Пролог. «Ему не надо было умирать»

Ольга живет в Чувашии, в небольшом поселке в Моргаушском районе. Недавно они с мамой разбирали старые документы и нашли расписку, которую им двадцать лет назад оставил мужчина по имени Михаил.

Михаил приехал в поселок осенью 1998 года. Приехал с другом, имя которого Ольга уже не помнит. Раньше в поселке был колхоз, но в девяностые, конечно, никакого организованного хозяйства уже не было, а на огромных брошеных полях местные жители выращивали клубнику. Этим же занималась и Олина мама, учительница математики: собирала урожай и возила на городской рынок продавать. Папа-строитель сидел без работы и много пил, как и другие односельчане.

Михаила и его друга в поселке называли бомжами. Откуда они приехали, никто не знал: «Они совсем не понимали чувашский. В Чувашии даже русские по-особенному говорят по-русски, с чувашскими интонациями, а у них был другой акцент». Поселились приезжие в заброшенном колхозном здании, заколотили досками выбитые окна, поставили печку. Брались за любую работу, какую могли найти в поселке и соседних деревнях. Говорили, что Михаил лишился жилья где-то в городе, а его друг бежал от долгов после дефолта 1998 года. Еще говорили, что у Михаила где-то есть двое детей. В поселке «бомжей» уважали и даже полюбили: за спокойное достоинство, за доброту, а главное — за то, что почти не пили.

Для чего Михаил занял у Олиной мамы денег, они не помнят, но что отдаст — не сомневались. А через месяц он повесился — никто так и не узнал точно, почему. Местные жители похоронили его на поселковом кладбище. Друг куда-то уехал, а никто из родственников Михаила так никогда и не появился в поселке, не искал его. Но жители вспоминают его до сих пор. Не исключение — Ольга, которой во время описываемых событий было двенадцать лет: «Почему мне захотелось рассказать про Михаила? Это был такой тихий человек, с достоинством, и даже мне, ребенку, было понятно, что ему не надо было умирать. Люди его помнят до сих пор и не обходят его могилу».

У вас есть история про август 1998-го? Поделитесь ей у себя в социальных сетях, используя хэштег #ТакойДефолт

Факт 1. Кризис в России 1998 года напрямую связан с мировым кризисом

А именно — с масштабным кризисом в Юго-Восточной Азии и падением цен на нефть.

Сейчас Фларит Бадретдинов — иркутский пенсионер и антиквар: как он сам говорит, «из любви к искусству». А в конце 1990-х предприниматель Бадретдинов, золотодобытчик по образованию, занимался мебельным бизнесом: возил из Москвы польские гарнитуры, закупал небольшие оптовые партии мебели в Корее, сам вез их на теплоходе в Россию и продавал в нескольких сибирских городах. А еще читал газету «Аргументы и факты». «Это-то меня и спасло», — говорит Фларит.

Тогда, в 1997 году, казалось, что в стране все идет неплохо: наконец-то начался экономический рост. Но экономика была не столько даже нефтяной, сколько финансовой, главные игроки на рынке — банки. Видя свое будущее чрезвычайно лучезарным, банки набирали кредиты на мировом рынке — естественно, в долларах. И выдавали их в стране — естественно, в рублях. Казалось, что рост цен на нефть, газ, металлы будет продолжаться. Но в конце 1997 года произошел Азиатский финансовый кризис, который коснулся легендарных экономик, совершивших взлет в 1980-е и 1990-е годы: Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг, Япония. И стало ясно, что больше роста не будет.

Инвесторы начали выводить деньги со всех развивающихся рынков, не особенно разбираясь: Корея, Тайвань, Таиланд, Россия. Нестабильно — забираем, целее будут. Прекратили покупать облигации, акции, валюту.

Николай Корженевский, аналитик и преподаватель Высшей школы экономики: «Окончательно всех добило то, что все эти процессы спровоцировали замедление мировой экономики, упали цены на нефть. Минимум был как раз в 1998 году — 8 долларов за баррель. Так мы к этому и пришли».

«В апреле 98-го в “Аргументах и Фактах” была статья, по-моему, экономиста Хазина. Там все описывалось: вот эта история с государственными облигациями, с подготовкой Запада к обрушению цен на нефть, — вспоминает Фларит. — Предрекали эти все катаклизмы к началу сентября. Я рассчитал, что должен завершить свои дела к первому сентября. Буквально мне не хватило две недели — 17 августа все началось».

Мало кто сопоставлял газетные прогнозы с реальностью — а Фарит воспринял их как руководство к действию. И не только успел продать примерно 90% всей мебели, что была у него в тот момент, но и прибыль перевел в доллары. «Как-то встрепенуло, в доллар мы тогда поверили от и до. Потом я уже больше стал читать аналитику, где-то в доллар уходить, где-то в рубль, более грамотно». Так интерес к экономическим новостям спас иркутского бизнесмена от разорения — потому что после дефолта и обрушения рубля мебель у него долго не покупали: не на что было.

Факт 2. Государственные облигации — ГКО — оказались финансовой пирамидой

Бюджет России в 1998 году планировался с огромным дефицитом и наполнялся с помощью ГКО. Государство под заоблачно высокий процент брало кредиты у банков и иностранных инвесторов — снова и снова перекредитовываясь.

Государственная дума, которую контролировали коммунисты, верстала бюджет так, как будто в стране неуклонный экономический рост, высокая собираемость налогов, а цена на нефть поднимается все выше и выше. Но на самом деле нефть стоила дешево — 8 долларов за баррель — и собирать налоги было фактически не с чего.

При этом в бюджете планировались огромные расходы: социальные обязательства, пенсии, зарплаты бюджетников, разного рода субсидии, софинансирование. На это нужны были живые деньги — а их не было.

