Попробуйте с завязанными глазами вымыть яблоки и сливы, высушить их льняными салфетками. На ощупь почистить яблоки, вынуть серединки, вынуть косточки из слив, нарезать на кусочки. Не перепутать миски — где целые фрукты, где нарезанные, где очистки. Все только на ощупь
Утром в четверг меня будит собака — она считает, что настало время ласки. Шелковая спинка, бархатный животик, кожаный нос. Оконная рама слегка постукивает, там ветер, но под одеялом тепло. По переулку проезжают машины, иногда — грузовики, и тогда дом слегка трясется. Я совсем ничего не вижу. Совсем.
Я совсем ничего не вижу — просто потому, что не открываю глаза. Пытаюсь представить, что и не слышу тоже — ничего-ничего. Пытаюсь понять, хорошо мне или плохо, здесь и сейчас. Станет ли скучно, пусто, страшно? Наверное. Очень. Да. Собака старательно лижет мне руку, запястье, где пульс. Она пахнет скошенной травкой и гречневой кашей, а ушки — сухими боровиками, немножко.
В пятницу я просыпаюсь очень рано, по будильнику, сажусь за руль и долго еду, никуда не сворачивая: по Ленинскому проспекту, по Профсоюзной, по Калужскому шоссе за Троицк в деревню Пучково. Церковь, рядом новая нарядная школа, рядом бревенчатый, увитый плющом дом — три этажа. Дом для слепоглухих людей. Взрослых. Мне сказали, что сегодня здесь будут варить варенье, и что это — важно. Смутно понимаю, как это вообще возможно. Я ни разу не варила варенье. Буду смотреть, глазами. Я же вижу. А они меня — не увидят, нет. Как это невежливо.
Помявшись у калитки, возвращаюсь в машину, нахожу в бардачке пузырек косметического масла. Пахнет какими-то цитрусами — свежо и даже пронзительно, но мне нравится. Лью его на себя почем зря. Сразу думаю, что глупость, но дело сделано.
Таблички на дверях продублированы на Брайле, в деревянные полы вмонтированы желтые шероховатые полосы, такие же — на ступеньках довольно крутой лестницы, на перилах выпуклые римские цифры — I, II, III. И наверху — III, II, I, пришли. Передо мной комната, назначение которой мне не вполне понятно: столы, компьютеры. На диване сидит мужчина — в круглых очках, с круглой обритой головой, похожий на молодого Альфреда Адлера.
Картинка как из кино: устремив неподвижный взгляд перед собой, мужчина делает пассы — но не бойко размахивает руками, как обычно общаются между собой глухие, а неуверенно — как на иностранном языке. Он в костюме, пиджачная пара без складочки, будто вчера купленная, к его ноге льнет черно-белый котенок, он рассеянно гладит его, треплет за ушком, не поворачивая головы, взгляд не отрывается от азбуки на столе, жирные, черные буквы, каждая сантиметров по пять… От умиления, от завершенности этой грустной картины впору заплакать. Позже я прошу организаторов рассказать его историю:
— В костюме, с котиком? Это практикант из Троицка. Там есть институт, где готовят социальных работников. Вот и Юра оттуда. Ходит к нам, учит язык глухих. — То есть он нормально видит?
— Да.
— И слышит?
— Конечно.
Как сказал Фрейд своей дочери: иногда сны — просто сны. Иногда котенок — просто котенок, а не животное-лекарь.
Вообще все здесь оказывается не таким, как я представляла.
Слепоглухие здесь не живут, это не интернат. Скорее — что-то вроде пансионата с трехнедельными курсами реабилитации: кто-то учит шрифт Брайля, кто-то осваивает компьютер со специальными приставками. Одна из преподавателей, Нина, выпускница мехмата, слышит только благодаря сильному аппарату, она хорошо работает с глухими. Три других преподавателя не видят, а Евгения (компьютер и Брайль) и слышит только благодаря удачно поставленному импланту. Все сложно.
Варенье. Варенье — это часть курса социально-бытовой реабилитации. Навык самостоятельного труда. Вымыть яблоки и сливы, высушить льняными салфетками. Почистить яблоки, вынуть серединки, вынуть косточки из слив, нарезать на кусочки. Не перепутать миски — где целые фрукты, где нарезанные, где очистки. Все на ощупь. Или почти на ощупь — Таисия из Великого Новгорода, Денис из Чебоксар и Елена из Рязанской области худо-бедно, с очками, с сильными линзами, но все же видят.
«Я не слепоглухая, — громко объясняет мне Елена. — Я слышу благодаря аппарату. И вижу благодаря контактным линзам». Она берет миску с яблоками и довольно уверенно, лишь слегка, на всякий случай, придерживаясь за мебель, идет к раковине. Процентов пять? Я сама, до того, как сделала операцию, видела без линз процентов двадцать. Это, конечно, роскошь, по здешним меркам я считалась бы абсолютно зрячей. Операция — далеко не всегда ее можно сделать, бывают сложные случаи. Так же и со слухом: тем, кто рождается глухими, импланты имеет смысл ставить только до семи лет. А еще бывает синдром Ушера, когда люди теряют и зрение, и слух, и это пока не лечится. Это генетическая болезнь, люди стесняются ее упоминать, поэтому их здесь особо и не расспрашивают. Зато о травмах и несчастных случаях все рассказывают сами.
