Хорошего вам рассвета

В этом месте нет ничего примечательного. Заурядный магазин, каких много разбросано по Владикавказу. В основном зале — самый ходовой товар — продукты. У прохода торгуют какой-то дешевой одеждой. А в углу у окна — типичная будка часового мастера. Небольшое уютное пространство, акцентированное лампой дневного света. Пожилой мужчина внутри — Магомет Царикаев — специалист, способный вернуть к жизни практически любой часовой механизм.

Пусть видят, что я живой

Сейчас работы у Магомета немного. Эпоха механических часов незаметно ушла, оставив после себя редкие реликты, в которых он, когда выпадает такой случай, не без удовольствия ищет неисправность. Но в основном клиенты просят поменять батарейку.

Вот и сейчас. Девушка протягивает ему часы. Рутинная механическая процедура. Крошечная батарейка, которую человеку без сноровки и в руки взять непросто — он ловко поддевает ее пинцетом и делает на поверхности миниатюрную гравировку — сегодняшнюю дату.

«Чтобы я никого не обманул и меня не обманывали, — объясняет мастер, когда девушка уходит. — Гравировать я любым почерком умею, на чем угодно. Мог бы только этим и зарабатывать. Но тогда посуду начнут нести. А у меня пространства мало — не развернешься».

Будка часовщика, действительно, очень маленькая — буквально метр на метр. Но так и задумано — чтобы рукой можно было дотянуться до всего необходимого. Вокруг инструменты, приспособления, детали — для непосвященного очень похоже на хаос. Но это порядок, понятный только ему одному.

Магомету несут и очки, и бритвы, и прочие вещи, требующие тонкой работы. Но берется он не за каждый ремонт. И дело тут никак не в недостатке мастерства.

«Как я могу с бабушки триста рублей за часы взять? Не позволяет мне душа этого. Времена сейчас такие — очень бедно люди живут. Я лучше совет дам, где за эти деньги новые часы купить. Беру работу, если видно, что человек с деньгами, или когда часы очень ценные — жалко, если другой мастер их угробит».

Рассказывает, что жена иногда ворчит на него — в шутку, конечно — мол, хватит уже столько работать, что соседи подумают? Еще начнут говорить, что я старика выгоняю из дома деньги зарабатывать.

«А я просто не могу сидеть без дела. Тут кого-то увидишь, с кем-то поговоришь, кому-то поможешь. Пусть люди видят, что я живой. Порой даже денег не беру. Чувствуешь, что человек довольный остался — и самому приятно».

И так каждый день, кроме воскресенья — вот уже десять лет Магомет приходит сюда, на свое рабочее место. Точнее, в последнее время его привозит такси — передвигаться самостоятельно становится все труднее. До этого ему пришлось сменить несколько точек в пределах Владикавказа. А еще раньше — уже где-то очень далеко — у него была огромная, наполненная событиями жизнь. Он исколесил полстраны, меняя географические координаты и открывая в каждом новом городе точно такую же маленькую будку часовщика.

«Как рыба, которая ищет, где глубже», — улыбаясь, говорит Магомет.

С его талантами даже в условиях специфической советской реальности это было несложно.

Такая порода

Удивительно, но Магомет нигде и никогда не учился своему ремеслу. Родился и вырос он в Чиколе — небольшом районном центре на востоке Северной Осетии. И все детские радости были связаны исключительно с тем, что удавалось смастерить своими руками: тачка, на которой можно было скатываться с горы, салазки, трубочки из бузины, превращавшиеся в хитроумные брызгалки. Законы физики и основы механики постигались на собственном опыте.

Сказалось и влияние отца. Тот был специалистом-универсалом — очень уважаемым в селе человеком. Одинаково хорошо работал и по дереву, и по металлу, проектировал и создавал производственные цеха, ремонтировал машины и агрегаты.

«И вот такая картина, — рассказывает Магомет, — ему с утра на работу, а у ворот уже несколько человек стоит — кому утюг починить, кому круг от плиты. Родственники, знакомые, соседи: отказывать неудобно, а помочь некогда. Приходилось мне за это браться — дома была мастерская, все необходимые инструменты.

Часовщик Магомет на рабочем местеФото: Константин Чалабов для ТД

Поначалу не все получалось. И инструмент, бывало, ломал по неопытности. Тогда отец меня бил. Бил именно по рукам. Не хотел он, чтобы я продолжал его дело. Хороший мастер в колхозе — это очень много работы и очень мало денег. Не хотел он мне такой судьбы».

