Вчера в Ханты-Мансийском автономном округе завершилось выездное заседание экспертного механизма ООН по правам коренных народов. «Нам есть что показать — в округе действует программа по работе с коренными народами. Все, что они видят, вызывает у экспертов ООН удивление в хорошем смысле», — сказал заместитель губернатора Югры Алексей Забозлаев. В итоге представителей ООН свозили на стандартные туристические мероприятия, а до обычных людей не допустили.

Все началось 18 марта с посещения праздника Дня оленевода в деревне Русскинской Сургутского района. Коренной ханты Семен Сопочин тоже готовился к празднику. Правда, ему нет дела до показательных выступлений перед важными гостями. С начала марта он готовит оленей к езде в упряжке. За зиму они отвыкают и поначалу скачут вразнобой. Семен, как и десятки других коренных ханты, участвовал в гонках. Главный приз — снегоход «Буран». Семен уже один раз его выигрывал. Его жена Ирина — тоже. Для них праздник — часть традиции, а не попытка показать, как все хорошо. Потому что все не хорошо.

Олени и дисциплина

Олени приходят из леса утром. Белые, серые и серо-белые. Не домашние, но не дикие. Пока хозяева не проснулись, гуляют вокруг избы, обнюхивают снегоходы, копаются в снегу. Здороваются с веселой собакой, имя которой не написать и не выговорить. Потом Ирина открывает ворота загона, и они добровольно в него заходят. «Не хватает быков, штук семь, — говорит Семен. — Пойду пригоню». Садится на снегоход Yamaha и уезжает в лес.

С началом весны быки — так называются самцы оленей — сбрасывают рога, и самки их гоняют. Бодают, задирают и демонстрируют свое превосходство — как будто гендерный мартовский праздник касается и их тоже. Быки обижаются, держатся в стороне, стоят вдоль ограды загона и стараются слиться с пейзажем. А некоторые вообще уходят от греха подальше в дальний бор. За ними Семен и поехал.

Оленей в загон провожают только по необходимости. Если нужно запрячь в упряжку, как сейчас. Или зарезать, но это редко. В год забивают около 10 оленей, их мяса хватает Семену, Ирине, их помощнику Николаю и младшему сыну с женой, которые живут тут же неподалеку, в своей избе. А иногда ни запрягать, ни резать не нужно, а так, для дисциплины загоняют. «Чтобы не отвыкали», — смеется Семен.

Семен на фоне протекающей нефтяной скважиныФото: Мария Бобылёва

В марте Дни оленевода проходят по всему району, в разные дни в разных поселках. Семен начинает потихоньку объезжать оленей. Он уже знает, кого сегодня поймает в упряжку. Берет аркан, и олени начинают дружно убегать от него. Сначала Семен ловит рулевого — это опытный олень, спокойный и привыкший к езде. Веревку набрасывают на рога, Ирина держит его за морду, и он послушно дает себя отвести к саням в углу загона.

Затем ловят важенку, самку. Семен выбирает бесплодную, — большинство важенок уже беременны, и запрягать их сейчас негуманно. Важенка брыкается, лягается и вырывается. «Ничего, это только третий раз, привыкнет», — говорит Семен и ставит ее в середину. Тройку замыкает менее строптивый, чуть более опытный бык. Семен берет длинную палку, ею он будет подгонять, если нужно, закуривает сигарету, садится в сани и вихрем исчезает в бескрайнем снежном пространстве.

Ханты-распорядок

В обычной жизни на оленях уже не ездят — есть снегоходы. У Семена и Ирины два — «Буран» и Yamaha, несколько саней, новый квадроцикл и внедорожник Renault Duster. В деревне Русскинской в 50 километрах от их зимнего стойбища есть трехкомнатная квартира, в которой они останавливаются, когда приезжают туда по делам. Правда, дольше трех дней находиться в квартире Сопочины не могут — стены давят.

