Крепка как смерть любовь
(Ветхий Завет, Песнь песней Соломона, 8:6,7)
Вечером они пришли к морю. Ветер сдувал зной с берега в старый город. Там, в узких улицах, было шумно и тесно, пахло дымом, кофе, горячими лепешками. По набережной бегали дети и собаки, где-то играла музыка, и маленькие летучие мыши пролетали над головами прохожих, ныряя в темноту стремительно и неуклюже. Они спустились по скользким камням к воде, в самый плеск и брызги. Увидели рядом чью-то тень и прыгающий в волнах светящийся поплавок. Им хотелось остаться вдвоем, но упрямый рыбак снова и снова забрасывал удочку в море.
«Пусть это будет наш свидетель», — решили они и достали коробочку с кольцами. Кольца купили днем в ювелирной лавке, и то, что лавка называлась «Иешуа», тоже показалось им добрым знаком. Они надели кольца, — одна на левый безымянный, другая на правый, — чтобы удобней было держаться за руки. Рыбак что-то фальшиво насвистывал. Они помахали ему на прощанье, им пора было возвращаться в больницу.
Вспышка света
Когда Марина увидела ее в первый раз — это было как вспышка света в темноте. Маленькая, кудрявая, сияющая, с седой прядью надо лбом. От растерянности Марина начала неловко шутить, Света смеялась — удивительно, что не встретились раньше. Марина работала с мамой Светы, они слышали друг о друге много лет, а познакомились так случайно — на лестнице в темном подъезде. Маринина подруга искала съемную квартиру, Света недавно ушла из учителей в риелторы, чтобы хоть как-то выживать.
Никогда не верила в любовь с первого взгляда — и влюбилась сразу. Вот так безоглядно, мгновенно — впервые за сорок лет. Десять дней они встречались, гуляли по осенней Москве и говорили, не переставая. У каждой была своя жизнь и своя история.
Марина в 1991 году пришла в химическую лабораторию по распределению после техникума — ей было восемнадцать, она была серой мышкой, уверенной, что никому никогда не будет нужна. Она приходила на работу, где все было чужое и непонятное, — синие халаты, производство, тоска и тетки, ворующие крахмал и желатин. Марину поддерживала только ее начальница Катя — хвалила, объясняла, звала в гости, кормила, — рядом с ней Марина отогревалась. Однажды сидела на кухне, слушала Катин щебет и вдруг поняла, что уже стоит рядом и целует. Марина рассказала родителям. Ее водили к психиатрам.
Папа говорил: «Я лично нормально к этому отношусь, но твоя мама сходит с ума».
Мама говорила: «Ты сведешь меня в могилу».
Марина сказала: «Это моя жизнь, оставьте меня в покое, пожалуйста».
Она собрала вещи и уехала к Кате. Они прожили вместе двадцать лет. И все двадцать лет родители Марины не знали, где она живет. Так всем было спокойней. Про Свету Марина сразу рассказала Кате — они уже давно были просто друзьями. Очень хорошими друзьями.
Света вышла замуж в восемнадцать. За правильного человека. Родила дочь, работала в школе, честно пыталась встроиться в быт, но ей было слишком тесно в рамках. Она любила дочь, математику, петь под гитару, походы, лыжи, ролики, скалолазание, людей, собак и чтобы вокруг все кипело.
Когда дочери было одиннадцать, Света ушла от мужа в никуда — жила то у мамы, то на даче под Киржачом, в единственном месте, которое считала своим домом, то у подруг. Дочь осталась с мужем, там была большая семья с дедушками и бабушками, и Света понимала, что тянуть ребенка в неизвестность — нечестно и неправильно. Каждое утро она приезжала к дочери — кормила завтраком, провожала в школу, бежала на уроки, вечером забирала дочку из школы, отводила домой, готовила ужин.
Марина и Света сняли крохотную комнату в коммуналке недалеко от дома дочери, — продавленный диван, стол, веревка для белья под потолком и вещи в рюкзаках и чемоданах. За стеной жили шумные гастарбайтеры, на кухню и в душ Марина и Света ходили на цыпочках по ночам, стиральная машинка, отжимая белье, прыгала по ванной как сумасшедшая, диван кряхтел и кашлял пылью, хозяйка смотрела неодобрительно, а они смеялись. Они вообще очень много смеялись. Это был самый счастливый месяц. А потом наступил черный ноябрь 2011-го.