Но случилось именно так, как должно было случится. Магомет считает, что все дело в породе. «От этого никуда не деться. Каждый человек рождается со своей уникальной способностью. Ее нужно только суметь определить и развить. У меня получилось».

Первые починенные часы — будильник, по сути, семейная реликвия. Тот однажды упал с полки и сломался. «Как сейчас помню — там маятник выскочил. А я тогда в первый класс ходил. Что я мог понимать в его устройстве? Но понять хотелось. У меня же это в крови. Открыл его, разобрал. Несколько дней ковырялся в механизме, из школы скорее шел домой, чтобы продолжить начатое. В итоге маятник случайно стал на место. И часы пошли. Может, и до сих пор ходили бы, но немцы забрали их во время оккупации».

В третьем классе он починил свой первый фотоаппарат. Купил за бесценок у фотографа «Турист» со сломанным затвором. Очень долго разбирался в устройстве. Когда разобрался, напаял в нескольких местах — и готово. Стал в школу с собой носить, друзей на переменах фотографировать.

Каждая техника требует особенного подхода. Прежде чем за нее взяться, нужно детально ее изучить. И Магомет посвящал этому все свое свободное время. Со временем покоряться ему стали велосипеды, швейные машинки, мотоциклы и автомобили. Лишь однажды ему пришлось надолго прервать процесс самосовершенствования. Повод был серьезный — война.

Война, которую не покажут в кино

Начал Магомет с трудового фронта. Несколько месяцев работали на берегу Малки — в основном школьники и незамужние женщины. Рыли противотанковые рвы, скашивали берег, делая его неприступным для тяжелой техники. Жили тут же — в землянках. Кормили неплохо — было в достатке свежей говядины, а отсутствие хлеба компенсировалось вареным тестом. По вечерам устраивали танцы. Было даже весело, признается Магомет. Ощущение большой беды висело в воздухе, но война все еще казалась чем-то далеким и нереальным.

Очень скоро все изменилось. Когда родное село начали бомбить, Магомет был уже по ту сторону Кавказского хребта в военном училище в Кахетии. Туда пришлось идти пешком. Обратно через Баку перебросили эшелонами. Молодые, недоученные, не видевшие смерти вчерашние школьники снова вернулись на родную землю, теперь в качестве ее защитников. Это было начало зимы 1942 года — переломный момент битвы за Кавказ. Линия фронта стабилизировалась. Советские войска готовились к контрнаступлению.

Магомет вспоминает, что в землянках было очень холодно. Поэтому первым делом он соорудил печь — с его навыками это было несложно. Прокопал вбок на метр, вывел дымоход. Недалеко было неубранное кукурузное поле. Приспособил цинковый ящик из-под патронов под сковороду. В нем жарили кукурузу. Война напомнила о себе очень скоро. Во время дежурства пуля снайпера расплющилась о патронник автомата, который висел на груди. «Бог тогда меня уберег — улыбается Магомет. — Несколько сантиметров в сторону — и мы бы сейчас с тобой не разговаривали».

Тонкий блин, в который превратилась пуля, он спрятал в карман на память и занялся привычным делом — ремонтом, на этот раз автомата. В вещмешке он носил с собой все необходимое — плоскогубцы, отвертки, надфиль.

Магомет рассказывает про войну таким же будничным тоном, как и про починку часов. Видно, что глубокие воспоминания уже не так болезненны. Но они по-прежнему яркие. Немецкие самолеты, господствующие в воздухе, от которых не спрятаться в голой степи; хрупкий весенний лед кубанских лиманов — ты проваливаешься по пояс в холодную воду и идешь дальше, обсыхая на ходу; фляжка, отстреленная с карабина на поясе крупнокалиберным пулеметом; бесчисленные тела раненых, которых еще можно спасти, но некому; 17 человек, оставшихся в строю из целого батальона, на момент, когда Магомет получил тяжелое ранение; командир, прятавшийся в укрытии и гнавший их вперед с автоматами на танки.

«Командира потом свои же застрелили в спину. Такое не прощается. Это война. А сейчас в кино все красиво показывают. Парни посмотрят — и воевать готовы идти. Хочешь верь, хочешь не верь — полевую кухню я не видел ни разу. Питались тем, что находили в домах или огородах. Грызли тыкву, как морковку, бурак был деликатесом. А если кто корову пристрелит, каждый, у кого был нож, вырезал себе со шкурой кусок мяса и ел. Варить было негде. До сих пор сырое мясо люблю».