Семену и Ирине Сопочиным по 49 лет, у них три дочери и младший сын. Они сами и их дети родились и выросли на стойбищах неподалеку от того места, где живут сейчас. В этих местах жили и пасли оленей их предки на протяжении многих веков. Познакомились подростками, в 16 лет, три года виделись раз в год по праздникам, а потом Семен сделал предложение. У хантов насильно никогда не женят, Ирина сама согласилась. Семен — десятый, младший сын в семье. По традиции, сыновья остаются жить с родителями на стойбище и строят себе отдельную избу, а дочери уезжают к мужьям. Поэтому три замужние дочери Семена и Ирины живут отдельно, на стойбищах мужей, а младший сын недавно построил свою избу рядом с родительской.

Отец Семена умер, когда мальчику было девять лет, поэтому многому его научила мать. Она была отличной охотницей и умерла три года назад в возрасте 95 лет. Только последний год жизни она лежала и болела, а до этого вовсю стреляла белок и уток. «Когда ей было 90, она все еще хваталась за ружье, хотя зрения уже не было, — смеется Ирина. — Стреляла в воздух, ни в кого не попадала. Потом все-таки решили отобрать у нее ружье, мало ли что». Когда ей запретили и дрова рубить, она уходила в лес и собирала щепки, мох, грибы и ягоды. А когда уже не могла ходить, то ворчала на свои ноги, что те не двигаются.

Семен с 18 лет и по сей день работает в охотничьем хозяйстве. Раньше стрелял лис и белок, сейчас только белок — лис в этом районе почти не осталось. Еще ловит рыбу — попадаются в основном щука и язь, раньше ассортимент был больше. На работе нужно выполнять норму, и Семен ее выполняет, поэтому он один из немногих, кого не сократили. Сдает в год 60-80 белок, а еще 60 ведер голубики, клюквы, брусники и черники. Еще десять лет назад сдавал по 400 белок, но сейчас столько нет. Морошку не сдает, ее осталось так мало, что хватает только на себя. Ягоды и грибы собирают всей семьей.

Ирина шьет кисыФото: Мария Бобылёва

Пока муж на охоте или рыбалке, Ирина готовит, убирает и шьет. В меню сейчас суп из лося, жареная щука и хлеб из поселкового магазина. На десерт варенье из морошки, чай Липтон с бергамотом, печеньки и конфеты. Чаще всего едят оленину, лось скорее исключение. По праздникам меню расширяется, но главное блюдо все равно из оленины.

Почти все, что носят Сопочины, сшила Ирина. Нарядные высокие мягкие сапоги из оленьей шкуры — кисы — она расшивает ярким хантыйским орнаментом, который повторяется в бисерной вышивке на платьях и шубах. Нитки делает из оленьих сухожилий. Разделяет их на тонкие волокна, смачивает во рту и проворно скатывает в прочные нити. Рядом стоит большой моток капроновых, но Ирина их не любит и использует только, когда времени нет. Несколько раз она выигрывала на оленьих гонках электрические швейные машинки, но раздала их дочерям. Сама шьет на старой ручной, так привычнее.

Отомстить медведю

Еще Ирина подкармливает оленей зимой — рыбой и комбикормом. Некоторые важенки привыкли есть прямо из рук. Зимой олени приходят за подкормкой, а летом на дымокур — их сильно мучают мошки и комары, и дым — единственное, что отпугивает насекомых. Другой естественный враг оленя — медведь. Иногда они нападают просто так, не для еды. Одному такому Семен как-то отомстил.

Медведь растерзал оленя рядом со стойбищем, Семен подкараулил его на следующий день и застрелил. Голова этого медведя сейчас стоит на полке в углу избы. Она укрыта голубым платком (если бы это была медведица, платок был бы розовый). Голова охраняет семью Семена и оберегает дом. Раньше была другая голова, еще от отца, но в какой-то момент она перестала работать. «Просто чувствую, что уже не оберегает, и все. А тут как раз тот медведь попался. Значит, так надо было. Такие дела».

Как-то раз, когда муж был на охоте, на стойбище пришел медведь. Оленей не было. Никого не было, одна Ирина. «На веревке сушилась рыба для нас и оленей, а он, проказник, срывал лапой каждую рыбину и ел. Сначала я не знала, что делать, и просто смотрела из избы в окно. Потом он доел всю рыбу, и тогда я испугалась, что он захочет зайти в избу. Я вышла на крыльцо и завела бензопилу, чтобы отпугнуть его шумом. Медведь попятился и ушел в лес. Очень я испугалась тогда».

