Человек не по размеру

«Мне кажется, что это благодаря ученикам меня оправдали, — позже обронит Александр Евгеньевич. — И вообще многие вопросы лицея я решаю с помощью моих выпускников».

Мы встретились у того самого метро. День был воскресный, станция закрыта. Зато во дворе можно было лицезреть рогатку, по сравнению с которой Александр Евгеньевич — маленький человек.

«Когда Челябинск возник, он был глухой провинцией, чиновники жили все больше в Екатеринбурге, как и сейчас. Поэтому в пятистах метрах отсюда стояла пушка и два постовых. Когда они видели, как поднимается на севере пыль, давали знак — едут ревизоры. Из пушек стреляли, и чиновники приходили в движение. Пушки у нас пока нет», — Александр Евгеньевич показывает на рогатку, которая по сути своей — высоченное дерево с раздвоенным стволом и отпиленными старыми ветвями. К рогатинам крепятся огромная резинка и плашка. Под рогаткой — «педагогический шестиугольник». Когда министр Васильева сказала, что образование не должно было прямоугольным, Попов тут же отозвался скульптурной композицией. Теперь в центре шестиугольника жгут костры и проводят уроки литературы или истории.

Роковая переписка

Потом мы сидели в пропахшем табаком кабинете Александра Евгеньевича. На стене — фото Сергея Параджанова. На кожаном диване — раскрытая книжка Цветаевой. В корзине у входа — книги самого Александра Попова. Над ними надпись: «Угощайтесь стихами». Автор немного угостил поэзией, потом протянул мне корзину с конфетами-лимончиками. С ходу придумал, что это стратегический запас с советских времен, который он чуть ли не вчера достал из тайных закромов. В раскрытые окна директорской врывался майский ветер, где-то далеко собирались дождевые облака. Остывал чай в стаканах с железнодорожными подстаканниками, и Александр Евгеньевич рассказывал:

«Я родился в Челябинске и 70 лет живу в Челябинске. Род Поповых на Урале уже 400 лет. Когда меня спрашивают, что мы за эти годы сделали, отвечаю — радио. И я не шучу, изобретатель радио Александр Попов — наш дальний родственник.

«Значит так. Будем играть с вами в кубики». Александр Евгеньевич, по его словам, «ничего не делает, только придумывает и чай пьет». Вот и сейчас он придумывает новые задачи по математике с кубами. Для того, чтобы учить младшие классы и написать книгу про совершенную фигуруФото: Вадим Брайдов для ТД

Родители мои работали на заводе пиротехники, делали гранаты, бомбы и ракеты. А я после школы поступил в кукольный театр, проработал там один день. Отцу было стыдно, что его сын будет артистом, он забрал документы из театра и отвез меня на трубопрокатный завод — там я работал слесарем до армии. Когда служил, нас повели в баню. Это было 1 сентября 1969 года. И вот, мы идем через офицерский городок, а там дети с цветами, в фартучках, в костюмах, с родителями, — в этот момент я понял, что хочу быть учителем. Мне было все равно каким: химии, физкультуры или литературы. Я просто знал, что буду работать в школе. И когда приехал, поступил в пединститут. Хотел на историко-педагогический, меня не приняли — характеристика была плохая, во время службы я много шутил над армейскими порядками и позволял себе «антисоветские выходки», вроде споров о существовании бога. На филологию меня тоже не взяли, а математикам я не показался опасным. Приняли.

Начал работать учителем уже с третьего курса, а потом пришел в эту школу, она была физико-математической. Директор уволилась, вместо себя оставила завуча. Та за полтора года здесь все развалила, испугалась и сбежала. И меня выбрали директором. Это был 1989 год. Я согласился по одной причине. Сейчас покажу, по какой, — Александр Евгеньевич открывает старый, оклеенный синей, “под мрамор”, пленкой сейф. — Жена нашла в кладовке мою переписку с первой любовью и заставила выбросить письма на помойку. Я пошел, но сердце выбросить не позволило, — спрятал в кустах, утром забрал, принес в школу. А в школе где спрячешь-то? Только в кабинете директора, в сейфе. Пришлось стать директором. И вот она, эта переписка».

«Просто я не раб»

Александр Евгеньевич бережно развязывает старую советскую папку, из нее выглядывают пожелтевшие листы и конверты.

