«Одни лес поджигают и валят. Другие стоят и ждут, когда загорятся здания. Третьих нет в помине, а потом приходят общественники и пытаются что-то сделать». Так сегодня обстоят дела с тушением пожаров в Бурятии и на Байкале
В Улан-Удэ, столице Бурятии, солнечных дней в году больше, чем в Сочи или Анапе. Сейчас, в апреле, воздух холодный и прозрачный, самыми солнечными месяцами будут июнь и июль, но позагорать у местных жителей и туристов не получится. Год планируется «сухим», как прошлый и позапрошлый, а значит, солнце будет закрыто густым маревом от лесных и торфяных пожаров.
Убуштэ
На торфяниках стоит Закалтус, небольшое село в Бурятии. Павел Ильич, местный житель и охотник, забирается на крышу своего дома и высматривает дымные столбы. «Вон там с утра горело, — показывает он, — И вот там, не понимаю пока, что горит, может быть, помойка, может быть, местные траву жгут». Когда волонтеры из Добровольческого корпуса Байкала в 2015 году начали тушить торфяные пожары, Павел Ильич стал для них проводником — он хорошо знает окрестности.
Когда-то Закалтус был благополучным селом — выстроенная система мелиорации обеспечивала хорошие покосы, действовал колхоз, для того, чтобы работать, необязательно было уезжать в райцентр или Улан-Удэ. «Я тут раньше на рыбалку со скоростью 80 километров в час ездил», — рассказывает Павел Ильич, медленно и аккуратно объезжая ямы и камни на разбитой дороге. Он показывает нам остатки плотины, перекрывающей реку, — задвижки спилили и сдали на металлолом, под запрещающей табличкой сидит рыбак. Павел Ильич считает, что если бы мелиорационная система была в порядке, пожаров было бы меньше.
— Смотри, вот тут была задвижка, если ее перекрыть, пустить речку на время в другое русло — за час залить можно любой торфяник.
— А сейчас как их тушат? Местные помогают?
— Да какой там! Никому ничего не нужно. Когда приезжают добровольцы, наши посмотреть ходят на дураков, которые бесплатно корячатся!
Солбон Санжиев, начальник Штаба Добровольческого корпуса Байкала, возмущается: «Павел Ильич для соседей старается, письма в инстанции пишет, кипеж поднимает всякий, власть пытается дергать, а знаете, как его в селе называют? Убуштэ!» Это бурятское слово означает «дурак», даже «дурачок». Не в том смысле, что человек глуп, а в том, что ему все время больше всех надо. Странненький.
Волонтеры в понимании местных жителей тоже «странненькие». Солбон показывает два квадрата между высохшими каналами мелиорации — один прошлым летом тушили волонтеры, и на живой земле пробивается трава, по бокам растет лесок. На второй квадрат рук уже не хватило, земля на нем черная, провалившаяся, из нее торчат обуглившиеся стволы. «Мы работаем, но видим, что не успеваем, — рассказывает Солбон. — А тут как раз местные подъезжают на велосипедах, спрашивают, чего это мы тут. Мужики, говорим, давайте мы вам сейчас лопаты дадим, помогайте. Неее, говорят, ты нам за это заплатишь, что ли?» Местные не верят, что добровольцы тушат чужую землю бесплатно, и уж точно не хотят работать без денег сами.
«Кого мы только не пытались привлекать, — говорит Солбон. — Партии, общественные организации, местных жителей. Тут казачество есть, знаете? Они вроде с нами начали работать, но почти сразу бросили. Один мне говорит — жена не пускает, запрещает! Представляете, жена запрещает, это казаку-то? Шолохов бы узнал — матерился бы, наверное!»
Хлопотное хобби
«Папа, это пожар?» — маленькая Арьяна высовывается из окна. Отец запретил ей не то что выходить из машины, а даже дверь открывать. Между железнодорожным полотном Транссибирской магистрали и федеральной автотрассой «Байкал» горит небольшой лесок.
Пока в основном полыхает трава, но уже тлеет валежник, огонь смыкается вокруг деревьев. И в 2016, и в 2015 году на этой автотрассе было много аварий, в том числе и со смертельными исходами. Этот участок «Байкала» достроили недавно, дорога отличная по качеству, но летом и осенью видимость на некоторых ее участках нулевая.
