Дело журналиста «Новой газеты» Али Феруза в уходящем году стало одним из самых резонансных. Его, уроженца России, задержали несколько месяцев назад в Москве за «нарушение паспортного режима», проще говоря — за то, что он потерял свой узбекский паспорт. Как рассказывает сам Феруз, на родине за отказ сотрудничать с узбекской системой госбезопасности ему грозят пытки и, возможно, смерть. В России эти обстоятельства не производят никакого впечатления на судей — после нескольких процессов его приговорили к депортации. Однако дело Худоберди Нурматова — так зовут Феруза по паспорту — взял на рассмотрение Европейский суд по правам человека, а Мосгорсуд приостановил выдворение Али до решения ЕСПЧ. Тем не менее ждать этого решения он должен не дома, а в ЦВСИГе — центре временного содержания иностранных граждан, иначе говоря — депортационном изоляторе, где почти в тюремных условиях своей участи дожидаются люди, не совершившие никаких преступлений. В своем вынужденном заключении Али ведет дневники. Театр.doc сформировал на их основе драматургическую композицию, которую представит на вечере в поддержку Феруза в середине января. С разрешения театра и Али Феруза «Такие дела» публикуют избранные места из этой композиции. В этих коротких заметках — та пустота, скука и чувство несвободы, в которых живет Али и другие мигранты, ожидающие депортации.

*

Сегодня грустный день. Плакать хочется, но не получается.

*

Урмат много шутит.
Тахир серьезный и замкнутый человек.
Расул умеет свистеть, как птицы.

*

Прочитал несколько книг Довлатова. Он мне очень понравился.

*

«Как-то папа учил меня чистить рыбу. Одна из рыб оказалась живой, — рассказывает Расул. — Папа говорит: “Бей по голове”. Я один раз ударил, а дальше не смог. Потом папа сам убил рыбу. Я развернулся и ушел. Сказал: “Да ну вас”. Я не могу лишать живое существо жизни. Я вышел из этой игры».

*

Сегодня рано утром трех женщин отправили на родину. Позже привезли двух новых.

*

Вечерами мы любим петь.
Больше ВИА ГРУ.
Дяде Тахиру нравится нас слушать. Охранники смотрят через щель.

*

Еще вечерами играем в домино и морской бой.
Сегодня Расул проиграл мне в морской бой. Потом обвинил, что я подсматривал, хотя, конечно, не было такого.

*

Вспомнил, что на свободе я не умел играть в домино и морской бой. В домино играть в неволе меня научил мой бывший сокамерник и зэк Рома. А в морской бой — Урмат, бывший наркоман.

Теперь вечера коротаем за играми и чтением книг.

Али (третий слева) со своим курсом в Московской школе прав человекаФото: из личного архива Али Феруза

*

Дядя Тахир хорошо играет в домино. Он у всех нас выиграл.

*

Мы находимся на третьем этаже женского корпуса. На втором этаже содержат женщин. Там есть две цыганки. Одну зовут Гита, а вторую Маша. Сегодня с семи утра Маша начала петь. Цыганки любят петь.

*

Сегодня ровно месяц, как я нахожусь в спецприемнике.

*

Отчаяние растет не днями, не часами, а минутами.

*

Перед тем как нас поведут в душевую, приходит милая женщина и раздает бытовую химию. Мыло, разовый постельный комплект, разовый станок, порошок и так далее. Сегодня еще мы собираемся стирку затеять. Одним словом, сегодня день чистоты.

*

Временами, когда читаю книги или играю в домино, я забываюсь.

Когда прекращаю, то чувствую себя как во сне. Словно все это происходит не со мной и не здесь. Хочется, чтобы поскорее все это закончилось.

*

Завтра ко мне приедет мой адвокат.

*

Сегодня 32 дня, как я здесь нахожусь. Будто бы время остановилось. Ничего не происходит. Приходит адвокат, и мне хочется каждый раз задавать ему один и тот же вопрос: «Меня ведь не отправят в Узбекистан? А когда меня освободят?»