— Вы с женой еще вместе?

— Конечно, эта эпистолярная история была до нашей встречи. Жене со мной трудно, все сочувствуют. Сколько же лет мы живем? Тридцать семь? Нет, вру! — математик считает в уме, затягивается крепкой сигаретой. — Сорок семь. Жена для меня очень важна. Жизнь человеческая непростая, а жизнь директора школы — вдвойне. Особенно моя. Давайте нескромно скажу — потому что мне 70 лет, могу себе позволить, — я Челябинску не по размерам. И поэтому меня всегда стараются урезать, обкромсать, посадить. И вот, когда решили меня посадить и два года шли суды, если бы не жена, я бы не выжил. Но она меня просто вынесла на руках. Я ведь несколько раз хотел уйти из жизни, потому что, когда меня обвинили во взятках, отвернулись родственники, друзья, знакомые, коллеги. И только благодаря жене я остался жив. Это было шесть лет назад. Мне тогда стукнуло 64…

— Я краем уха слышала про суды. Вы не хотели брать чьих-то детей, в этом была причина давления?

— Длинная история, там много чего намешано. Но если совсем просто говорить, то два больших человека из влиятельных структур решили меня убрать.

— Причина?

«Я живу школой. Школа — это игра, и мы все в нее играем. Дети развиваются в игре, да и я еще не вырос»Фото: Вадим Брайдов для ТД

— В том, что я не раб.

— А если подробнее?

— Один из этих влиятельных людей захотел посадить сюда директором свою жену. А начальник городского управления образования, который сейчас министром работает, меня просто ненавидел. И уже после всего, когда ко мне в школу приезжал министр федеральный, наш тоже прибежал мне руку подавать. А я при всех сказал, что подлецам руки не подаю.

— И?

— Ну что «и»? Было плохо, до сих пор они стараются, где можно, мне нагадить. Но я привык. Солженицын же учил: не верь, не бойся, не проси… Жить свободным — очень дорого. Люди считают, что дорого — это деньги, а на самом деле — нет. После всех этих судов меня решили сделать почетным гражданином города — своего рода извинение за два года издевательств. Я, когда сидел в зале, перед награждением сочинил экспромт:

«Вот такая вот картина:
От бомжа — до гражданина,
От изгоя — до стены…
Всем спасибо, пацаны!»

«Пацаны» хлопали. Говорили, что понравилось.

Национальность — математики

— Ну а все-таки с чего началось?

— В 2012 году у меня потребовали списки всех учеников кавказских национальностей, я ответил, что у меня есть одна национальность — математики. Этот ответ возбудил силовиков и мое образовательное начальство, и начались поиски способа меня убрать. Я же в целом неудобный: что-то придумываем мы тут, приглашаем знаменитостей, устанавливаем какие-то памятники (за это меня не раз вызывали на беседы), показываем высокие результаты на мировых олимпиадах по физике и математике. Как мы это делаем? Почему у других не получается так же? В 1989 году школа была самая обычная, но я пообещал, что у нас будет золото на первенстве мира. Все смеялись, а через восемь лет появилось первое золото.

— Вы, я слышала, берете к себе только талантливых?

— Беру. Но здесь другие тонкости — гумилевские. Он ввел такой термин, как пассионарность: пассионарии идут к цели, как бы трудно им ни было. А я стараюсь их поддержать. Одному ученику, когда он был на олимпиаде в Токио, пообещал, что, если он решит все задачи, я сделаю ему квартиру в Москве. Он получил золото. А я стал суетиться, обращался к своим выпускникам, среди них много влиятельных людей, получал отказы, но благодаря моей ученице, которая работает у Дерипаски, сдержал слово. У станции метро «Тимирязевская» Дерипаска купил квартиру моему ученику. В Челябинске сразу по этому поводу начались народные волнения: Попов всех обобрал, собрал деньги, чтобы купить в Москве квартиру своему любимому ученику. Но собака лает, а караван идет. Сейчас мой ученик работает в Лондоне, в крупнейшем мировом банке.

Александр Евгеньевич не ходит в кино, не читает газет. У него дешевый кнопочный телефон, не было никогда компьютера и автомобиля. «Живу математикой, да литературой».Фото: Вадим Брайдов для ТД

— Но помимо стимуляции рублем, талант надо как-то по-особенному развивать? Как вы это делаете?