— Папа, я хочу, чтобы пожар закончился, — беспокоится девочка, — Хочу, чтобы пожарные приехали!
— Я вот тоже хочу, чтобы пожарные приехали, — говорит Санжиев дочери. Он снимает пожар на телефон, обозначает время, локализацию, масштаб. — Если тушить не приедут, в смысле, когда они не приедут, мы будем их с этими записями доставать. Или начнем тушить сами.
Солбон Санжиев одет в штормовку, но из-под зеленой плотной ткани торчит воротничок выглаженной рубашки. Он бизнесмен, строитель, волонтер и человек, у которого нет выходных — начался «сезон». Даже если пожаров мало, нужно ездить и мониторить опасные точки, определять будущие очаги возгорания.
— Солбон, а почему вы вообще решили пожары тушить? Тратите время, деньги на то, чем государство должно заниматься.
Солбон оживляется:
— Отличный вопрос! Как раз недавно нашел ответ, потому что знаете, как часто об этом спрашивают? Даже близкие люди. И смотрят еще: дурак какой, сумасшедший, пока все шашлыки едят, он с лопатой в грязи ковыряется. Неприятно, конечно. Я пытался объясняться, а сейчас просто говорю, что это хобби. Хобби у меня такое, люблю с лопатой бегать!
Два года назад, в самый разгар лесных пожаров вокруг Байкала, добровольцы Бурятии начинали их тушить чуть ли не в шортах. Не было оборудования, одежды, нужных навыков тоже не было. Сейчас Солбон сам читает лекции о том, как нужно тушить торфяники, у него есть «корочки» местного лесопромышленного колледжа: без специального обучения именно лесные пожары тушить не разрешают.
«А вот торф можно тушить в свое удовольствие, потому что он никому не интересен!» — Солбон опять паркуется на обочине, открывает окно и принюхивается. Обнаружить тлеющий торфяник легче всего именно по запаху — пахнет как в заброшенной общественной уборной.
На старой праворульной машине Солбона мы ездим по Кабанскому району, самому большому в Бурятии — 13 тысяч квадратных километров. Это почти территория Черногории, а сама Бурятия лишь немного не дотянула до размеров Германии. Большинство бурятских торфяников сосредоточено именно в Кабанском районе, поэтому пожары в республике чаще всего начинаются с него.
Торфяники в России горят каждый год, но обычно люди это замечают только летом, когда становится тяжело дышать на улицах, а самолеты заходят на лишние круги перед посадкой — торфяной дым плотный и мутный, он ограничивает видимость и долго не уходит. В Бурятии кое-где еще лежит снег, Байкал под плотным льдом, но торф горит уже сейчас. Тушить его некому.
Пожарных в России нет
«А помнишь, в прошлом году МЧС приезжали тушить торфяники? Выходят такие красавцы, в форме, ботинки начищенные, лопаты взяли, их на камеры поснимали, а они потом оп, лопаты побросали и сразу уехали? Я им говорю, ребята, да куда же вы? Ну хоть лопаты сложите!»
Мы стоим перед администрацией села Кабанск с Алексеем Валентиновичем и Женей, отвечающими в местной администрации за работу с чрезвычайными ситуациями. Арьяна смотрит мультфильмы в тесной комнатке дежурного, в журнале на столе перечислены происшествия за день — когда кто-то набирает 112, трубку снимают именно здесь, а уже потом распределяют происшествия по ведомствам. В одном селе перевернулась машина, в другом — прорвало канализацию. Дежурный расспрашивает Солбона, где горит по дороге, и говорит, что вызовов пока не поступало. Женя сетует, что Солбон забыл привезти им термощупы — специальные устройства для измерения температуры в торфяниках.
Волонтерам их дает Гринпис России, они делятся приборами и с «официальными лицами».
Никаких пожарных в России давно нет. Есть сложная и запутанная система взаимоотношений ведомств, ответственных за пожаротушение. Их много: РАЛХ (Республиканское агентство лесного хозяйства), МЧС, чрезвычайные отделы в районах, авиалесоохрана. Нельзя просто взять и потушить пожар — сначала нужно понять, на чьей земле горит, местной или федеральной. Еще есть земли Министерства обороны и РЖД, земли других крупных ведомств — например, часть земель на территории Кабанского района принадлежит ФАНО, федеральному агентству научных организаций. Согласование может занимать не часы, а дни и даже месяцы.
