О том, что квартирный вопрос сделал с москвичами, известно давно, но массовые акции за и против реновации добавили дополнительные штрихи. Дмитрий Окрест посмотрел, как живут сторонники, противники и жертвы столичной перестройки
Впятидесятером в одной квартире
Рассказывает Юрий Фролов
Я живу в сталинке 1953 года постройки недалеко от «Первомайской». В этом доме я провел уже 13 лет, приехал сюда из Мордовии по обмену. У нас просторная квартира — 486 квадратных метров, на которых проживают более 50 человек. Всего в доме восемь коммунальных квартир — по две на каждый этаж, а внизу музыкалка, где дети терзают инструменты. Изначально дом принадлежал Министерству обороны: здесь было обычное общежитие со своим комендантом и штатом уборщиц. Потом стали давать временное жилье военным, а в 1994 году целиком передали на баланс города.
Мы пришли на митинг за реновацию в Сокольники, так как наш дом не попал в список на расселение. Хотя по первоначальным спискам и он там был. О митинге «Москва без хрущевок» узнали, когда неизвестные повесили рукописное объявление на двери. Потом муниципальные депутаты посоветовали сходить на митинг и заодно обратиться в управу с заявлением за реновацию. У нас все документы есть — например, о том, что с 1998 года наш дом признан ветхим. После Сокольников к нам пришли с заявкой на капремонт, но без выселения на момент работ. Мы отказались, а потом и вовсе оказалось, что собирались менять только трубы. Да и санэпидемстанция сказала, что любой ремонт бессмыслен, ведь когда начнем сверлить, то поры грибка попадут в легкие. Из-за грибка в стенах дом по-хорошему вообще нужно снести. По данным двух независимых экспертиз вывести его невозможно.
Уже потом на приеме чиновники сказали в неформальной беседе, что нужно очень много денег для реального ремонта или расселения. Поэтому проще не выделять! Мы 10 лет к чиновникам ходим, и те говорят постоянно: «Не от нас зависит, мы здесь бессильны». Зато каждый раз накануне выборов спрашивают, за кого планируем голосовать.
Идеал мы видим так — отдельные квартиры, все по санитарным нормам, то есть по 20 метров на человека. Соседка так и сказала: «Если бы дали все бесплатно, то били бы поклоны всем, кому только можно». Но в Подмосковье не хотим, ведь выплаты-то у нас столичные — здесь же куча инвалидов и детей с астмой и аллергией из-за вездесущего грибка. В доме плохая канализация, мы и горели, и потопы были. Схожая ситуация с коммуналками в соседних трех домах. У нас только у половины приватизированы квартиры, но мы сами все устанавливаем. Например, сами оборудовали входные двери, душевую кабину и унитазы. У нас унитаз на 10 квартир — у каждой семьи ключик, но это только полбеды. Тут есть и откровенные психи, когда с молотком нападут, когда в душе запрутся на день.
В конкретно нашем закутке 13 квадратных метров и три комнатки. Здесь зарегистрированы я, бывшая супруга, трое детей (пять, девять и 16 лет), и сейчас тут же живет мать жены. В разводе мы уже 11 лет, да только деваться нам друг от друга некуда. Весь ремонт делали своими силами, ведь когда вселялись, то была полная разруха. Я работаю в центре временного содержания иностранных граждан, где по решению суда живут подлежащие принудительному выдворению из России. Это хоть и режимный объект, но условия гораздо лучше, чем в родном доме: бесплатно трехразовое питание, оперативное медобслуживание, абсолютно новые помещения и унитаз в каждой комнате.
Модель реновации
Рассказывает Владимир Рущер
16 июня меня должны были принудительно выселить из квартиры, но пришли 50 активистов и депутат Мосгордумы. В итоге власти, испугавшись шума в соцсетях, сказали приставам сидеть дома. Уверен, что наше выселение — это месть за то, что я раскопал информацию про махинации конкретных чиновников. В рамках нашего общественного движения «Моссовет» мы много помогали очередникам, ждущим квартиры, и смогли узнать, как власти мухлюют.
