Я точно знаю, что мы должны рассказывать об обычных людях, которым нужна помощь. Если мы не расскажем, никто не расскажет — такие чертовы дела
Ксюша однажды спросила у меня, каково это — бежать по парку? Я рассказала, как приятно, когда ветер обволакивает лицо. Когда воздуха так много, что хочется им откашляться. Что, когда ускоряешься, появляется ощущение, будто взлетаешь. Я хотела рассказать Ксюше и про багрово-рыжие листья, на которые невозможно насмотреться, и про смешных собак в комбинезонах, но не стала. Но она все равно вздохнула: «Я никогда не смогу бегать».
Ксюша не видит правым глазом и очень плохо — левым. Передвигается при помощи трости. Мы впервые встретились зимой в поселке Маза (Самарская область), у нее дома. Ксюша стеснялась, сидела на диванчике за печкой и держала телефон очень близко к левому глазу. Ксюшина мама не верила, что прямо сюда, прямо в эту вот их дыру приехал живой журналист и интересуется их бедой. Беда была серьезная. Ксюша училась в интернате в Самаре. Оттуда до Мазы — двести километров на перекладных: сначала Ксюше надо ехать на маршрутке до соседнего поселка, потом пересесть на автобус, доехать до Сызрани, там идти на электричку. Доехать до Самары, а от станции долго идти в свой интернат. Конечно, Ксюша опаздывала. Конечно, получала от учителя. Конечно, ревела. Практически незрячий ребенок, зрение которого в темноте нулевое, которого пихают в транспорте, который иногда просто пропускает этот транспорт мимо носа, часто падает, потому что не видит, где лед, тянется к знаниям через 200 километров с нечеловеческими для ее здоровья препятствиями каждый понедельник и каждую пятницу. Вообразить трудно, но — да.
Так было не всегда. Долгое время иногородним ученикам разрешали оставаться в интернате на выходные. И квест «двести километров до Мазы вслепую» Ксюша проделывала редко. Потом чиновники правила изменили (экономия денег, СанПиНы, бог знает, что еще) и начали в пятницу детей из интерната высылать домой. В общем, «Такие дела» в моем лице взялись про это безобразие написать. Я приехала к Ксюше в Мазу, переночевала на топчанчике с ее котами, а утром мы вместе проделали с ней всю эту дорогу до интерната. Я замерзла и охренела. И в конце пути уже сама чуть не плакала, думая о том, что Ксюша ездит так постоянно. И даже не разлюбила учиться.
После выхода материала выходные в интернате вернули. А наши читатели скинулись Ксюше на хороший телефон (у нее был маленький дешевый смартфон с разбитым экраном). Она звонила мне и плакала от счастья. А потом звонила ее мама и говорила, что не думала, что журналисты могут помогать людям. Мы с Ксюшей общаемся до сих пор – она уже закончила школу (а тогда из-за пропусков была на грани отчисления), учится в техникуме. И периодически пишет мне капслоком : «КАК ДЕЛА, ЖЕНЯ, КАДА ТЫ ПРИЕДИШЬ? СКОЛЬКО СЕГОДНЯ ПРОБИЖАЛА?»
В то, что журналисты могут помогать, не верила и Нина Ивановна из поселка Янтарный. Она всю жизнь ишачила на Янтарном заводе, поднимала Калининградскую область, а когда вышла на пенсию, оказалась никому не нужна — ни заводу, ни области. Когда у нее сгорела кровля дома и дожди залили квартиру, чиновники не отреагировали. То есть что-то там обсуждалось, делались какие-то сметы, тянулись дни и обещания, а маленькая Нина Ивановна таскала с чердачного этажа ведра и бутылки с дождем. У нее дома пахло плесенью. На серо-зеленых, липких стенах висели картины. Было душно. А рядом было море. Но Нина Ивановна не ходила на море. Она боялась выходить из дома — вдруг подожгут то, что осталось. И когда я расспрашивала ее о жизни и работе, она рассказывала как-то недоверчиво. «Ну что ты, девочка, можешь тут поделать?» Я сама, если честно, плохо понимала, что могла. Но точно знала, что мы должны рассказывать о таких вот Нинах Ивановнах. Обычных людях, которые всю жизнь горбатились и заслужили спокойную, уважительную старость.