Руки мастера

«Были времена, двухпудовую гирю мог мизинцем поднять. А сейчас руки уже не те. Но еще слушаются, слава богу».  Магомет берет мою гарнитуру, в которой обнаружились небольшие проблемы с микрофонным модулем. Пара движений — и неполадка устранена. «Что руками можно отремонтировать — мне все одно. Но хорошие часы — это особое удовольствие. Тонкий, совершенный механизм, настоящее искусство».

Часовщиком он стал не сразу. По молодости какое-то время неплохо зарабатывал фотографией, заведовал амбаром в колхозе, ездил вахтовиком на рыбный промысел, работал в райкоме комсомола, где даже был шанс сделать неплохую карьеру. Но ко всему этому душа не лежала. И тогда открыл маленькую мастерскую у себя в селе. Впрочем, надолго здесь не задержался. «Разговорились как-то за одним столом с соседом. Оказалось, он — директор универмага в Советской Гавани. Это в Хабаровском крае. Говорит, приезжай ко мне работать, мол, часы плохо продаются, гарантии на них нет. Я согласился».

Дальний Восток подарил Магомету новые впечатления, новых друзей и новый бесценный опыт. В Советском Союзе очень ценились японские часы. Названия Seiko, Citizen, Orient произносили с придыханием, и стать обладателем такого хронометра мечтали очень многие. Чем ближе к Японии, тем чаще такие мечты сбывались.

Часовщик Магомет у себя домаФото: Константин Чалабов для ТД

А Советская Гавань — это очень близко. Несмотря на свое легендарное качество, такие часы тоже иногда ломались. И Магомет стал одним из немногих, кто мог гарантировать им вторую жизнь. Спустя десятилетие он перебрался через пролив — на Сахалин. Там, в небольшом городке Оха, осел еще на несколько лет.

«Директор местного быткомбината, помню, говорит мне: “Ты уж не сбеги от нас, если работы не будет”. А я немного самоуверенно так отвечаю: “Еще не сяду работать — уже очередь будет”. И ведь так и случилось. Я еще толком инструмент не разложил — уже несколько человек стояли у будки».

Магомет рассказывает, что люди готовы были месяцами ждать, чтобы отдать свои часы именно ему. А когда он уезжал в отпуск на Северный Кавказ, находились и такие, кто присылал их ему сюда. Знать, что ты всегда будешь востребован, где бы ни находился — чувство, знакомое только настоящим профессионалам. Есть, правда, и неожиданные побочные эффекты профессионализма. «Часы часто вижу во сне. А иногда снятся такие механизмы, которых и вовсе не существует. Сплю и мучаюсь, пытаюсь разобраться. Бывает и наоборот: сижу здесь, долго не могу понять, как правильно сделать, оставляю работу на утро, а во сне решение приходит».

Нематериальные ценности

Магомет — инвалид войны. Последнее время ноги, обмороженные в сорок третьем на Кубани, подводят. Уже не до прогулок. Внешний мир, раньше казавшийся безграничным, теперь предательски сжался до двух локаций. Работа и дом. В шесть часов мастер закрывает свою будочку и вызывает такси. Водитель терпеливо ждет, пока пассажир расположится на переднем сиденье. Проезд для него бесплатный.

Магомет живет в стандартном панельном доме. Квартира в четыре комнаты. Из-за плотной застройки солнце никогда не заглядывает в окна квартиры. Он не очень любит высотные здания. А тут еще и девятый этаж. Пару раз ломался лифт — приходилось подниматься пешком. Но это родной дом, где его ценят и каждый будний вечер встречают с работы любимые женщины: жена, дочка и внучка.

Особенно радует внучка, которой недавно исполнилось три года. К деду очень внимательна, то пуговицу застегнет, то деловито напомнит ему надеть носки, то норовит угостить его чем-нибудь за столом. В единственный выходной именно с ней связаны главные эмоции. «Удивительный ребенок, ни секунды не может усидеть на месте. Она и гимнастикой занимается, и танцует, а энергии не убавляется».

Есть у Магомета и еще один дом, который он до сих пор считает родным. Дом в Чиколе, где он родился, откуда ушел на фронт, куда вернулся уже шестидесятилетним к больной матери. О нем он вспоминает с особенной тоской. И на то есть причина. Туда ему ходу больше нет. История дикая, особенно если принять во внимание традиционные для кавказских народов уважение к старшим и крепкие родственные связи. Официально выходит так, будто бы мать после смерти отца переоформила собственность на младшего из братьев. Магомет уверен, что документы были подделаны задним числом.

