена были важны как своего рода эгида для волонтерской деятельности, альтернативной государственной. В условиях репрессивного режима Александра III общественные учреждения и частная инициатива, ранее воспринимавшиеся с подозрением, теперь вынужденно были реабилитированы. С другой стороны, авторитет государственного аппарата, допустившего голод, значительно упал в глазах образованного класса.

Мировая общественность не осталась равнодушной к происходившей трагедии. Вероятно, крупнейшую кампанию по сбору помощи для голодающей России в США инициировал редактор газеты Northwestern Miller Уильям Эдгар, собравший более 750 тысяч долларов от самых разных жертвователей —  от частных лиц и общин до Нью-Йоркской торговой палаты. Впоследствии это дало Эдгару основания заявить, что американские пожертвования спасли около 125 тысяч русских крестьян. Масштабы помощи, полученной от других стран, были скромнее — в Великобритании, например, было собрано вчетверо меньше пожертвований. Возможно, щедрость американцев отчасти объясняется традиционно дружественными отношениями между Российской империей и США — достаточно вспомнить о дипломатической поддержке Россией Севера во время Гражданской войны в пику позиции европейских великих держав.

Как показывают современные исследования, систематические голодовки в тогдашней России были связаны в огромной степени с мощным фискальным прессом государства. В 1891-1915 годах произошло десять масштабных вспышек голода, пусть и уступавших по количеству жертв событиям 1891 года. При этом ни в одном случае неурожай не был тотальным — так, в 1891 году западные губернии и нечерноземные губернии Центра России дали неожиданно хороший урожай. Проблема заключалась в том, что у крестьян из голодающих губерний не было сбережений, чтобы купить этот хлеб, — весь излишек уходил на выплату налогов и на выкупные платежи.

22.08.1891 Писатель Лев Толстой (в центре) беседует с членами организации помощи голодающим крестьянам.Фото: РИА Новости

Российское государство так и не сделало выводов из событий 1891-1892 годов. Как показывает историк Т.М. Китанина, все усилия бюрократии были направлены на смягчение конкретных последствий этого неурожая, он воспринимался лишь как стихийное бедствие, а не как симптом фундаментального кризиса. Россия продолжала двигаться по мальтузианской траектории: от одного аграрного кризиса к другому. Символично, что закон о проведении раз в 12 лет переделов земли в крестьянских общинах был принят как раз в 1893 году. Два следующих передела пришлись как раз на 1905-й и на 1917 годы.