На что можно положиться

У Сопочиных около 50 оленей. Точной цифры хозяева не знают, никогда в голову не приходило считать их. Хотя каждого знают в лицо. Имена есть только у некоторых, в основном у телят. Фонарик, Заплатка, Заяц, Солнце, Луна. Когда в семье рождается ребенок, ему дарят оленя. Младшему из семи внуков Сопочиных, Максимке, сейчас два года, и его оленя зовут Адня Вадж («Красивое лицо»). Он его узнает, да и многих других оленей узнает. Иногда утром выбегает из избы и кричит «Пинарик!» Это он так выговаривает кличку Фонарик. Фонарик — олень старшего внука. Дети растут билингвами — говорят сразу и по-русски, и по-хантыйски.

Олени живут 10-12 лет. Когда приходит время забоя, Семен сразу понимает, кого. «Не знаю, как это происходит. Просто чувствую. Это может быть и старый, и молодой олень. Могу посоветоваться с женой или с Колей, но мы всегда соглашаемся. Просто по его поведению, по глазам понимаем, что пора. Топор в шею и нож в сердце. Такие дела».

ОлениФото: Мария Бобылёва

Убитый олень идет в дело целиком. Рога сдают в охотничье хозяйство. Из копыт делают подошвы для кис — коптят, чтобы потом пришить к подошвам. Они не будут скользить, и снег не прилипнет. Шкурами выстилают сани, ими же накрываются, в них одеваются. Когда Семен уезжает, всегда берет с собой шубу из оленя. Даже если тепло, как в этом марте (всего минус десять), и он в войлочной малице. «Никогда не знаешь, что случится в дороге, а на шубе я могу спать в лесу при любом морозе. Такие дела». Этой присказкой Семен заканчивает каждую вторую мысль. Кроме шубы у него всегда с собой мобильный телефон и нож. Но положиться можно только на нож и шубу.

Вода пахнет нефтью

На стойбище три избы, загон для оленей, хозяйственные постройки и баня. В бане стиральная машина «Малютка», она работает от бензинового генератора. Зимой его включают, когда стемнеет. Ужинают, смотрят сериалы по НТВ, заряжают телефоны и выключают в 10 вечера, когда ложатся спать.

Избу из сосновых бревен размером пять на шесть метров отапливают печкой-буржуйкой. Тепло в любой мороз. По планировке это студия с двумя пластиковыми окнами, небольшим кухонным гарнитуром, парой тумбочек и низким столом, за которым едят, сидя на полу. У входа стоит сейф для ружей — теперь его обязательно иметь всем, даже коренным хантам. Старый телевизор с ручной антенной. Половину пространства занимает подиум с одеялами, подушками и шкурами, на котором спят, сидят и лежат. «Наверно, мы могли бы поставить сюда два дивана, для себя и Коли, а что делать, если придут гости? На пол их, что ли, класть? — говорит Семен. Хотя на полу, выстланном линолеумом, очень тепло. — А так можно хоть десять человек положить. Такие дела».

Воду берут из озера неподалеку. К «Бурану» привязывают сани, на санях бочка. Раньше воду можно было пить из любой реки. Сейчас осталось одно более или менее чистое озеро, но и оттуда воду приходится кипятить. И все равно пахнет нефтью.

Семья Сопочиных ведет полукочевой образ жизни. Последние 15 лет с ними живет помощник Николай. На это стойбище они переехали всего год назад — около предыдущего случился пожар, который уничтожил весь ягель (белый мох), а это основная еда оленей зимой. Когда переезжают, ориентируются на то, где будет лучше всего оленям. Но выбрать можно не любое место, а только из своих родовых угодий, точный размер которых понять сложно. «Вот туда на север за холмами, на юг до озер, на восток за старым руслом реки и дальше за лес до рыболовной базы», — объясняет Семен.