Такое ощущение, что еще чуть-чуть — и я сойду с ума.

*

Сегодня еще три девушки отправились домой.

*

На прогулку мы сегодня вышли после обеда. Там встретил пятерых новеньких из Ирака. Всем им по двадцать лет, все друзья из одного города. В детстве они даже учились в одной школе. Год назад все они приехали учиться в медицинском университете в Москве. Год проучились на подготовительном курсе. В сентябре должны были пойти на первый курс. Но университет не успел продлить их визу, и они впятером попали сюда.

Во время прогулки просили сигареты, говорят, четыре дня не курили. Русский понимают хорошо, но общаются с трудом. Знают еще английский хорошо, а также свой родной, арабский. Одного зовут, как и меня, Али, а остальных — Мустафа, Джафар, Абдулла и Хамза.

Они надеются, что универ сможет вытащить их отсюда.

*

Соседняя 303-я камера дала нарды. Тахир в нарды играет хорошо, остальные тоже неплохо. А я совсем не умею.

*

Я умею играть в шашки. Выиграл у Расула. Потом поиграл с Тахиром. Оказался достойным соперником. Ничья.

*

Вечером после отбоя мы с Урматом долго спорили про происхождение выражения «платоническая любовь». Урмат утверждает, что оно взято от слова «плоть» и означает сексуальное влечение. А я наоборот. Я даже подключил охранника к нашему спору, и он объявил, что победа за мной.

*

Сегодня рано утром одного грузина отправили домой.

*

Еще подружился с одним мужиком лет пятидесяти. Он из Каракалпакстана, Узбекистан.

Жаловался, что его заставили вдвое дороже заплатить за билет домой.

Али с друзьямиФото: из личного архива Али Феруза

Говорит, что новый президент Узбекистана официально пообещал, что узбеки с 2018 года не будут ездить в Россию на заработки. Мол, теперь россияне будут ездить в Узбекистан на заработки. А власти Узбекистана якобы устроят россиянам такой же ад, как они устроили узбекам.

Потом спросил у меня: «А тебя куда недавно возили?» «В больницу, — говорю, — почки болят». «Пей собственную мочу», — советует он мне серьезно.

Я похихикал и сменил тему. Как можно пить мочу?

*

Время и пространство то прыгают, то волочатся. Время проходит, как в «Дне сурка». Меняются только небольшие детали, а в основном все одно и то же.

*

Сегодня ко мне приходили Елена Костюченко (журналистка «Новой газеты». — Прим. ТД) и Бирюкова (адвокат. — Прим. ТД). После встречи с ними совсем грустно стало.

*

Все в камере сидят грустные. Урмат не смог до друзей дозвониться. А у Тахира младшего сына задержали в Таджикистане. Расул боится, что ему не дадут визу в Америку и он вынужден будет остаться в Узбекистане.

А я боюсь, что меня могут отправить в Узбекистан. Я сейчас стал предметом торга. Сегодня еще во время прогулки мигранты из Узбекистана рассказали про пытки в их стране. Когда думаю об этом, то обливаюсь холодным потом и мир перед глазами тускнеет.

*

Хочется, чтобы сердце перестало биться. Кажется, так будет лучше для всех.

Еще сегодня по телефону разговаривал с мамой. Она злится на мой грустный голос. А у меня не получается в неволе радоваться жизни и плясать. Хочется бесконечно ныть.

*

Вечером играли в карты, которые из пустых пачек сигарет сделал Тахир. Всех обыграл.

Потом еще играли в морской бой.

*

Иногда мы с соседними камерами общаемся, перестукиваясь через стену. Сегодня еще в туалете поперекрикивались с 301-й камерой. Там через вентиляционную трубу звуки хорошо доходят. Говорят, в тюрьмах люди от нечего делать придумывают новые вещи, новые методы социализации. На своем опыте убедился в этом.

*

За окном густой туман. В хате холодно. Из соседней камеры слышны звуки костей. Видимо, в нарды играют.

*

Сижу на подоконнике в тоске. Слышу женский крик со второго этажа: «Алишер! Алишер! Хунанджлик Алишер!»