Тут-то на сцену и вышли ГКО — государственные краткосрочные облигации. Ценные бумаги, с помощью которых государство берет в долг у банков и инвесторов, обещая отдать с процентами. Ничего необычного или катастрофического в самом факте государственных облигаций нет, их продают и в странах с развитой экономикой (и сейчас в России тоже продают). Вопрос только в процентах — поскольку платежеспособность российского государства в 1998 году была, мягко говоря, сомнительной, в долг ему давали только под высокий и очень высокий процент.

Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ: «ГКО — Государственные краткосрочные облигации — это была финансовая пирамида. Государственный бюджет финансировался за счет долга, долговых обязательств, с очень высокими выплатами — 40%, 50%. За этими выплатами всегда стоят риски. Инвестор понимает: такие деньги взять будет неоткуда, поэтому я сейчас вложу ненадолго при высоком проценте и постараюсь их побыстрее отвоевать. Вы этот высокий риск можете скрывать, пока вы платите. Платите, платите — и бах, платить нечем».

Похоже на микрокредиты, которые в 2010-е стали настоящим бичом для самых бедных жителей страны. Человеку, у которого нет постоянного дохода, солидные банки никаких кредитов не дадут. Зато легко дадут сравнительно небольшую сумму в долг в подземном переходе или в ларьке на рынке — под грабительский процент.

А еще похоже на историю Марии из Москвы, которая незадолго до дефолта 1998 года взяла в долг большую сумму в долларах у знакомых, чтобы купить машину. Приличный долг превратился в неподъемный после падения курса рубля. А знакомые, не надеясь, что Мария отдаст деньги, подключили к «выбиванию» долга бандитов, которые, как это было у них принято, поставили молодую женщину «на счетчик». В итоге, чтобы расплатиться за машину, ей пришлось продать московскую квартиру и пережить немало страшных минут.

Мария за неплатежеспособность расплатилась нервными клетками и квартирой. Получатели микрокредитов вынуждены прятаться от коллекторов, которые обрывают телефоны и заливают клеем дверные замки.

Российское государство расплатилось сбережениями своих граждан — потому что отказавшись платить, оно не смогло вернуть деньги банкам. А кому остались должны банки? Своим международным кредиторам — и, конечно, россиянам: обычным людям, которые хранили деньги на счетах, и бизнесменам, которые доверили банкам свою прибыль.

Факт 3. Дефолт по внутреннему долгу в национальной валюте — такого в мире еще не бывало

Технический дефолт можно было объявить в иностранной валюте (долларах) — потому что они могут «кончиться» и взять их государству негде. Но 17 августа дефолт объявили в национальной валюте — рублях.

Дмитрию Свердлову в 1998 году было 26 лет. Два года как закончил академию имени Плеханова, устроился на первую работу по специальности — в маленькую московскую транспортную компанию, зато сразу финансовым директором. Время было интересное, амбициозное, спекулятивное: «Люди меняли трактора на электроэнергию, электроэнергию на кубометры воды, кубометры воды на автомобили “Волга”. В конце этой цепочки, бумажного круговорота, получались огромные суммы, а посредником была маленькая железнодорожная компания, которая неплохо себя чувствовала до определенного момента».

В июле появились первые тревожные слухи: госдолг растет, гособлигации — пирамида, в долг лучше ничего не поставлять и услуг не оказывать. 17 августа телефон в компании замолчал — она не получила больше ни одного заказа. «Мы знали, что произошел дефолт, — и это была ошеломляющая тишина, ни одного письма, звонка, движения». Денег не было ни у заказчиков, ни у самих транспортников — зарплаты сотрудникам пришлось выдать офисной мебелью и компьютерами.

Николай Корженевский: «Дефолт — это невыполнение долговых обязательств. Я у вас денег взял в долг, пришел срок возвращать, а у меня их нет. Это именно невозвращение, неисполнение обязательств долговых. Дефолт в России в августе 1998 года — это первый в истории дефолт по внутреннему долгу в национальной валюте».

Александр Аузан: «Если у вас обязательства в национальной валюте, то какие ваши проблемы? Вы можете девальвировать валюту, вы можете допустить эмиссию — но зачем же отказываться платить при этом? Отказ платить мне кажется большой ошибкой.

Он был выгоден только крупнейшим банкам, которым нужно было объяснить международным кредиторам, что в стране форс-мажор — правительство не платит, что мы можем поделать? Чтобы спасти банки от международных кредиторов, правительство Российской Федерации выступило “плохим мальчиком”».

Выдать часть долгов по зарплате маленькая транспортная компания смогла, просто вовремя пообещав «откат» наличными сотруднику банка, если он переведет деньги на счет. В разоренном офисе вчерашние бизнесмены напились и поехали по домам. Свердлов вспоминает, как ехал на метро домой в Марьино и вез в портфеле свою «долю» — две тысячи рублей. Август, душно. В переходе на Курской его разморило. На периферии отравленного алкоголем сознания появилась мысль: «Если меня так найдут менты, то я останусь и без этих денег». Собрав волю в кулак, финдиректор переложил две тысячи в носок, сел на ступеньку и отключился.

Пьяного, его привели в отделение милиции метрополитена, вывернули карманы, перетряхнули портфель. Нашли только паспорт и Евангелие, разозлились и выгнали. «Я приперся домой, не помню, как дошел, лег на пол, меня тошнило. На все это смотрела моя молодая беременная жена — в жизни так не напивался. Но у меня было колоссальное чувство гордости — я чувствовал себя настоящим добытчиком, мужиком: сохранил в носке две тысячи рублей!»