Ничего, прорвемся
Сначала у Светы просто болела спина.
— Давай сходим к врачу, — говорила Марина.
— А давай лучше съездим в Питер, — говорила Света.
И они ехали в Питер, гуляли по набережным, только Света быстро уставала. Пила обезболивающее, отмахивалась. Потом у нее начал расти живот — у маленькой и худой выпирал, как у беременной. Они сходили на рентген, им сказали: «Это остеохондроз». Они сходили на УЗИ почек, им сказали про жидкость в брюшине. Они сделали МРТ, доктор сказал, что с этим к онкологу. Им все еще не было страшно, они искали в интернете симптомы, сравнивали.
«Ну, не может же это быть цирроз печени, — говорила Света, — я же никогда не курила и не пила». Марина кивала.
Через неделю Света уже не могла встать с дивана. Марина вызвала скорую. Врач осмотрела Свету. Посмотрела снимки, позвала Марину в ванную, сказала: «Вам срочно надо в больницу».
В больнице Света пробыла недолго.
«Рак яичников в третьей стадии, — сказали ей там. — Мы только диагностируем, мы не лечим».
«Как вы не вовремя, — сказали в другой больнице, — перед Новым годом все квоты выбраны».
«У вас метастазы по всей брюшине, что же вы так затянули?» — сказали в третьей.
«Слишком поздно, ей остался месяц», — сказали в четвертой.
«Ничего, прорвемся, — сказала Светка. — Но детей у меня больше не будет, так что рожать придется тебе».
Днем Марина обзванивала знакомых и больницы, одалживала деньги, искала врачей. А по ночам кричала на бога, в которого не верила: «Ты сволочь! Ты подарил мне человека, с которым я хочу жить и состариться, и забираешь его через месяц».
Бог не отвечал, Светка тяжело дышала во сне.
«А вот фиг, — сказала Марина. — Я тебе ее не отдам».
Она всегда считала себя слабой и бесцельной. И жизнь до Светки была как компьютерная бродилка, которую хочется побыстрей пройти и закончить.
За декабрь она узнала много нового: сколько стоит переночевать в палате рядом с любимым человеком на полу до первого обхода, сколько стоит забрать из клиники результаты биопсии, сколько стоит генеральная доверенность от имени Светы на имя Марины на получение всей информации и чего эта доверенность стоит на самом деле: «А вы ей кто? Родственница, значит, никто, до свиданья».
Друзья посоветовали известного профессора. Она получила талончик номер девять, консультация через две недели. Марина решила не ждать — повезла Свету к профессору на следующий день. Им повезло — девятый в очереди в этот день не пришел. Профессор пожимал плечами.
— Ничем не могу помочь, у нас все расписано до января.
— Мы не можем ждать, — сказала Марина.
— Никто не может, — сказал профессор.
Марина положила на стол конверт.
Свете прокапали первый курс химии, ей стало легче, она снова дышала, двигалась, тормошила Марину: «Поехали на лыжах, пошли в гости, давай чего-нибудь замутим».
А Марина могла думать только о том, что после Нового года каникулы и им уже везде отказали. Что совсем нет времени. И нет денег. На первые консультации и химиотерапию сбросились друзья и Катя. Марина написала в Фейсбуке и во «ВКонтакте»: «Светка заболела, нужна помощь».
И тут пришел Саша. Двадцать лет назад он был пионером в «Орленке», а Света — его вожатой. Он очень любил слушать, как она поет. Он все устроил. Он не мог помочь со временем, но мог с деньгами.
Хождение по мукам
«Прилетайте, у нас это лечится», — сказала доктор из Тель-Авивской больницы.
Они собрались за один день. Когда вышли из аэропорта, вокруг пахло цветами, и этот запах — в январе, после ледяной Москвы, — был таким неожиданным.
«Так вот как пахнет надежда», — сказала Светка.
Когда Марину позвали в операционную, Светка лежала на столе под яркими лампами. Хирург погладил ее по голове, сказал: «Ихье беседер, аль тид’аги (все будет хорошо, не волнуйся)».