Мы живем в хрущевке площадью 45 метров. У нас серия 1962 года — это первые панельные дома желтоватого цвета с большими швами. Наш дом попал под снос по старой лужковской программе, переселяли в соседний дом и нам дали смотровой ордер на помещение. Мы сказали, что не отказываемся, но хотим по закону и социальным нормам. Согласно им, мы должны были получить трехкомнатную квартиру. У нас же, считай, три семьи: я, бывшая супруга, сын и дочь с двумя детьми. В итоге нам ничего не ответили и подали в суд. Уже потом чиновники сказали, что мы нагло себя ведем, раз законы цитируем. Первое заседание было без нас, так как дом начали потихоньку сносить и первым делом убрали почтовые ящики, соответственно, извещения не пришли.
Суд мы проиграли, но подали апелляцию. Когда в апреле приставы пришли к нам, то оказались нормальными людьми и отказались выполнять свою работу. Тогда дочь лежала на сохранении в роддоме, а я был на больничном после операции на позвоночнике и не мог двигаться. Увы, уже в мае управа дала приказа отключить у нас электроэнергию и воду, а также снести входную дверь в подъезд. Сразу же ночью повалили мародеры, которые не раз дверь ломом открывали. Соседи просят ставить свечку на окно как доказательство того, что мы живы. Мародеры охотятся за металлом и вскрывают квартиры, чтобы найти ванны. После третьего раза полиция перестала выезжать по моим вызовам. Но никаких конфликтов — работяги извиняются, узнав, что тут еще остались люди. Почему-то их любимая присказка: «Мы из Мосфильма, собираем старье для реквизита».
Сейчас в нашей пятиэтажке, где выбиты окна, и гуляет ветер, живем только мы, да и в третьем подъезде еще одна семья, но там есть хотя бы электроэнергия. В нашей квартире стоит электрогенератор и газовая конфорка. Жаль, что лето холодное — вечерами жутко задувало, но человек такое животное, что привыкает ко всему. Я хочу здесь остаться, так как инвалид третьей группы, и больница близко. К тому же дочери удобно, что поблизости детская поликлиника. Опять же рядом парк с двумя прудами и Москва-рекой — что и говорить, здесь я провел лучшие годы жизни. Сейчас в районе вместо милых хрущевок башни по 25 этажей, паркинги и шашлыки у метро. Мой любимый Филевский парк, где можно было медитировать в одиночестве, стал как Парк Горького. Когда в 91-м переехал, то мы были деревней, а сейчас стали каменными джунглями, где никто никого не знает.
Мой совет — не доводить до такого состояния, а сразу проводить собрания и наращивать социальные связи, чтобы было кому вас защищать. Нам удается оставаться здесь только за счет гражданского общества. Люди представляют, что при реновации будут аналогичные сценарии, и сопротивляются уже сейчас. И наш случай однозначно иллюстрирует, как будет проходить реновация. Исполнители никуда не денутся — будут те же управы и суды. Просто до выборов 2018 года будет ласковое выселение, а потом каток заработает на полную мощность.
Хрущевка-кормилица
Рассказывает Рустам Юлбарисов
В 2008 году моя семья получила квартиру — давно стояли в очереди на жилье. Хотели разменять, но грохнул кризис, и вырученные за продажу квартиры деньги стали стремительно сгорать, поэтому вложились в недвижимость на Таганке. Наш дом построен в 1956 году. Это классический кирпичный проект — хороший фундамент, крепкие стены. Когда мы заказали в БТИ документы, то оказалось, что к 2010 году износ составил лишь 30%. Если ухаживать, то инженеры обещают, что дом простоит еще сотню лет. Весь Лондон живет в домах застройки XVIII века, и всех все устраивает.