Через несколько месяцев после выхода статьи Нина Ивановна сообщила, что ей уже скоро доделают кровлю. И я не узнала в телефоне ее голос — какой-то он был совсем девчачий.
Я могу рассказать много таких историй. Про пенсионерку Пелагею, которая с утра до ночи таксует на «Убере», потому что пенсии на жизнь не хватает. Бабушка еле ходит, а за рулем ничего, сидит. Даже кайфует. Как после выхода текста читатели захотели оказать бабушке адресную помощь, и мы дали добро (хотя, вообще-то, выступаем за помощь системную), и Пелагея мне как-то вечером позвонила испуганная: «Женя, я ничего не понимаю, на меня откуда-то сыплются деньги!» И когда я ей объяснила, что незнакомые люди просто хотят ее поддержать, плакала как ребенок. А потом рассказывала, что впервые за много лет купила себе на рынке платье. «Триста рублей оно стоило. Я мялась, мялась, а продавщица говорит: “Вам так идет, берите!” И я взяла. И езжу теперь в платье».
Я могу рассказывать про свой любимый и, увы, самый жуткий кейс «Мадина». Как каждый раз, когда я приезжаю в Грозный, практически перестаю дышать. Потому что сидящие передо мной кроткие, молодые девушки с оленьими глазами рассказывают, как их насилуют и пытают. Как отбирают детей. Как выгоняют из дома. Как человек в один миг остается без всего, и никто не может ему помочь, кроме благотворительных фондов. На работу одного из которых, «Женщины за развитие», мы как раз собираем деньги. После каждой поездки в Грозный я прихожу в себя несколько дней. И после выхода каждого текста считаю собранные деньги: это очень важно, потому что на эти средства фонд помогает женщинам. А если бы вы знали, сколько всего у нас фондов, работающих в регионах на деньги, собранные нами и вами! Вот, посмотрите.
Я работаю в «Таких делах», кажется, три года. Это то медиа, которое я очень долго искала. Медиа, в котором информация — больше, чем информация. Она несет реальные дела.
Мне здесь хорошо и плохо. Хорошо — потому что я не просто складываю буквы в слова — я вижу, как мы помогаем реальным людям по всей стране. Часто таким, которым больше вряд ли кто-то поможет. Таким, о которых никто не знает, даже местные чиновники. Мы как будто зажигаем над человеком лампочку: вот, смотрите, он есть, его видно, сделайте что-нибудь! Мне хорошо, когда я понимаю: не зря съездила, не зря писала. Кто-то стал сыт, кто-то смог доучиться, кто-то нашел семью, кто-то поправился. А плохо потому, что чем больше ездишь по России, тем больше видишь нуждающихся людей, и страшно оттого, что на всех тебя не хватит. Нас на всех не хватит. Ни физически, ни просто сердцем.
А еще нам не хватает денег. На все эти поездки к людям. Чем глубже в Россию – тем больше их нужно. И если просить для других кажется нормальным, то для себя очень неудобно. Но мы вынуждены об этом говорить. На каждой планерке нам приходится принимать тяжелые решения: ехать в Нижний (рядом) или в Сибирь (далеко). В Сибири все может быть гораздо хуже, но… Сложно.
Я знаю, вы любите нас читать. Знаю, что верите в наши дела. Я получаю от вас письма с благодарностями за то, что мы делаем. Спасибо, такие отклики очень важны. И сегодня я хочу попросить у вас денег на работу «Таких дел», лучшего, не побоюсь пафоса, социального медиа в стране. Денег не много, ровно столько, сколько вам удобно. Подпишитесь на ежемесячное пожертвование в пользу издания «Такие дела». 50, 100, 500 рублей — на любую сумму. Один раз в месяц их будут списывать с вашей карты. И мы с вашей помощью сможем продолжать зажигать лампочки. Спасибо!
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!