У человека целых два глаза и целых два уха. Вроде бы даже некоторый запас, но потерять это богатство очень несложно. Я сама, например, один раз чуть не ослепла — жестокий конъюнктивит после гриппа. Но я-то живу в Москве, меня отвезли в институт на улице Россолимо, вовремя стали лечить и вылечили, а если б где-то в деревне?
Высокий, немолодой Мухаммед из Махачкалы — он ослеп из-за неудачного наркоза. И оглох на правое ухо. Зато левое вроде слышит.
— Вы дома работаете с ножами? С ножами работаете? — кричит ему в это ухо красивая, лучезарная девушка, ее зовут Инесса.
— Как это — работаю? — не понимает Мухаммед. — Я работал литейщиком. Дома — отдыхаю.
— Ну, хлеб режете?
— А, это, конечно. Кто же хлеб не режет.
— А вот зря вы так думаете. Многие не умеют. Но вы у нас научитесь. Будете прямо хозяюшка! — Инесса хохочет. Она вообще постоянно или улыбается, или хохочет, или с кем-то разговаривает. Инесса — важнейший человек в доме, она переводчик.
Тифлосурдоперводчик, если точно. Работает с языком жестов или даже рука в руку — это если человек полностью слепоглухой, от рождения или с очень раннего возраста, и его успели научить. Правой рукой говоришь, левой — слушаешь. Язык рука в руку очень сложный, у людей, на нем общающихся, своя тонкая субкультура.
Просто глухие люди, так называемые глухонемые от рождения — они проще, веселее, жизнь их часто складывается вполне благополучно. Таисия училась в специальном интернате, вышла замуж, родила детей, есть и внуки. Но сейчас теряет зрение — это уже опасно, надо как-то адаптироваться, и лучше заранее, пока зрение еще есть. В Пучкове ей ужасно нравится: столько интересного, и они ездили в Москву на Арбат, ходили в музей «Великан», там все такое огромное, смешное. Таисия тоже все время смеется, но не заливисто, как Инесса, а тихо и нежно, курлычет, как какая-то горлинка. Сергей постоянно говорит ей что-то забавное на языке жестов, и Таисия заливается.
Шутки Мухаммеда ей переводит Инесса: «Говорит про свою скамейку для свиданий. Говорит: кто-нибудь на свидание к нему придет? Он вчера на скамейке целый час ждал! Говорит, что мы все скучные!» Смеются все, кроме серьезной Елены, которая занята сливами и нарезала целую гору. Мухаммед чистит уже второе яблоко, снимает красную шкурку аккуратной спиралью, тоненько-тоненько. Заканчивает — и вдруг отбрасывает: «Все испортил! Никуда не годится. Это разве работа! Половину ядра отрезал».
Никто даже не понимает, о чем он. Оказывается — про маленький кусочек яблочной мякоти, который он нечаянно срезал вместе со шкуркой. Крошечный кусочек, не о чем даже говорить. Но Мухаммед безутешен.
«Они такие неуверенные в себе, вы не представляете. Так боятся, что у них не получится, выйдет криво, нехорошо, — тихонько говорит мне красавица Настя, которая ведет это занятие как педагог. Настя (и еще другая Настя, они работают через день) — преподаватели домоводства, обе рукодельницы, звезды «Ярмарки мастеров»».
Пока варенье закипает в огромном медном тазу, и все разбредаются отдохнуть, Настя ведет меня наверх, в мастерскую. Здесь, конечно, чудесно. Разные ткани, лоскутки, ленты, бархатная бумага, атласная бумага, фигурки из соленого теста, игрушки из войлока, гладкие бусины, шершавые бусины, клубки проволоки и ниток самых разных, — пир тактильности.
«Очень много мы всего делаем, они и домой увозят подарки, и продаем на благотворительных ярмарках. И варенье тоже продаем, у нас есть фирменная упаковка. Сейчас отдохнут, и будем клеить этикетки на банки, ровненько, потом уложим в корзинки, упакуем в прозрачную бумагу, перевяжем. Занятия в мастерской — часть нашего курса социально-бытовой реабилитации, но приходят и с других курсов: с Брайля, с компьютера. Приятно же сделать что-то настоящее, какую-то вещь. Многие вяжут — крючком или руками. Вот это — работа Мухаммеда. Он вяжет морскую сеть…»
Ослепший и почти оглохший литейщик из Махачкалы на чердаке бревенчатого дома при церкви вяжет руками сеть. Морскую.
«Такие дела» уже писали про дом слепоглухих в Пучкове (существующий, кстати, исключительно на негосударственные, благотворительные деньги), и благодаря пожертвованиям после той публикации они построили комнату релаксации и кабинет психолога. Сейчас есть проект обустройства новой мастерской — на первом этаже. Забираться по крутой лестнице на чердак многим трудно. А наверху тогда можно будет оборудовать еще одну спальню. А может быть, даже две. Ваши сто рублей очень помогут!
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