— Ну, скажем так. Интеллектуальный фон в Челябинске даже близко нельзя сравнивать с Москвой, Питером и Казанью. Поэтому, чтобы ребенок побеждал на мировых олимпиадах, нужно, чтобы его учили специалисты из университетов Москвы, Питера и Казани. Специалисты эти стоят дорого. Скоро к нам приедет доктор математических наук читать теорию узлов для старшеклассников. Учителя не могут этого знать, и понять им это уже сложно, а дети могут. В прошлом году я пригласил крупного лингвиста, он попросил 25 тысяч рублей в день. В учительской возмущались — у некоторых педагогов зарплата 25 тысяч в месяц. Но я нашел эти деньги. А в этом году девочка, которая слушала его лекции, попала в сборную России по лингвистике, едет в Сеул. Потому что тот преподаватель возбудил в ней интерес к предмету, помимо нее лингвистикой у меня стали заниматься еще несколько детей и учителей. Я считаю, что этот результат стоит 25 тысяч в день.

Уроки для родителей

— Для учителей тоже придумываете какие-то новшества?

— Да. Но не всем это нравится, — Александр Евгеньевич улыбается. — В этом году я сказал родителям пятиклассников: «Чтобы понимать своих детей, надо знать, что они учат». И пригласил пап и мам на специальные уроки физики, математики, информатики, литературы. Один урок стоит пять тысяч рублей. Проходит он для всех классов, то есть по сто рублей с семьи — получается недорого. А учителю, который может провести такой урок, подспорье. Еще один эксперимент — когда учителя проводят пятиминутные уроки перед коллегами — они выбирают лучшего. А я плачу победителю пять тысяч рублей. Ну и потом у меня много кто давал уроки: Наталья Дмитриевна Солженицына, Дмитрий Быков, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов. С приглашениями известных людей никогда не было проблем — надо сделать успешным свое заведение, и в него захотят приехать.

Качели Оболенского

Александр Евгеньевич идет к чайнику, доливает кипятку, я замечаю над его головой необычную фотографию. Старик благородной внешности, с божьей коровкой на лбу качается на качелях. Спрашиваю, кто на снимке?

— Это Леонид Оболенский. Один из отцов кинематографии. Он учился киноделу в Германии перед войной. В 1941 году попал в плен, был в концлагере в Баварии, бежал. Его укрывали в монастыре в Молдавии, Оболенский тогда принял постриг и стал монахом Лаврентием. А в 1945 году его арестовали за «контрреволюционные действия». Поставили в вину, что он учился в Германии и был в плену. Начались качели: из Мосфильма его сослали в Ленфильм, оттуда в Свердловскую киностудию, затем турнули на Челябинское ТВ.

«Когда школьник наплошал, надо сыграть с ним в математическую игру. Ответит — я его прощу. Не ответит — будет нести ответственность»Фото: Вадим Брайдов для ТД

И даже те сослали его в маленький городок Миасс. Там он и жил до смерти, а со всей России к нему ехали актеры, режиссеры, операторы. Оболенский принимал всех, хотя ему было уже за 80. А вечерами он садился во дворе на качели и качался. На этой фотографии, одной из последних, — именно такой момент. Снимок сделал фотограф из Миасса в конце 80-х, а в 90-х бандиты наехали на фотографа и хотели отобрать студию. Сын фотографа обратился ко мне за помощью — я же много кого учил. Я попросил бандитов не делать этого. Они меня послушали, а в благодарность сын фотографа принес мне эту фотографию… Я теперь думаю сделать где-то в Челябинске качели Оболенского.

Попов размешивает ложечкой чай, смотрит на Оболенского, а Оболенский с качелей смотрит на Попова. Оба улыбаются. С улицы доносится детский смех и воронье карканье.

Первый конный памятник

— Ходит легенда, что вы собираетесь установить в городе памятник на коне, потому что все беды Челябинска из-за того, что у него нет конного памятника?