На узбекском языке женщина звала Алишера из Хунанда.

Когда он откликнулся, она сказала, что Шахназа сегодня уезжает домой.

— Сиз кетяпсиуми («Ты уезжаешь»)? — спросила она.

Я вспомнил, что тут сидят мигранты, муж и жена. Жена на втором этаже, а муж на третьем.

Алишер прокричал, что он собрал все вещи и тоже уезжает. Вместе попали в спецприемник и вместе уезжают. В радости и в печали вместе. Романтика.

*

Второй день во время прогулки наворачиваю круги внутри вольера, как животное. Стараюсь, чтобы кровь двигалась по телу, а то в камере превращаюсь в овощ.

Корреспондент «Новой газеты» Али Феруз (справа) в зале суда. Московский городской суд приостановил исполнение решения Басманного суда о выдворении журналиста из России в Узбекистан до рассмотрения его жалобы в Европейском суде по правам человекаФото: Павел Головкин AP/ТАСС

*

Впадаю в отчаяние, когда совсем ничего не происходит. Становится страшно. Начинает казаться, что мои друзья забыли обо мне. В такие минуты сердце хочет остановиться. И в горле появляется комок, который мешает дышать. Если бы была  возможность, я превратился бы в маленькую птичку и улетел бы вдаль. Не оглядываясь и подальше.

*

В спецприемнике на стенах можно увидеть много разных надписей. Большинство мигрантов пишут свои имена и города, откуда они родом. Например: «Достон — Маргилон». Парень по имени Достон из Маргилона, Узбекистан.

Некоторые даже пишут номера своих телефонов.

Также среди всех имен и названий городов встречаются цитаты из философов, афоризмы каких-то зэков…

Например, в нашей 228-й хате в главном корпусе на подоконнике написано: «Срок не вечен, сгорит, как свечи!»

Еще я помню, также на подоконнике в 102-й камере в женском корпусе было написано: «Не мы виноваты, а жизнь такая».

А в 302-й камере в женском корпусе над моей кроватью был нарисован крест. Видимо, кто-то молился. Мигрантская художественная культура.

*

Проснулся в пять утра от кошмарного сна. Сходил в туалет, покурил. Началась паническая атака. Дышал с трудом, и казалось, что сердце вот-вот лопнет.

Подошел охранник и смотрит через глазок в дверях. «Мне плохо. Отведите в санчасть», — проговорил я ему. «Сейчас 5:30. Подожди полчаса, я найду врача».

В шесть начался подъем. Мне становилось все хуже. Где-то через час я лег в постель и случайно уснул.

Снова проснулся от кошмара. Руки мои дрожали, все тело было как вата.

Зазвучал замок в дверях, вошел охранник с доктором.

Али (второй слева) с мамой, отчимом и племянникомФото: из личного архива Али Феруза

С постели встал, хромая на левую ногу. «Что случилось с ногой?» — спросила доктор. Я пожаловался на свое состояние и попросил успокоительное.

— Дорогой мой, ты правильно сказал, у тебя паническая атака. Все это у тебя в голове. Ты совсем молодой, тебе надо жить и жить.

Я слушал ее, опустив голову.

— У меня было два сына. Оба сейчас в могиле. Мне же из-за этого не стоит вешаться. Надо жить, — продолжила она. Она говорила искренне и с сочувствием ко мне, я проникся к ней.

— Сынок, ты должен жить. Думай о себе, — она внезапно обняла меня.

Я крепко схватился за нее и почувствовал любящее материнское объятие. Еще чуть-чуть — и я бы разрыдался. Ведь у нее и возраст, как у моей матери, — за 70.

Она рассказала, что много лет проработала педиатром. А сейчас в спецприемнике ухаживает за мигрантами.

Подробности про смерть ее детей не стал расспрашивать. Она попросила меня обязательно записаться в санчасть и ушла. Я поблагодарил ее за заботу и попрощался неохотно. После ее прихода паническая атака прошла, а я все думал о ней.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!