«Нас у нее было семь братьев и три сестры. Быть такого не может, чтобы она решила переписать все на одного сына, тем более особенно теплых чувств она к нему никогда не питала. И это — мягко говоря».

Брата уже давно нет в живых, и теперь усадьба принадлежит его сыну. Он подполковник полиции в отставке. Магомет не сомневается, что дело именно в его статусе и связях. Между тем камень преткновения — даже не само право собственности, а сложившиеся взаимоотношения. Племянник знать никого не хочет из родственников по отцовской линии.

«Для меня ведь этот дом — не материальная ценность. Зачем он мне? Я что, там жить буду? Нас в живых осталось три брата и две сестры. Нам ведь много не надо, — возможность иной раз собраться в родном доме, зарезать барана, вспомнить родителей. Но даже это невозможно».

Младшая сестра Светлана судится с племянником уже два года. Магомет протягивает мне документы. Это решение суда апелляционной инстанции. Сухие юридические формулировки выглядят как приговор: «доказательств не предоставлено», «жалоба не содержит доводов», «суд оснований не усматривает».

— Ты же журналист, может, получится у тебя чем-нибудь помочь, — с надеждой поднимает на меня глаза Магомет.

— Нужно подумать, что можно тут сделать, — говорю. Но уже понимаю, что при отсутствии реальных доказательств шансов просто нет. Единственный вариант, если вдруг у племянника проснется совесть. Оставляю эти мысли при себе. Становится очень горько.

Хорошего рассвета!

Я заходил к Магомету несколько дней подряд. Было видно, что для него это не просто разговор двух едва знакомых людей. Чувствовалось, насколько для него важно это общение. Как будто воспоминания, облеченные в слова, способны воскреснуть, стать почти материальными. Мы разговаривали часами. «Ты не за рулем? — однажды спросил он и извлек откуда-то из недр свой будки бутылку вина.— Честного вина сейчас не сыщешь. Но это неплохое».

Оказалось, что Магомет прекрасно умеет управляться не только с механизмами. Его кулинарные истории завораживают и вызывают приступ слюноотделения. Рассказывает, как запекал на берегу Уруха целого барана, как жарил в Душанбе свежую говяжью печень, как угощал в Советской Гавани местную интеллигенцию вареной косой из требухи барана, как поразил друзей брата в Липецке своим рецептом шашлыка.

«Хорошее свежее мясо не нужно мариновать, — делится Магомет секретным рецептом. — Натуральный вкус — самый лучший. Попробуй сам как-нибудь. Режешь мясо тонкими кусками, натираешь солью, чтобы она растаяла. Угли к этому моменту должны уже прогореть. Прямо на них это мясо и кладешь. Оно начнет шкворчать, а в ямочках мяса будет кипеть мясной сок. Главное — не пересушить его, иначе получится не деликатес, а подошва».

Магомет уверен, что хорошая еда, вино и добрые отношения способны открывать сердца людей, а через них — и весь мир. По крайней мере, об этом говорит весь его жизненный опыт. У него было немало друзей по всей стране. Многих из них он вспоминает по именам. Никого из них в живых уже не осталось.

«Самое важное, что может дать тебе жизнь — это встреча с хорошим человеком. Поэтому людей нужно ценить. Никогда не жалел денег, если они могли кому-то помочь. И сейчас готов отдать последнее, если вижу, что человеку плохо. В конце концов, добрые дела — это единственное, что мы берем с собой туда на весы», — часовщик многозначительно показывает пальцем вверх.

Отношение к Богу у него особенное, лишенное строгих догматических рамок. Магомет — дигорец, среди которых очень распространен синкретизм — смешение верований. Признается, что верит с детства, но ни разу не был ни в мечети, ни в церкви. Нет для него религиозных авторитетов. Это ему ни к чему.

«Ты внутри яблока когда-нибудь встречал червяка? Так и мы внутри Бога живем, им дышим. Мир, вселенная, все, что только существует — все это Бог. Поэтому его невозможно увидеть и нарисовать нельзя. Он всегда с тем, кто в него верит».

Оттого одинаково ценны для него и переписанная от руки христианская молитва, которую ему дала старушка из освобожденного в войну хутора, и старый отцовский Коран, который он бережно хранит под подушкой. Не сомневается, что именно Всевышнему обязан своей долгой и по большей части счастливой жизнью. «Хорошего рассвета», — говорит мне Магомет на прощание.

Жмем друг другу руки как старые добрые приятели. Почти друзья. Рассвет следующего дня оказывается действительно хорошим. Искренне надеюсь — и у него тоже.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!