Зачем Алексей Нестеренко уже пять лет каждую неделю ходит на одиночный пикет к «Расстрельному дому» на Никольской улице
Алексей Нестеренко — ровесник «Большого террора», сын «врага народа» и бывший член Коммунистической партии. Он был одним из тех, кто осуждал Солженицына за предательство родины. Вот уже пять лет он устраивает одиночный пикет у «Расстрельного дома» на Никольской улице. В этом доме НКВД выносило смертные приговоры, а теперь в нем хотят сделать бутик элитной парфюмерии. В этом доме 80 лет назад к смерти приговорили и отца Нестеренко.
Алексей Нестеренко родился в 1937 году в городе Тушино. Через месяц после его рождения отца арестовали, а через год расстреляли в «Коммунарке». Семье сказали, что он троцкист, предатель и осужден на десять лет лагерей без права переписки. НКВД тщательно уничтожало память о «предателях»: дома у Нестеренко не осталось ни писем, ни фотографий отца. Нет даже точной даты его рождения. Алексей узнал о том, что произошло, только в 17 лет. А фотографии отца увидел уже в девяностых, копаясь в архивах вместе с правозащитной организацией Мемориал.
30 июля 1937 года был подписан секретный приказ НКВД № 00447 — о репрессировании «бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Этот день принято считать началом «Большого террора». В 1936 году НКВД возглавил Николай Ежов и целый год готовил свое ведомство к проведению массовых чисток. Всего за этот период Верховной коллегией Военного суда СССР были арестованы миллион 700 тысяч человек, более 700 тысяч из которых расстреляли.
В 1942 семью Нестеренко отправили в эвакуацию в Алма-Ату. От эвакуации воспоминаний осталось немного: октябрь, солнце, фрукты, игры с детьми в судью, прокурора и палача. «Это очень жестокая игра. Раздают роли: судья, жертва, палач и прокурор. Жертва стоит с закрытыми глазами, а прокурор подходит сбоку и бьет. Дальше фантазируют, за что тебя посадить, за что расстрелять», — вспоминает Алексей.
Тогда при подаче документов в университет нужно было заполнять автобиографическую анкету. Как только в графе «родители» появлялась фраза «арестован», документы отправляли обратно.
Так Алек, как его звали дома, и узнал о судьбе отца. Отличник, золотой медалист, которого пригласили на бал в Кремль, не знал, что писать в учебной анкете. «Арестован на 10 лет без права переписки» звучало как приговор. На год раньше это и было бы приговором, но в 1954 году у детей «врагов народа» появился шанс на реабилитацию.
«Когда Сталин умер, я слышал, что многие плакали. У нас в семье никто об этом даже не говорил. Я прихожу однажды домой, а фотографии Сталина больше нет».
Мама села писать записку Ворошилову с просьбой реабилитировать мужа. Эта записка — единственные воспоминания, доставшиеся Алексею от матери. Многие родственники со стороны отца меняли фамилии и с семьей Нестеренко даже не общались. Мама писала:
«Муж в годы Гражданской войны в 15 лет добровольно пошел в партизанский отряд, сражался в рядах Красной Армии в боях за Советскую власть. Знала его как только честного, преданного патриота своей Родины, активно и беспощадно боровшегося с врагами. Прошло уже 17 лет с момента ареста мужа, а мне до сих пор ничего о нем неизвестно. Жив ли он? Осужден ли дополнительно? Или уже отбыл срок наказания? Я много раз обращалась за справками с просьбой пересмотреть дело мужа в МГБ, но ничего не могла добиться. Дети мои уже выросли. Что дети должны писать об отце в анкетах? Если они напишут, что отец находится в месте заключения, что еще не известно, может быть, его и нет в живых, то, по опыту моего старшего сына, у них будут проблемы…»
«В 1956 мне сказали, что я больше не сын «врага народа», это они просто «погорячились» — невинного человека расстреляли. Дали за это компенсацию. И я, наряду со студенческой стипендией, получал пенсию за отца. Тогда же я узнал, что мама, когда отца арестовали и непонятно куда увезли, как Анна Ахматова, ходила искать его по разным тюрьмам».
Несмотря на это, Алексей был убежденным коммунистом. С четырнадцати лет — комсомольцем, а с двадцати семи — членом партии. Когда в 1974 году выслали Александра Солженицына, Алексей осудил писателя, посчитав его предателем родины. Он уже чувствовал — что-то идет не так, но пока не мог в это поверить.
