Наши

Прошлой ночью я ехала в поезде «Сухум — Москва». День был будний, курортное время нескоро, поезд почти пустой. Несколько раз мимо меня прошел худой, почти изможденный парень из Таджикистана. В руках его были тощая выгоревшая на солнце спортивная сумка и линялый пакет.

«Ты что, по-русски не понимаешь? — удивлялась проводница. — У тебя написано в билете — место шест-над-цать!» — Она поймала пассажира за руку и привела к моему столику. Я сидела на пятнадцатом.

Парень что-то пробурчал под нос, снял свои разношенные ботинки и залез наверх. Постельное белье будто не заметил, положил под голову сумку и тут же уснул.

На границе Абхазии проводница его разбудила, отругала за незаполненную декларацию. Потом бедолагу куда-то уводили абхазские пограничники. Затем опрашивали российские — задавали вопросы, на которые парень отвечал с трудом. Помочь в переговорах вызвался пассажир из соседнего купе, мужчина лет пятидесяти. Он сказал, что детство провел в Таджикистане и еще помнит язык.

Переговоры пошли бойче, парню выдали разрешение на 90-дневное пребывание в России, и поезд тронулся.

«Его зовут Талбак, ему 20 лет. Год он проработал в Сухуми, приехал сюда с группой земляков, потом они разошлись по стройкам, а ему повезло меньше, — объяснял уже мне переводчик. — Работал за еду, потом уже и еду не давали. Жил в сарае, в горах, людей почти не видел, пас коз, занимался хозяйством у фермера. По-русски он тогда вообще не говорил. Сейчас сбежал, решил вернуться домой. Виза просрочена, поэтому были проблемы на таможне. Едет до Москвы, а оттуда домой. Деньги на билеты занял у товарищей. Говорит, что у него большая семья, мать болеет, отец умер, есть шестеро младших братьев и сестер».

Талбак сидел рядом, рассматривал выданную бумажку. Александр Николаевич надел очки и терпеливо объяснял ему, что там написано. Затем Талбак лег на свою полку и закрыл глаза. Мне показалось, что он молится.

Я начала выкладывать на стол дорожный провиант: сыр, лаваш, зелень и овощи. Сосед-переводчик принес пакет пирожков и три стакана чая. Когда мы позвали Талбака ужинать, он не отозвался — опять крепко спал. Создавалось ощущение, что голова его не касалась подушки несколько суток.

«Ну что ж, тогда сами. Заодно и познакомимся», — улыбнулся переводчик.

Так я впервые в жизни увидела «живьем» нашего читателя. Джинсы, свитер, туфли средней ценовой категории. На руке татуировка — крестик. Не православный крест, а именно крестик — две черточки.

Оказалось, еще во время учебы в институте, когда Александр шел ночью по городу, на него напали и очень сильно избили, сломали ребра, от лица осталось месиво. Спас его случайный прохожий, вызвал скорую, проводил до больницы. Родственников в этом городе у Александра не было, расстраивать своих телеграммами он не хотел, поэтому носить передачки и лекарства вызвался тот самый случайный прохожий. Они подружились.

— Он увлекался татуировкой. И когда я выписался, попросил его набить мне что-то хорошее в память о том, что он меня спас. Он, шутник, поставил мне на руке крестик. Сказал, что это напоминание, что надо всегда оставаться человеком. И дальше бить отказался. Ну вот — крестик и крестик. Я его почти не вижу, но когда что-то случается, это первое, что возникает перед глазами.

— Если бы я это написала, вы бы поверили?

— Настоящее куда интересней выдумок. Я сколько всего перечитал и все еще удивляюсь, как жизнь сюжеты закручивает.

— А как вы стали читателем «Таких дел»?

— Случайно, — Александр Николаевич засмеялся. — Я купил новый ноутбук. Три года назад. Загрузил программы и в поисковике, чтобы проверить, как работает интернет, ввел первое, что пришло в голову. А поскольку я думал о чем-то очень бытовом, вроде «надо сделать и то, и это, а времени нет», то последней фразой в этой мысли были «такие дела». Все. Увидел первую строчку в запросе. И надпись: «Мы вернем в журналистику человека». Я заинтересовался, потому что именно человека в нашей журналистике давно не хватает. То, что я читал, было и ужасно, и прекрасно. Ужасно от того, сколько вокруг этих историй, а прекрасно от того, как написано… Каждый текст — отдельная жизнь. Я подписался года два назад на ежемесячные пожертвования, теперь чувствую себя сопричастным…

Еще Александр Николаевич рассказал, что живет в Сочи, у него есть небольшое дело и большие переживания по поводу экономического кризиса. Раз в месяц он ездит топить эти переживания в родоновых источниках под Сухумом. Снимает на выходные домик в горах, ходит на рыбалку и читает. С женой они давно в разводе, дети выросли, внуков пока нет — так что имеет право на внутреннюю тишину и одиночество.