И еще спросил, какой она хочет шов — полоской или смайликом. Операция была 8 марта. И они решили, что это вполне символично. Послеоперационные анализы были отличные.
«Если бы я сам не оперировал, не поверил бы, что все было так плохо», — сказал хирург.
Они вернулись в Москву счастливые. Обратно в коммуналку их не пустили, хозяйка сказала, что ей это все не нужно, а нужны нормальные жильцы. Катя купила квартиру и сказала: «Живите». В квартире были только стены, потолок и солнце. Они принесли туда мохнатый ковер, свечки и заказали суши.
«Отлично заживем», — сказала Светка.
Купили оранжевые диваны — себе и гостевой на кухню, для Светкиной дочки и друзей. На балконе стояли лыжи, теннисные ракетки и велосипедные шлемы падали на головы. Светка была как вихрь — ни минуты не могла посидеть спокойно. Очень хотела жить.
Летом они ушли в поход на Соловки.
— Твой рюкзак весит чуть меньше, чем ты! — говорила Марина.
— Но все-таки меньше, — отвечала Света и тащила восемнадцатикилограммовый рюкзак дальше.
Летом все вернулось. И полеты в Тель-Авивскую больницу стали такими же привычными, как походы в магазин. По сто билетов туда и обратно на каждую за три года. Сначала за руку, потом в обнимку, потом в кресле-каталке. Курсы химиотерапии каждый месяц.
— Все будет хорошо, — говорила Марина.
— Ну а как иначе, — отвечала Светка.
Они выучили улицы Рамат-Гана и слова «шалом» (здравствуй) и беседер (хорошо). Научились искать в магазинах гречку — «А, так тебе нужна каша, у нас это называется просто каша». Катались на великах по набережной. Подружились с парикмахером, отказавшимся сбривать под ноль отросший на Светкиной голове пух: «Да я тебе сделаю отличную прическу, ты что, не разбрасывайся волосами». Нашли магазинчик, где можно было купить селедку под шубой, оливье или борщ. За кассой там сидела большая одесская женщина, а еду готовил ее брат.
«Мадамы, — говорил он, — если вы хотите, чтобы я поторопился, я потороплюсь, но тогда вы отсюда вообще никогда не уйдете».
Света очень скучала по дочке и по Москве. Поэтому они всегда возвращались.
В Москве медсестры отказывались ставить капельницы: «Она совсем плохая, надо в больницу, где лечились, там и лечитесь».
Они смотрели на Ютьюбе, как ставить порты в вены, как делать инъекции, Светка собирала пальцами кожу на животе в складку, Марина колола.
— Прорвемся, — говорила Светка.
— Уже прорвались, — говорила Марина.
Однажды она слетала в Израиль, просто чтобы забрать обезболивающее, которого для Светы в Москве не было. Завернула в трусы и майку, побрызгала духами, — вдруг повезет и пограничные собаки не учуют. Повезло.
После каждой химиотерапии Света перерождалась как феникс. Учила Марину кататься на роликах: «Ты что, тормози, тормози», — Марина падала в траву на газоне парка. Делала сайт для юных математиков и сражалась с программистами.
Возила маму и дочку на Алтай, чтобы покататься на лыжах. «Лыжи важней, —сказала врач, — а химию перенесем». Учила английский. Учила Марину играть в теннис. Смеялась. Мечтала о самокате и парусной лодке. Мечтала увидеть Босфор и Дарданеллы.
— Ты только выздоровей, — говорила Марина, — и все будет.
— А сейчас что-нибудь можно? — спрашивала Светка.
— Хочешь на Босфор?
Они слетали на три дня в Стамбул, пока не были готовы результаты биопсии.
Самыми страшными были не ночи, когда Светка не могла дышать и Марина не убирала руку с одеяла. Самыми страшными были пятьсот метров от дома до метро, утром Марина уходила на работу, считала шаги и повторяла: «Дождись меня, слышишь».
И Светка ждала.
Никогда ни о чем не просила, только вот тогда сказала, что очень хочет собаку. Они нашли на «Авито» мягкого белого щенка, принесли домой, назвали Майкой, Майка лежала у Светки под мышкой, она ни разу не смогла с ней погулять.