«Это было лицемерное время. В девяностые годы, когда разбирали преступления Советского Союза, коммунистическую партию хотели запретить, но не смогли. Она перекрасилась. Все тогда перекрасились. Еще два года назад я преподавал в Менделеевке и говорил своим студентам: «Пока вы, молодые, не разберетесь, почему не построили коммунизм, не будет никакого капитализма! Мы его 70 лет строили, и сколько жертв было на этом пути! Попытка создания нового человека потерпела крах».
В середине девяностых Нестеренко остался без работы. Завод, на котором он был химиком, закрыли, ученого выгнали на улицу, а его диссертацию сожгли. Денег не было. Алексей днем работал сторожем, а по ночам переводил книги с английского и немецкого языков. В это же время он познакомился с правозащитной организацией «Мемориал» и начал пропадать в архивах КГБ. В этих зданиях на Фрунзенской в течение многих лет Нестеренко по крупицам собирал своего отца. Там он впервые узнал его почерк, читая допросы 1937 года. Там понял, как сильно ошибался все эти шестьдесят лет.
«Мне нравятся слова митрополита Коломенского, правой руки патриарха Кирилла: «Сталин — это чудовище, духовный урод, а Бутово — это наш Бухенвальд». Потому что двадцать тысяч людей там тайно расстреляны и захоронены. И раскопали это только в 1988-89 годах».
С разрушением железного занавеса рухнула привычная жизнь Алексея. Начальником лаборатории он получал до пятисот рублей в месяц и в один момент остался ни с чем. Приходилось выживать. Алексей ухаживал за больной женой и читал о рассекреченных местах массовых расстрелов — Бутове, «Коммунарке». Так прошло еще десять лет.
В 2008 году умерла жена, и у Алексея появилось время. Он начал ходить по библиотекам: Пастернак, Трифонов, Рыбаков, Солженицын, Копелев… В каждой книге он узнавал свою жизнь. Жизнь открывалась заново.
«Я понял все, что на самом деле происходило в советское время, читая художественную литературу. До этого я жил «незамутненным» — ни разу самиздат в руках не держал».
Семь лет назад пятнадцатилетний внук решил создать генеалогическое древо. Алексей в то время мало знал о семье, и вместе с внуком они отправились в архивы. Там Алексей узнал, что следователь перед реабилитацией отца признался — дело было сфальсифицировано. Узнал о тысячах таких же судеб таких же отцов. Когда появились вопросы, мамы в живых уже не было, и ответы Алексей искал у «Мемориала» и в художественной литературе. Целью его жизни стало принять закон о запрете прославления Сталина и отдать «Расстрельный дом» НКВД на Никольской под музей.
Каждую неделю уже пять лет Алексей выходит с фотографией отца на одиночный пикет у этого дома. Полицейские его гоняют и грозятся арестовать, на что Алексей отвечает: «Я буду счастлив быть арестованным в этот день, день памяти моего отца! Это честь для меня».
Взрослые дети Алексея сначала боялись таких угроз полиции и не понимали, зачем он пропадает в архивах КГБ и пикетирует Госдуму. Но, глядя на отца, постепенно сами начали искать информацию в интернете и собирать историю семьи.
В этом году — 80 лет «Большому террору» и приговору отца Нестеренко. Он уже собрал шесть тысяч подписей на Change.org и отнес в Госдуму законопроект о запрете прославления Сталина. Недавно вместе с «Мемориалом» Алексей ездил открывать «Сад памяти» в Бутове. Фотография отца у него всегда с собой. Дома Алексея практически не бывает. Из «Мемориала» или какой-нибудь библиотеки он идет в Дом журналистов на собрание или в Сахаровский центр на интервью.
«Силы мне дает цель. Нам нужен этот закон, потому что только тогда мы будем реабилитированы в глазах половины общества, которая считает, что все было хорошо, что сажали за дело. А когда я им говорю, что не за дело, вы знаете, какая реакция у этих упертых сталинистов? «Это фальшивка». Это дает мне силы. Мы должны рассказать молодым правду и поставить Сталина на место в истории, как когда-то поставили Гитлера. Эта Военная коллегия — уникальная вещь. Все расстрельные списки прошли через этот дом на Никольской. Вот почему я там. И буду там, сколько еще живу».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь намПодпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»