Когда мы подъехали к Сочи и я попросила Александра Николаевича назвать фамилию и сделать фото на память, он отказался.

— По сравнению с вашими героями, в моей жизни ничего не происходит. Вы лучше пакет с пирожками Талбаку передайте, когда проснется, и вот это, — Александр Николаевич положил на стол купюру в тысячу рублей, пожелал мне счастливого пути и вышел.

Иллюстрация: Рита Черепанова для ТД

* * *
Потом я лежала и думала про людей, которые помогают нашим героям. К примеру, как выглядит человек, перечисливший большую сумму, когда прочел мой материал про «Двух Федоров и одну весну»? Или кто эта группа, что собрала деньги для поддержки юристов, защищающих права пациентов? Или вот история про «Ивана и серого волка» — там я обмолвилась, что у Вани от прогулок по полям быстро изнашиваются ботинки и они с волком хотят сниматься в кино. Очень скоро один наш читатель передал Ване классные походные ботинки, потом Ваня и Серый снялись в документальном фильме, теперь участвуют в художественном…

Вспомнилась еще история про активиста Владимира, пациента Самарского хосписа. Это был мой первый поход в хоспис — здание у него такое маленькое, такое, мягко говоря, небогатое, что около получаса я ходила рядом, не замечая его. И радовалась своей ошибке. Потому что никогда ранее не видела, как ждут смерть. И с трудом представляла, как буду писать о том, что увижу. Но когда переступила порог, все пошло не по сценарию — Владимир лежал, смотрел в окно и еще раз переживал прошлое. Об этом и написала — об одиночестве и раскаянии, о том, что еще двадцать лет назад многое могло бы быть иначе.

Текст вышел 11 февраля, а 1 марта Владимира не стало. Он умер дома. В окружении семьи — хоспис и наш текст вернули их друг другу после десяти лет отчуждения.

* * *
Была уже глубокая ночь, но мне не спалось. От воспоминаний о героях перешла к людям вокруг, таким же «невидимкам», с которыми езжу в поездах, маршрутках, хожу на работу. У многих из них однажды наступает день, в котором они не знают, куда бежать за помощью. И, как слепые котята, тонут в ведре с мертвой водой, что им угодливо подставляет жизнь. И все потом говорят одно и то же: «Если бы я знал, что есть этот фонд… Если бы мне раньше подсказали, что там-то помогают бесплатно…» А фонды есть.

«Такие дела» дружат со 129 из них. Они помогают больным, сиротам, бездомным, людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Или таким вот, как Талбак, — мигрантам, почти не говорящим по-русски и не знающим, как им жить.

А еще на «Таких делах» есть мы — журналисты, редакторы, корректоры, фотографы, иллюстраторы. Мы живем в разных уголках России, ездим в командировки и привозим оттуда настоящие истории.

В поезде «Сухум-Москва» я везла рассказ о заброшенном шахтерском поселке, а неделей раньше в своем маленьком Аксае сидела на кухне у доктора Кати, смотрела на ее исчерканное шрамами тело и думала, как мне сфокусировать взгляд, чтобы в нем не читались слезы? Я не знаю, какой герой у меня будет завтра. Потому что мы ничего не придумываем, а пишем о том, что происходит вокруг.

Подобного социального СМИ в России нет. Оно — с любовью к человеку и с возможностью говорить о главном своими словами. Это происходит потому, что мы зависим только от мнения своих читателей. А мнение это выражается в поддержке, желании рассказать о нас другим и в пожертвованиях, на которые существует редакция.

«Такие дела» изменили мое отношение к миру. Теперь для меня тоже нет неважных историй и незначительных деталей. Поэтому и встреча с Александром Николаевичем — большая удача. И благодаря ей я уже хорошо представляю читателя, который нажимает кнопку «помочь». И еще раз говорю ему: «Спасибо».

И вас прошу — нажмите, пожалуйста, на кнопку пожертвования или репоста, расскажите своим друзьям о том, что мы есть и что мы, как и все нормальные люди, нуждаемся в поддержке и понимании.

Это будет еще один крестик в вашем списке добрых дел.

Сделать пожертвование

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!