Ежегодно в тушение пожаров бросают миллионы, а в масштабах страны — сотни миллионов рублей. В 2016 году на тушение пожаров только в Сибири потратили полтора миллиарда, хотя бюджет предполагал только 212 миллионов. Схем освоения средств множество, они появляются быстрее, чем общественные организации успевают подавать жалобы в надзорные органы. «Как раз в Кабанском районе недавно сделали красиво, — рассказывает Солбон. — Администрация заключила договор на тушение с частной фирмой на 860 тысяч рублей. Торфяные пожары горят на землях Бурятводмелиорации. Фирма арендует за бешеные деньги у мелиораторов технику и с удовольствием эти пожары тушит. А руководит фирмой сын руководителя Бурятводмелиорации». Волонтеры подали заявление в прокуратуру с просьбой о проверке, но Солбон говорит, что заранее знает ответ: «Да, он его сын. Нет, нарушений не обнаружено».
Прокуратура вообще постоянный участник разрешения споров по пожарам. В августе 2016 года в Кабанском районе начался суд — местная прокуратура «в интересах неопределенного круга лиц» потребовала обязать ГУ МЧС принять меры по ликвидации торфяных пожаров. Суд закончился в ноябре победой МЧС, дело пошло дальше по инстанциям, и в марте 2017 года Верховный суд Бурятии постановил: торфяники все-таки должно тушить именно это ведомство.
Начальник управления организации пожаротушения МЧС Евгений Радикальцев усмехается: «Ну, обязали тушить — будем тушить. Правда, это земли не наши, юристы все равно будут опротестовывать». Полковник уже полчаса перечисляет успехи своего ведомства, но все-таки сбивается с казенного, отчетного языка и говорит: «Понимаете, у меня триста с небольшим человек тут и еще пара десятков в Северобайкальске. Мы должны как-то приоритеты выстраивать, в первую очередь наша задача — защищать людей и здания». От Улан-Удэ, столицы, до Северобайкальска, второго по величине города Бурятии, можно доехать только через Иркутскую область, на это потребуется целый день.
С 19 по 21 апреля в Бурятии проходили учения МЧС — сейчас по всей России идет «тренировка по ликвидации чрезвычайных последствий, вызванных паводком и природными пожарами». Руководитель лесного отдела Гринпис России Александр Ярошенко рассказывает, что спасатели выбрали отличное место для тренировок — в Кабанском районе постоянно горит торф, вот и сейчас огонь охватил почти 500 гектаров. А дальше, добавляет он, что-то пошло не так: МЧСовцы тушили учебные пожары в то время, как в десятке километров от них горел пожар настоящий. Зато глава МЧС Владимир Пучков удовлетворен итогами учений и называет Сибирский федеральный округ лидером в области профилактики пожарной безопасности.
Не выходи из комнаты
В добровольцы принимают на улице имени первой русской революции. Слева храм, справа памятник Ленину, Солбон паркуется посередине, около ветхого деревянного дома. В разведпоездке на какой-то очередной разбитой дороге у машины сорвало подкрылок, он цепляется за колесо и дребезжит.
«Честное слово, когда машина совсем развалится, я ее в этом дворе поставлю, памятником. Сколько волонтеров перевозила, сколько шлангов перетаскала!»
Добровольным пожарным в доме принадлежит заброшенный спортивный зал. Солбон показывает ведро лопат с обгоревшими черенками, шланги, переходники, специальную одежду и еще кучу мелочей, нужных при тушении пожаров. Что-то куплено на пожертвования, что-то на свои деньги, что-то передал Гринпис.
Домом на улице 1905 года заведует Светлана Будашкаева — она же возглавляет общественный фонд «Здоровье Бурятии», который занимается проблемами детей с ограниченными возможностями. Тут вообще располагается много общественных организаций — в коридоре репетирует военные песни к 9 мая хор, под дверями мамы ждут с «развивашек» своих детей.
