Помните, в советские времена ходил анекдот: «Кто такой Брежнев? — Политический деятель эпохи Аллы Пугачевой (вариант — Аркадия Райкина)»? Рассказывали его, как и все политические анекдоты, тихо, на кухне, и сама ситуация казалась абсурдной мечтой. Но мы уже тогда ковали из Кафки быль — и выковали. Теперь молодежь с трудом вспомнит, кто такой был Брежнев, — ну да, кажется, был такой. А имя Пугачевой по сей день известно даже тем, кто, кроме рэпа, ничего не знает.

Екатерина БарабашФото: из личного архива

С новейшими подсчетами у старшего поколения все не так мрачно — я, скажем, как выяснилось, прожила при Путине 31 процент своей жизни. Учитывая, что на эпоху Брежнева пришлось 38 процентов моего житья-бытья, результат не показался мне катастрофичным. Пережили Брежнева — и Путина переживем. Это было первое, что пришло на ум. Моя 36-летняя подруга подвела скорбную черту под своим существованием, легко вычислив, что потратила на Путина ровно половину своей жизни. Мои доводы, что я, дескать, застала еще Хрущева, а наши родители и вовсе появлялись на свет под славословия Сталину, действия не возымели. Пришлось прибегнуть к спасительным цифрам: «Зато представь себе, что твоя 11-летняя дочь отдала Владимиру Владимировичу всю — понимаешь, всю без остатка на данный момент — жизнь». Подруга утерла слезы: «Да, и ведь даже 18-летние взрослые юноши и девочки — они ведь тоже подарили Путину все 100 процентов своей жизни. И пока не знают, что глава государства может носить другую фамилию».

Говорят, что цифры — упрямая вещь. Но мы-то любую цифру переупрямим. 31 процент жизни при Путине? 38 — при Брежневе? Я вас умоляю — вы просто не умеете делать из полупустого стакана полуполный. Если сложить мои путинские и брежневские проценты, получится 69. А вот на Юрия Любимова пришлось почти 96 процентов моей жизни. Столько же — на Эльдара Рязанова. Почти вся жизнь, спасибо им за то, что долго жили!

Взяв произвольно несколько звонких имен, составивших славу новейшей истории нашей страны, я обнаружила прекрасные цифры. Например, 9 процентов моей жизни прошли при Ахматовой, 64 процента — при Рихтере, 46 — при Товстоногове, 59 — при Смоктуновском, 62 — при Бродском, 25 — при Шостаковиче, почти 70 — при Олеге Ефремове, 92 — при Алексее Германе, 34 — при Владимире Высоцком. Если не зацикливаться на одной шестой / одной седьмой части суши, то отмечу вскользь, что на Бергмана пришлось 82 процента моей жизни, на Леннона — 34, и даже Фолкнеру досталось 2 процента. Понятно, что с годами процент будет уменьшаться, но вряд ли я проживу так долго, что эти цифры превратятся в погрешность.

Положа руку на сердце — всякий ли знает, кто правил Римом, когда Иисус поднимался на Голгофу? Те, кто не слишком дотошно читал Евангелие от Луки, где упоминается Тиверий кесарь, — вознося хвалу Господу, помнят ли, что Понтий Пилат был назначен прокуратором Иудеи приказом Тиберия? И получается, именно император Тиберий был косвенно повинен в смерти Христа? Кто не помнит — нечего стыдиться. Не Христос был современником Тиберия, а наоборот. И не Шекспир жил во времена Елизаветы I, а королева имела честь править Англией, когда там творил Шекспир. А уж на чье правление пришлось творчество Гомера, и вовсе никто не знает.

Скажу совершенно точно: Брежнева и Путина мне довелось слышать гораздо больше, чем, например, Бродского. Бродский не врывался в мой дом с экрана телевизора, не произносил речей с трибуны, его портреты не носили 1 мая перед мавзолеем, и нас в школе не заставляли заучивать цитаты из его произведений. Мне не довелось быть знакомой со Смоктуновским, но каждая его роль — во мне. Я была совсем маленькой, когда не стало Ахматовой, но я с радостью приписала бы себе сколько угодно лет, чтобы иметь право называться ее современницей. Но я не знаю, что должно произойти и что должно дернуть меня за язык, чтобы я позиционировала себя как современницу Путина.

По большому счету — какая разница, сколько процентов твоей жизни пришлось на того или иного человека, можешь ли ты считаться его современником или ваши жизни не соприкоснулись во времени? Разве Пушкин — в меньшей степени Пушкин, оттого что жил двести лет назад? Но существует обаяние близости во времени. Когда я узнала, что в 1918 году Луначарский назначил дочери Пушкина Марии Гартунг персональную пенсию, я вдруг испытала непередаваемое чувство близости к Пушкину, причастности его судьбе. Казалось бы, Пушкин — это так далеко, так давно, тогда мужчины носили бакенбарды и эполеты и даже Толстой еще не написал «Войну и мир». А Луначарский — это уже совсем рядом, это большевики, это Наркомпрос, это та самая революция, которую мы по сей день не в состоянии осмыслить. И вдруг почти сегодняшний Луначарский выдает пенсию той, которую качал на коленях Пушкин. Гартунг так и не успела получить пенсию — она умерла от голода в 1919-м. Не знаю почему, но мне, перечитавшей в юности все творения Александра Сергеевича и все его письма, он стал неизмеримо ближе, и я даже мысленно просила у него прощения за то, что наша родная советская власть не уберегла его ребенка.

Томас Манн не был современником Гитлера. Булгаков не был современником Сталина. Лев Толстой не был современником Победоносцева. Пушкин, родившийся при Павле I, начавший писать при Александре I, продолживший творить и погибший при Николае I, не был их современником.

Современников люди выбирают себе сами. Хоть бы и 100 процентов моей жизни пришлось на правление Путина — я никогда не стану его современником. Я скорее, стараясь не умереть от собственной наглости, буду считать себя современником Ахматовой, Товстоногова, Германа, Рихтера, Высоцкого — тех, кто научил меня не бояться политических деятелей, которым повезло жить с нами в одну эпоху.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!