Читайте также Ксения Лученко: Не судьбоносный выбор   Почему родителям нынешних выпускников не стоит особенно волноваться о поступлении детей в вуз  

— Все верно. И первый такой памятник мы поставим у нас на территории лицея к 1 сентября. Это будет Дон Кихот на коне. Его делает скульптор из Свердловска. Пока планируется фигура в четыре метра, но, возможно, придется делать ее чуть ниже, если денег не найду. Скульптор вначале запросил миллион 300 тысяч за работу, но я сторговался до полумиллиона — сказал, что первый конный памятник войдет в историю города, а история дороже денег.

— Вы любите людей?

— Вы такие странные вопросы задаете, — Александр Евгеньевич закашлялся, достал очередную сигарету. — Это что-то из серии «Верите ли вы в Бога?» Очень личное… Сестра моя, преподаватель сольфеджио, однажды спросила: «Тебя дети любят?» Я ответил, что не знаю. А она сказала: «А меня — да!» Но это только слова. Любовь — это труд… В этом году, зимой, мне позвонили из магазина «Монетка», там моего ученика забрали за воровство вот этого, — Александр Евгеньевич идет к старому шкафу, скрипит дверцей, шуршит бумагами, достает шоколадную конфету «Твикс», именно конфету, даже не батончик. — Я приезжаю. Стоит мой маленький, щупленький ученик, над ним три охранника, завмагом и продавец. Все ждут полицию. Я, несмотря на сопротивление работников магазина, забрал ученика. Идем в школу.

«Не снимайте меня в коридорах школы, это буду не я, я там не бываю». Однако Александру Евгеньевичу все же пришлось выйти из кабинета. На этот раз в Департамент городского образования, где ему не додали денег на отправку школьников в заграничные «командировки» для участия в олимпиадахФото: Вадим Брайдов для ТД

Он говорит: «Вы меня не выгоните?» Я-то знаю, что у него отчим, который его не любит, и вообще ситуация сложная. Отвечаю: «Ты у меня за эту конфету до конца года будешь хорошо учиться, и, если не будет ни одной тройки, я тебе эту конфету отдам». Потом, правда, полиция все равно приехала, начали требовать выдать ребенка, а я предложил им себя, мне-то там уже все знакомо… Вот что это? Любовь? Я думаю — труд. Или другого ученика недавно возил в наркодиспансер — договорился с докторами, показывал ему ломку наркомана. Потому что заметили, что мой ученик выпивает. Это тоже время, нервы, силы. Многие люди говорят много красивых слов, но ни шага не делают для того, чтобы помочь даже своему родному ребенку.

— А у вас есть дети?

— Я бы не хотел об этом говорить. Потому что ломают детьми. И когда меня ломали, я говорил, что детей у меня здесь нет. Я ведь знаю свою страну. Но не уезжаю из нее, хотя меня не раз приглашали, потому что Анна Андреевна Ахматова не уехала. И потому что я здесь нужен. Но я ее не идеализирую и не обзавожусь никакими богатствами. У меня ничего нет, кроме квартиры на первом этаже, которая досталась от отца. За жизнь я не приобрел ничего, а свою большую зарплату всегда нахожу, на что потратить.

Моя Брестская крепость

— Вам трудно жить сегодня?

— Нет, потому что я живу не здесь, а в Серебряном веке. Это не мой город, не моя страна, не мое время. Мое государство — 31-й лицей. Он — моя Брестская крепость, я ее защищаю. И хочу, как у Васильева в «Списках не значился». У него очень хорошо описано, как к фашистам вышел последний защитник Брестской крепости, — худой, изможденный, полуслепой. Прежде чем его расстрелять, фашисты ему хлопали. Я хочу, чтобы, когда я умру, мне тоже похлопали за мою крепость… Но я еще живу. Хотя полтора года назад умер.

Мы сидели у ресторана, я уже вызвал такси, курил и упал — инфаркт, два тромба. Это было 21 августа 2017 года. И тогда моя замечательная жена пять дней просидела на лавочке около больницы. Поднималась к врачам, спрашивала, буду ли я жить? А ей отвечали: «Не знаем». Шансов выжить, как я потом узнал, было 4 %. Но приехала Наталья Котова, замглавы города, и сказала докторам, что я должен жить. На 22-е сутки я пришел в себя. Был второй час ночи. Мне захотелось чая, сигарету и трамвая. Чая я не нашел, но выпросил у кого-то сигарету, вышел в коридор, открыл фрамугу и перед моим носом прошел последний трамвай. Я понял, что живой. И что пора собираться в школу.