Территория любви
Летом 2014-го в Израиле было очень жарко и была война. Когда завывала сирена, Светку на кровати выкатывали в коридор. Отделение онкологии было на нижнем этаже.
«Это самое безопасное место, — говорили медсестры, — вам совершенно нечего бояться».
Однажды утром Марина проснулась — Светки рядом не было. Вчера ей прокапали очередную дозу химии, позавчера переливали кровь. Пришла в мокрых шортах, сказала:
— Побежали купаться, я договорилась с медузами.
— У тебя через полтора часа процедуры, а потом нам переезжать в другую квартиру.
— Но это же море!
Когда пришли на пляж, завыла сирена. Пересидели в бомбоубежище, вышли — в небе белое облачко, «Железный купол» сбил ракету.
«А смешно было бы, если сейчас, да?» — сказала Светка.
Зато медуз в море и правда не было.
Марина держала Свету за руку — птичьи косточки, голубая жилка, — когда Света сказала: «Сделаешь мне предложение?»
Они успели купить кольца и надеть их при рыбаке-свидетеле в Яффском порту. Осенью они уже не выходили из больницы.
Светка постоянно мерзла, и Марина бинтовала ей ноги, — в Тель-Авиве негде было купить шерстяные носки. У Светки очень болела спина, помогал только массаж, и Марина часами гладила ее по спине. Читала ей вслух. Светка была такая худая, Марина брала ее на руки, когда перестилали постель.
Ее любили медсестры и врачи, она никогда не жаловалась и всегда улыбалась. Медсестры приносили ей домашнюю еду в баночках, уговаривали Марину сходить погулять: «Не волнуйся, мы за ней присмотрим». Одна сказала: «Если бы я знала, что меня будут так любить, не боялась бы никакой болезни».
В декабре от Светки осталась маленькая улыбающаяся тень в подушках.
«Мы все очень старались, — сказала врач. — Мы больше ничего не можем. Только облегчить боль и дать уснуть. Но это должна решать Света».
Она написала три прощальных письма — дочке, Марине и маме.
Сказала: «Жалко, что не досмотрели “Аббатство Даунтон”».
Морфий ее не брал. Дышать она уже не могла — в груди булькало и хрипело. Когда повысили дозу, сказала: «Мне тут такие смешные картинки на потолке показывают».
Марина держала ее за руку. Дозу еще повысили. «Ты только не вздумай себя хоронить, — сказала Светка. — Поживи за меня».
Потом она уснула. Совсем.
Апарт-отель, где они снимали квартиру, был напротив больницы. Марина поднялась в квартиру — она уже все решила, и все было готово. Напоследок захотела перечитать Светкино письмо. Вышла покурить на улицу. Посмотрела в черное небо — тучи, звезд не видно. Почувствовала, как ее кто-то обнимает. Подумала — Светка вернулась.
Это была одна из медсестер. Сказала: «Пойдем, тебе надо выпить кофе».
Ты мой самый важный в последние годы — человек, я думаю, тоже особо не стоит… Да вообще о чем тут писать, не оч понимаю… понимаю, что не могу ничего не написать…» (орфография и пунктуация автора сохранена — прим. ТД)Фото: из личного архиваМарина привезла Светку домой. Не могла ее забрать из аэропорта, что-то напутали в сопровождающих бумагах. Ругалась с похоронным агентством — Светка никогда не носила платья и платки, почему сейчас должна? Не могла забрать урну с пеплом: нет места на кладбище или в колумбарии, не имеем права отдавать. В последний раз выкупила Светку, отвезла туда, где Светка хотела остаться навсегда, — домой, на дачу, под Киржач. На похороны пришли все друзья. Саша не пришел, только попросил Марину записать ему на диск Светкины песни.
Там, где ветер унес Светку, Марина посадила остролистый дуб. Осенью с него падают красные-красные листья, ветер уносит их тоже — за реку, за леса, за холмы, далеко, туда, где однажды все встретятся и все будет по-настоящему и навсегда хорошо.
• Фотографии из архива Марины. Подписи под фотографиями Маринины.
• Некоторые имена по просьбе Марины изменены.