Ирина кормит оленейФото: Мария Бобылёва

Рыболовная база «Рыболов-Профи» с гостевыми домиками, баней и зоопарком находится в 10 километрах от избы Семена и построена девять лет назад на его угодьях, на берегу реки Тромъёган. Чтобы ее построить, владелец подписал с Семеном договор, в котором обещал много всего, включая компенсации. Под каким-то предлогом второй экземпляр договора сначала забрал, а потом потерял. Сейчас Сопочиных даже не пускают на территорию. О зоопарке тогда и речи не было. «Как можно посадить оленя в клетку, оленя!» — чуть не со слезами говорит Ирина. «Да и медведь там есть, — вздыхает Семен. — Такие дела».

На стойбище Семена нет заборов и оград, вокруг только бескрайняя снежная тундра и лес. Ни единого звука. Кажется — нетронутая северная природа. Но это не так. Природа тронутая, и просторы не бескрайние. Рыболовная база со злым хозяином, джипами и контактным зоопарком — это только начало.

Качалки наступают

Небольшой участок размером примерно 20 на 20 километров — это вся чистая земля, которая осталась у Сопочиных. Три ягельных бора, а вокруг нефтяные качалки Савуйского месторождения «Сургутнефтегаза». Нефтяники начали осваивать район еще в 1970-х, и все современное поколение хантов успело свыкнуться с их присутствием. Земля как таковая хантам не принадлежит, они по закону являются природопользователями. Когда нефтяная компания получает лицензию на добычу нефти на территории оленеводческих угодий, она заключает с коренным населением договор. В котором прописывается размер компенсаций за использование недр.

У Семена тоже есть такой договор с «Сургутнефтегазом». Впервые он подписал его в 2000 году, с тех пор его продлевают каждый год без изменений. По этому договору компания выплачивает четыре тысячи рублей на человека в квартал. Восемь лет назад добавился новый пункт: за каждую новую кустовую площадку, построенную на их угодьях, семья Сопочиных получает 70 тысяч рублей. Семен сбился со счета, сколько с тех пор таких площадок построено. «Много, штук 50, может, больше». Но выплаты часто задерживают, иногда на несколько лет.

СеменФото: Мария Бобылёва

Еще нефтяная компания раз в четыре года бесплатно дает снегоход «Буран», раз в шесть лет один импортный лодочный мотор. И две тысячи литров бензина в год. Еще бензиновый генератор, бензопилу и стройматериалы для новых изб — пять кубов бревен каждые четыре года. В прошлом году младший сын Семена Алексей построил свою избу, и с ним заключили отдельный договор, у него теперь свои компенсации.

И ведь на первый взгляд все честно — нефтяные компании используют природные ресурсы, а взамен выплачивают компенсации. И если от нефтеразливов загрязняются реки и озера, гибнет рыба, исчезают лисы и белки, пропадает ягель и плохо растет ягода — то у хантов появляются деньги, на которые можно купить майонез, хлеб и консервы в поселке. Если ради новых дорог перекрывают ручьи, и рыба перестает попадать из притока в реку и погибает, а огромные МАЗы сбивают оленей, которые привыкли, что их тропы проходят там, где раньше дорог никогда не было, то Семен и такие, как Семен, получают возможность купить себе недорогой внедорожник и самим ездить по этим дорогам. И когда в тундре появляется новая линия электропередач, и под нее вырубают леса, то очередной ханты получает свой бесплатный бензин и может ввинтить в избе лампочку и смотреть свои три федеральных канала в телевизоре, и заряжать мобильный телефон. Все честно.

Но Семен лучше отказался бы от «Бурана», пересел на оленей и забыл бы про мобильный телефон. Каждую оленью тропу, каждое свое болото он знает наизусть, и ему не нужен навигатор, чтобы ориентироваться. И если он чувствует снег и то, что под ним, на санях ли он или на Ямахе, то в свой внедорожник он садится осторожно и по асфальту передвигается тишком. «Не лихачит, как на оленях, нет», — говорит Ирина.

И знание троп не означает, что Семен может объехать все свои угодья. У каждого нефтяного объекта стоит пост охраны, — Семена и таких, как Семен, не пропускают. Чтобы не увидели лишний нефтеразлив и не доложили в Гринпис, который пытается бороться за местную экологию. Но Семен и так видит этих разливов достаточно. В лесу по дороге к его стойбищу есть законсервированная скважина, из которой непрерывно сочится нефть. Огромные густые капли размером с дыню медленно вытекают и булькают в черный от нефти снег. Оленеводы пытаются привлечь к таким местам внимание общественности, но пока безуспешно.

