45-я параллель

В издательстве «Фолио» выходит новая книга журналистки Полины Жеребцовой «45 параллель». Тут есть чеченские беженцы, прошедшие войну; представители ЛГБТ; дети, ищущие с родителями металл на свалках, чтобы купить хлеба; старики.

События происходят в Ставрополе, на сорок пятой параллели Земли. Роман-документ основан на личных дневниках автора 2005-2006 годов.

***

Тени от желтоглазых фонарей легли на дорогу, и мы проехали очередной блокпост, чтобы оказаться в Ставрополе, в частном доме, который заранее взяли в аренду на Пятачке.

Ставропольский Пятачок — это место в районе Нижнего рынка, там маклеры и зазывалы предлагают аренду и продажу жилья.

Внутри съемного дома мы ни разу не были. Внесли оплату за два месяца и получили ключ от старого амбарного замка.

— Там тепло? — спросила я хозяйку.

Хозяйка, крупная женщина лет пятидесяти, ответила скороговоркой:

— Пол бетонный. Печка есть. Не пропадете.

У нее не нашлось времени показать жилище изнутри.

Я помнила, что дом находится в районе Нижнего рынка, недалеко от магазинчиков, торгующих алкоголем, и гостиницы «Интурист». Жилье в этих местах походило на бараки для заключенных Гулага. Некоторым частным домикам стукнуло несколько веков, и наверняка в каждом из них жил домовой. Радовало, что от восьми соседних строений нас отделяла сетка, а рядом с арендованным домом росла разлапистая ель. Ее можно было украсить под Новый год.

— Скоро приедем! — радовалась мама.

— Дай Аллах! — вздохнул Асхаб.

— Оставайся ночевать, — предложила она.

— Неудобно, — смутился наш водитель.

— Я бабушка. Куда в ночь поедешь? Завтра мы тебя проводим до Буденновска.

Последняя фраза Асхаба обнадежила. Он переспросил:

— Точно проводите? Увидят, что чеченец, схватят. Родные даже труп не найдут… Война превратила многих в зверей. Здесь, на территории русских, я беззащитен.

— Приедем, макароны отварим! Есть консервы. — Мама была поглощена незатейливыми мыслями о вкусном ужине.

Небо почернело, стало тяжелым, как подошва сапога. Я размышляла над книгой, прочитанной во Вторую чеченскую: кто могущественней — человек или его тень?

Однажды я отправилась искать еду в развалины многоэтажки. Стены дома были пробиты насквозь и образовали своеобразные «коридоры» на уцелевших этажах. Осторожно, стараясь не наступить на серебристую нить растяжки, я блуждала внутри.  

Вспоминала, как в двенадцать лет влюбилась в соседского мальчишку по имени Эрик. Я не могла признаться ему в чувствах и жалела, что у меня не было ни одной его фотографии… Семья Эрика сумела спастись из Грозного, а их квартиру в годы смуты захватили чеченцы. Они, странное дело, не выбросили чужие фотографии, словно хотели знать, у кого отобрали жилье.

В тот день я нашла фотографию Эрика и прикрепила ее к страницам дневника, как цветок войны, сорванный на руинах.

В разбитых домах всегда было полезное: лекарства, бинты, крупа или мука. Меня привлекали книги. Пролистывая их, я узнала, что многие жители в городе промышляли черной магией. А когда ввели шариат, каждый лицемер бил себя в грудь и кричал об истинном исламе…

Книгу по магии где-то обнаружила мама.

— Иди-ка сюда! — позвала она.

Ни тон ее голоса, ни сама книга не вызвали у меня приятных эмоций.

— Э, нет, — сказала мама, увидев, что я попятилась к двери. — Живо подошла!

Дети на Кавказе безукоризненно подчиняются взрослым. Это наша отличительная черта.

Предчувствуя, что сейчас в меня полетит домашняя утварь, я по чеченскому обычаю склонила голову.

— Я нашла заговор. Ты прочитаешь его!

— Ни за что! Это грех!

— Бог простит! Ты не можешь ослушаться мать, а то прокляну.

Надо сказать, что проклинала она меня частенько. Война сделала женщину, данную мне в матери, жесткой и властной, не принимающей отрицательные ответы.

— Идешь и читаешь! — приказала она. — Никто в жизни мне не перечил, и тебе не позволю!

Грузная, в халате и платке, мама сама походила на ведьму, про которую любила рассказывать.