«Банк отстанет от меня лишь в одном случае — когда я умру»
Одна вскрыла вены, другая продает почку, третья объявила голодовку. Три женщины рассказали, как доходят до отчаяния из-за долгов за жилье
Квартира — 42 метра, очень теплая, душевная. К тому же Таганка — это легендарный район со своей атмосферой и историей. Сюда я переехал в 2012 году: сразу содрал обои, купили мебель из IKEA, снес стену и сделал студию. Ничего особенного, но я люблю свою квартиру — это мой дом.
Происходящее сейчас в Москве — это российский вариант джентрификации. Этот малознакомый у нас термин обозначает городскую реконструкцию, при которой бедных из центра выселяют ради гостиниц и пентхаусов. Если посмотреть на карту Таганки, то почти везде элитные дома — сталинки, дипломатический корпус, клубное жилье, рядом монастырь. Наши пятиэтажки словно плесень на облике благородного района. Управа хотела бы выровнять социальное положение жителей и переместить всех наших поближе к Калитниковскому кладбищу. Район с видом на кладбище — это единственное место, где возможно строительство социального жилья под реновацию.
Наиболее протестные жители наших четырех корпусов — молодые юристы и бывшие журналисты. Они организовали сбор собственников жилья. На нем решили сильно заранее до голосования предостеречь власть, что наш дом строго против, и потому не надо вносить его в список на снос. На митинге на Сахарова от наших домов была целая делегация. Казалось бы, нас связывает лишь общий дом, но мы смогли самоорганизоваться в эффективную команду благодаря группам в Facebook и Whatsapp.
Благодаря широкому распространению информации управа была в курсе протестных настроений и решила не включать нас в первую волну сноса. Шанс на внесение был: во-первых, по словам обивавших чиновничьи пороги людей, в префектуре постоянно шли разговоры о сносе, во-вторых, при Лужкове дома стояли в программе реновации, но из-за кризиса денег не хватило.
Все это, конечно, мелкобуржуазные интересы, ведь объединение началось, только когда показалось, что враги сожгли родную хату. Когда же речь о свободе, братских народах и демократии, то собраться гораздо труднее. Свободу трудно нарисовать на бумаге, ее невозможно потрогать, она слишком эфемерна — для таких нужна другая сознательность. Как показала история с реновацией, наши власти, славу Богу, совсем не хитрые, поэтому они не смогли раскрутить тему «противники реновации — зажратые мажоры» и призвать идти с вилами на Таганку.
Ушли в минус
По статистике, в Новоржевском районе Псковской области умирают в три раза чаще, чем рождаются, а население сокращается на 6% ежегодно, — 23 смерти на тысячу человек. О том, как живет самый вымирающий район России, — в репортаже Марии Тарнавской
История с реновацией должна печататься в учебниках по пиару в качестве примера того, как не надо делать. Такое ощущение, что Путин под четвертый срок решил сделать подгон москвичам и спустил Собянина. Тот же взял под козырек и привлек инвесторов, у которых свои интересы. В итоге власти так огребли в публичном поле, что даже Путин, судя по прямой линии, дал мэру это понять. К нашему счастью, в мэрии нет политтехнологов уровня Суркова, поэтому не пошло дальше «Активного гражданина» с подобием интернет-демократии и молодых парламентеров, нанимающих кремлеботов для групп за снос.
У меня нет романтических чувств к квартире — в конце концов, это лишь предмет торга. Сейчас мы с супругой планируем вместе с ребенком переехать в деревню и сдавать нашу квартиру, которая вновь станет хрущевкой-кормилицей. Так же, как и во время моего кругосветного путешествия. В селе мы хотим сделать сельскую коммуну, ведь построить коммуну в городских условиях практически невозможно. Стены между нашими квартирами — это и стены в нашем сознании. Надеюсь, что в деревне деревянные стены не будут сдерживать и позволят объединиться.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