Закон соглашателей

В российской Конституции сказано, что государство гарантирует права коренных малочисленных народов в соответствии с принципами международного права. Основных документов, регулирующих права коренных народов в мире, два. Это Конвенция 169 о коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах. И Декларация ООН о правах коренных народов. В ней среди прочего говорится о принципе свободного, предварительного и осознанного согласия при принятии решений, затрагивающих их интересы. И прописано право коренных народов контролировать земли и ресурсы, которыми они обладают в силу традиционного владения или другого традиционного занятия, а государство должно его обеспечивать. Но оба документа Россия не ратифицировала, поэтому они не имеют законодательной силы.

На стойбищеФото: Мария Бобылёва

Ее имеют ряд федеральных законов о правах коренных народах и один — номер 2395 «О недрах». Эти законы разрешают, в частности, добычу и транспортировку нефти на «территориях традиционного природопользования», если не нарушаются права коренных народов. До 2013 года такие территории носили статус «особо охраняемых природных территорий», и существовали ограничения на пользования недрами «в соответствии со статусом этих территорий» (статья 8 закона «О недрах). Все проекты промышленного освоения этих территорий подлежали проведению государственной экологической экспертизы. Но в 2013 в закон внесли поправки, и экологическую экспертизу отменили. Теперь достаточно только согласия властей.

Но не федеральных, а местных. Так, в ХМАО есть закон «О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера регионального значения в Ханты-Мансийском автономном округе». Он написан так, что даже если коренное население выступает против строительства нового нефтедобывающего объекта, то решающее слово все равно остается за властями. А те, как нетрудно догадаться, занимают сторону нефтяных компаний. Однако часто все происходит и того проще: ханты сами на все соглашаются. И вот почему.

Не такие, как Семен

Таких людей, как Семен Сопочин, становится все меньше. Нет, ханты не вымирают, наоборот. По данным переписей населения, их численность в ХМАО только растет: если в 1990 годы их было около 20 тысяч, то сейчас больше 30 тысяч. Власти округа радостно демонстрируют эти цифры, мол, смотрите, как хорошо плодятся коренные народы, потому что мы обеспечили им прекрасные условия. Но дело в том, что большинство хантов — не такие, как Семен.

Семен с Николаем загибают грубые пальцы своих крепких рук и считают, сколько семей по соседству переехали в поселки и города, а сколько остались на стойбищах и ведут традиционный образ жизни. Из 14 насчитали восемь. То есть осталось шесть. «Видели те избушки, которые мы проезжали за пару километров до нас? — спрашивает Семен. — В них никто не живет. Ханты их ставят и появляются в них раз в год, когда из Сургута приезжает правительственная комиссия. Если есть изба — значит, ты оленевод и ведешь хозяйство. Значит, тебе полагается компенсация. Комиссия уезжает, и ханты больше в избе не появляются. Многие из них оленя даже в глаза не видели. Такие дела».

По дороге на стойбищеФото: Мария Бобылёва

Многие такие ханты, живя в поселках, получая свои снегоходы, бензин и продавая это все, сами работают в администрациях или «Сургутнефтегазе». И на общих собраниях голосуют за решения, выгодные компаниям, а не традиционным оленеводам. А так как их большинство, решения вступают в силу. Например, построить очередную дорогу или перекрыть новую речку. Не удивительно, что нефтяники между собой называют хантов отличными бизнесменами и лицемерами. Потому что таких, как Семен, меньшинство.

Внедорожник Семена припаркован у рыболовной базы, ближе дорог нет. Для Сопочиных это счастье, потому что дороги для них зло, которое разрушает их жизнь. Может, голова медведя оберегает. Или не оберегает. В 2018 году на угодьях Семена начнет работу еще и «Лукойл» — лицензия уже получена. По другую сторону реки Тромъёган начнут разработки. Договор еще не подписывали, и что будет через год, Семен боится себе представить. Потому что идти дальше уже некуда, кольцо окончательно сжалось. «Боюсь, новая голова медведя тут уже не поможет. Такие дела».