Полина Жеребцова и ее мать Елена в Ставрополе, 2005 годФото: из личного архива

Я подчинилась, как принято на Кавказе, когда старшие что-то велят младшим: выйти замуж за незнакомого человека, жениться на девушке, которую видели и одобрили только старики рода, зарезать барана или что-то еще.

Мама сунула мне книгу. Прочитав на обложке имя автора, я успокоилась: это выдумщик, желающий заработать, подумалось мне. Если произнести заговор, не случится ровным счетом ничего. Суть состояла в следующем: нужно было остаться одному; затем в полдень встать таким образом, чтобы видеть свою тень, и попросить ее об услуге.

— Прошу тебя, — сказала я тени, — устрой так, чтобы мы уехали отсюда!

Когда все было кончено, я отправилась домой, зашвырнув книжку в ближайшие кусты.

— Начитала?! — строго спросила мама, карауля меня у подъезда, где массивное бревно подпирало плиту, съехавшую со второго этажа.

— Да, — ответила я. — Но больше не буду! Книжку выбросила, потому что гадание и заговоры это — харам!

— Тьфу на тебя! — разозлилась мама, но не стала скандалить: все-таки я выполнила ее задание.

С тех пор прошло два года, и у нас появилась возможность уехать.

— Ставрополь! Ставрополь! — Время вернуло меня в салон газели. Мама повеселела, несмотря на то что впереди стояли военные и проверяли грузовые машины.

Нас пропустили достаточно быстро, и, въезжая в город, мы попали под фейерверк. Ночное небо озарилось яркими павлиньими хвостами.

— Видишь, — сказала мама, — это знак! Мы будем жить хорошо! Все наладится!

Я промолчала: меня не восхищал фейерверк, я не могла слышать хлопки и взрывы, от всего этого холодели руки и бешено стучало сердце. Так что для меня это были недобрые знаки.

Мама же, наоборот, любила пальбу.

Мы ехали по оживленным улицам чужого города, и я пыталась разглядеть лица людей, угадать, как им живется здесь, в русском мире.

Асхаб оказался опытным водителем. Он быстро отыскал наше новое жилище, и мы после долгой дороги начали перетаскивать внутрь свой нехитрый скарб.  

Рассматривать дом было некогда. Все устали. Да и что увидишь при свете лампочки Ильича?

В стене мы обнаружили газовую горелку и дымоход. Это довольно опасный старый метод, чтобы протопить дом. Асхаб помог открыть вентиль, иначе бы мы сразу замерзли. Печка в стене гудела, рычала и нагревалась.

Рассчитавшись с водителем и поев макароны, мы легли спать. Я и мама в одной комнатке на раскладушке, а водитель расположился в восьмиметровой спаленке на сундуке, который, как успела предупредить хозяйка, принадлежал ее предкам с восемнадцатого века.

Новое утро показалось мне суматошным. Маленькие оконца с прогнившими деревянными рамами и облупившейся краской перекосило от старости, поэтому помещение не проветривалось. Сквозь ветхие стены внутрь проникали ледяные потоки.

Переодеваться вечером показалось неудобным. Мы с мамой даже платки не сняли. Гость тоже спал, в чем приехал. Ходить по дому решили в уличной обуви: экономия на тапочках.

Две комнатки были только частью странного дома, разделенного на разных хозяев. Хозяйка предупредила: «К другим жильцам не суйтесь! Они наркоманы!» Мы не стали знакомиться с теми, кто живет через стену, а выглянули в общий двор. У калитки громко матерился мужик в камуфляжной форме.

Я разогрела воду на газовой плите, а мама принесла вареники с картошкой, прекрасно сохранившиеся на подоконнике, как в холодильнике.

— Вы обещали проводить меня до Буденновска, — напомнил Асхаб за завтраком.

Буденновск — это город, в котором Шамиль Басаев однажды захватил роддом. Намерения, как рассказывали сами боевики, были у них благие: они требовали вывести с чеченской земли российские войска и признать независимость Ичкерии. Их требования никто не выполнил, а про Буденновск газеты написали, что случился теракт. Погибли женщины и новорожденные дети. И выяснилось — купить можно абсолютно все: Шамиль Басаев с вооруженным отрядом на каждом блокпосте раздавал иностранную валюту, чтобы их пропустили! Сколько их, этих блокпостов, было во время войны на Ставрополье, сам черт собьется со счета. Только у Буденновска оказали чеченским боевикам сопротивление. Воюющие за Ичкерию захватили роддом, а до этого хвалились, что дойдут до Москвы.

Асхаб вспоминать этот эпизод опасался. Русским теперь любой чеченец напоминает бородатого Шамиля.