«Когда у нас в Добровольческом корпусе решали, кто будет отвечать за мусор, я, как китайский пионер, сразу сказала — да, конечно! И под козырек взяла», —смеется Светлана. Горящие помойки — еще одна причина пожаров. Рядом с каждым селом обязательно есть огромная свалка. По правилам, говорит Светлана, она должна быть огорожена, локализована, чтобы специальный оператор за бюджетные деньги регулярно ее очищал. На деле свалки есть не только около сел, но и в самых неожиданных местах, буквально в чистом поле. От раскинутых на десятки метров мусорных куч идет зловонный дым, по тлеющей помойке ходят неторопливые рыжие коровы. «Чтобы вывезти мусор, — добавляет Светлана, — прокуратура подает в суд на руководство района, все это месяцами тянется, конечно, мусор горит. А потом мусор вывозят».
И после паузы добавляет: «Или нет».
Светлана уверена, что если бы земля принадлежала людям, пожаров бы не было: «Они бы работали на этих землях, или хоть бы скот им разрешали пасти… А так они выполняют рекомендации властей».
В прошлом году Светлана на очередном ведомственном заседании по пожарам спросила: «А вы, власти, что сделали, чтобы не горело?»
«Министерство здравоохранения сообщило общественности, что выпустило противопожарный буклет, — рассказывает женщина, — Ну ладно, спрашиваю, а что в буклете-то?»
В буклете Министерство здравоохранения рекомендует во время лесных пожаров на улицу не выходить.
Летом уже поздно
Весна в Бурятии выдалась затяжная и сухая. Снега было мало, а дождей сейчас и вовсе нет. Люди по привычке, выработанной десятилетиями, жгут сухую траву. По всей республике, в том числе и около Байкала, рубят лес — его вывозят в Китай, а места вырубки поджигают, чтобы «списать» лес на пожар.
«Прогнозы по пожарам на этот год у нас, конечно, есть. Так себе прогнозы, — говорит Александра Егорова, пресс-секретарь Республиканского агентства лесного хозяйства. — Но эти прогнозы мало на что влияют, потому что мы и так всегда готовимся к худшему».
В РАЛХе с волонтерами сотрудничают. Во всяком случае, пытаются.
«Мы очень любим волонтеров, — говорит девушка. — Но ведь ответственность! Вот дерево на вас, Солбон, упадет, а кого посадят? Меня, Сашу Егорову?»
Солбон обещает под горящие деревья лишний раз не соваться. «Тогда ладно, тушите, — говорит Саша, — свои торфяники». Оба смеются.
Вечером того же дня Солбон пишет в соцсети: «Тем, кому не безразлична судьба нашей Родины, нашей Бурятии, нашего Байкала, кто готов встать стеной перед любой угрозой, кто готов протянуть руку попавшему в беду, кто готов защитить наших детей — тому открывается дверь в Добровольческий корпус Байкала». Солбон расстраивается, что сейчас, весной, добровольцев мало. Люди начнут приходить, когда будет полыхать открытый огонь. «Но июнь, июль — это уже поздно, — говорит волонтер. — Нам бы еще людей прямо сейчас, тогда летом таких пожаров просто бы не было».
"У нас, оказывается, есть солидарность"
Поехав на вечеринку в Тбилиси, Анна Качуровская попала в эпицентр катастрофы. Она записала свои наблюдения о том, как жители города сплотились перед лицом беды
В этом году Добровольческий корпус Байкала начал тушить и травяные пожары. «Были вооружены только полусовковыми лопатами, — отчитывается Солбон про первый выезд в сезоне. — Для торфяников они идеальны, но и здесь себя неплохо показали, только рука устает махать». Огонь подходил к зданиям, когда волонтеры увидели пожарную машину.
«Радостно подхожу к ним, говорю, смотрите, там трава горит, можете потушить? — рассказывает Солбон. — А они отвечают: «Нет!»» На вопрос, не проще ли затушить причину пожара строений, волонтеру ответили: «Таковы правила».
«Вот так и живем, — говорит Солбон.— Одни поджигают и валят. Другие стоят и ждут, когда загорятся здания. Третьих нет, а потом приходят общественники и пытаются что-то сделать. Ямар бардак!»
В переводе с бурятского — «Какой бардак!» Но вы наверняка и так это поняли.