Мы ехали в машине провожать шофера, и каждый думал о своем. Незаметно я задремала, и ко мне пробрались видения из Грозного.

Молодая, веселая мама гонялась за мной и кричала: «Иди сюда, ослиная порода!», но я убегала, ловко прыгая через клумбы с лютиками и медуницами.

— Буденновск! — Мамин голос заставил меня открыть глаза. — Нам до Ставрополя несколько часов на автобусах трястись! Здесь выходим!

— Нет, нет! — взмолился Асхаб. — Еще сто километров!

— Мне с дочкой возвращаться…

— Аллахом заклинаю, не бросайте! — Асхаб едва не зарыдал.

Я смертельно хотела спать.

— Ладно! — согласилась мама.

Через два часа мы вышли на маленькой станции. Мама по-кавказскому обычаю обняла Асхаба, пожелав ему удачи.

С неба срывались снежинки, я приобрела в киоске билеты, и автобус повез нас обратно. По прибытии мы купили продукты на Нижнем рынке и, шатаясь от усталости, побрели в съемное жилище. Возле нашей калитки уже крутилась незнакомая пожилая женщина, как оказалось, — соседка.

Полина Жеребцова с кошками Кариной и Полосатиком у домика-конюшни, Ставрополь, 2005 годФото: из личного архива

— Я живу в настоящем доме с фундаментом! — сообщила она. — А вы поселились в бывшей конюшне. Вы знаете, что сняли конюшню? После войны с фашистами ее переделали в жилое помещение, но там все равно холодно…

— Наша фамилия Жеребцовы, — ответила мама.

Соседка захохотала.

— Тогда все в порядке, вам по адресу! — отсмеявшись, сказала она и представилась: — Меня зовут Клавдия Петровна. Я бывший педагог, сейчас на пенсии.

Клавдия Петровна перешла на шепот:

— Видите тот домик и другой… чуть поодаль? — спросила она и, не дожидаясь нашего ответа, добавила: — Рядом с вами живет рецидивист, его весь двор боится, здесь обитает милиционер, он воевал в Чечне и повредился рассудком, а там притон: проститутки у себя мафию принимают.

— Хозяйка жилья сказала, что у нас за стенкой наркоманы, — вставила я.

Клавдия Петровна махнула рукой:

— Это безобидные алкаши! Могут только деньги отобрать или отжать телефон! Не бойтесь, они не убийцы. А вот те три домика нехорошие. Я вас предупредила.

Пенсионерка проворно шмыгнула в свою дверь.

Выпив чай с бутербродами, я открыла тетрадь и написала следующее:

Привет, Дневник!

Похоже, мы упали на самое дно, поселившись в нищенском квартале. Это место, где обитают отбросы общества.

Другое жилье нам снять не по карману. В двух крошечных комнатках, бывших некогда частью конюшни, стоят старые железные кровати (начало ХХ века) и такой же по возрасту шкаф. Маленькие окна-клетки, сквозь которые едва видно небо, не открываются. Отопление в жилье газо-печное, т.е. это газовая трубка в стене. Никаких батарей. Пол представляет собой тонкий слой бетона, разлитого на землю. Нет фундамента. Подвесной ретро-абажур из оранжевой ткани давно распробовала моль.

Снять квартиру с ванной и нормальным отоплением намного дороже.

Здесь нет горячей воды. Миниатюрный нагреватель сплошная бутафория.

Как мы выберемся из этой переделки?

П.

На улице разыгралась метель. Вечнозеленые ели, украшающие собой дворик, примерили белоснежные наряды. Если смотреть из окон бывшей конюшни, стоя у ветхой стены, видно, как облака несутся по небу, словно волны. Облака прятали от нас звезды, видавшие историю Кавказа.

Ставрополь был основан в 1777 году по приказу Екатерины II, прозванной в народе Великой. Город служил одной из десяти крепостей Азово-Моздокской оборонительной линии, созданной для охраны южных границ Российской империи. Вначале крепость представляла собой неправильный многоугольник, разбросанный на холмах. Мой Грозный находится в низине, среди синих гор, словно в чашке, оттого туда редко проникает ветер. Ставрополь окутывают трескучие морозы.

В городе три района — Ленинский, Октябрьский и Промышленный. Однако ставропольцы практически не используют эти названия, заменив их неформальными: «204-квартал», «Чапаевка», «Ташла», Северо-западный и Юго-западный районы.

Я смотрела на плывущие облака и вспоминала сон. Мы верим: все, что привидится на рассвете, перед утренней молитвой, является божьим промыслом. Незнакомец в расшитом камзоле и фетровой треуголке пришел в наш съемный домик-конюшню и сказал:

— Ты меня совсем не помнишь?

— Нет, — ответила я.

— Тебе не нужны эти книги!

Он указал рукой на дряхлые книжные полки, пережившие с нами все чеченские войны. На полках стояли учебники по географии, художественная литература и познавательные книги о Тибете. Коран соседствовал с «Раковым корпусом» Солженицына.

— Кто ты? — удивилась я.

— Меня называют Капитаном или межгалактическим демоном.

— Забирай все, что хочешь, но эту книгу я тебе не отдам! — Я показала на Коран.

— А я заберу! — вскричал дерзкий капитан и хищно схватил книгу с арабской вязью.

Я вцепилась в Коран с другой стороны:

— Попробуй!

Мы начали бороться, вырывать друг у друга ниспосланное пророку Магомеду писание.

В какой-то момент я выхватила Коран, а межгалактический демон остался ни с чем. Таинственный гость угрожающе замахал руками, но не осмелился приблизиться и растворился в ночи.

На протяжении долгих веков территория Ставропольского края была своеобразным перекрестком цивилизаций. С древности народы, проживающие на этих землях, исповедовали христианство, ислам и буддизм. Этот симбиоз нашел отражение в истории и культуре.

Борей, северный странник, наведывался в город по своему усмотрению, и горожане прятали лица за широкими шарфами, выходя на горбатые улицы.

Близился Новый год, праздник, приносящий радость и бедным, и богатым.

Во время перестройки люди мечтали о банке шпрот или сладостях. Сейчас, в начале третьего тысячелетия, те, у кого были средства, пировали на славу.

Полина Жеребцова в редакции, Чечня, 2004Фото: из личного архива

Горько вздохнув оттого, что мы не могли позволить себе фрукты на праздник, я решила искать работу. Без работы проблемой было арендовать домик, где до нас жили алкаши, а до них — лошади. После завтрака из пары картофелин я ходила по редакциям ставропольских газет. Главный редактор одного из изданий, посмотрев мои статьи, сказал: «Вы пишете умные тексты. Но нам надо, чтобы граждане меньше думали, больше отдыхали и лакали пиво! Вы, пережив войну, вряд ли сможете весело шутить и прикалываться».

Здравствуй, Ставрополь! Огромная энергетическая воронка, которая все забирает и ничего не отдает.

Я вежливо попрощалась и вышла из кабинета главного редактора.

Пока спускалась по лестнице, задохнулась. Тахикардия. Охранник, узнав, что я из Чечни, попросил что-нибудь почитать. Пришлось подарить ему журнал с рассказом о войне.

Посещение мэрии города Ставрополя тоже не принесло результатов. Председатель, выслушав нашу историю, заявила: «Вы не местные! Никто не обязан вам сочувствовать! Подумаешь, ранены они были на чеченской войне! Прочь отсюда!»

С подобным отношением я столкнулась во многих местах. Министра образования мы ни разу не смогли застать на рабочем месте, а его помощник беспомощно разводил руками.

Троюродная тетушка Юлия, которую мы встретили совершенно случайно, не особенно желала родниться, но пожалела и отдала старые пододеяльники и наволочки. Мы радовались, словно дети, потому что для беженцев не было никаких пособий, никаких центров, где раздавали бы вещи. Ничего.

Каждый день мы встречали тех, кто питался из мусорных баков. Это были бездомные молодые женщины с детьми, старики, оказавшиеся на улице после того, как их квартиры забрали себе черные риэлторы. Никому не нужные люди скитались по свалкам в поисках пропитания.

Чтобы получать пособие по безработице, нужно было иметь жилье (и быть прописанным в нем) или средства на его покупку. В денежном эквиваленте помощь такому безработному была настолько мала, что ее едва хватило бы на три дня. Но даже это пособие никто из скитальцев получить не мог.

Патрулирующие город милиционеры, не стесняясь, требовали взятки, собирали дань с магазинов и ларьков. Увидев милицейскую машину, испуганные горожане старались спрятаться за заборами, резко свернуть с дороги, чтобы не попасть в лапы к служителям закона.

Я и мать, наслушавшись о пытках и побоях, делали все, чтобы не столкнуться с милицией, опасаясь ее как огня. Наше положение осложнялось тем, что у нас не было прописки в Ставрополе. Чужаки без прав и свобод — вот кем мы оказались.