Въезд в Дагестан
Панк, антифашист, документалист, активист Pussy Riot, художник, интеллектуал из «Циолковского» и журналист «Таких дел» въезжают на «Газели смерти» в Дагестан. Похоже на начало анекдота, но это — полицейская проверка.
«Пассажиры, на выход с паспортами!»
Объясняем цель визита — благотворительный «ДагДогТур» по приютам для животных в Хасавюрте и Махачкале. Едем из Москвы. На борту — чуть больше полутонны корма для кошек и собак и еще медикаменты. «Что за надпись такая у вас?» — полицейский с автоматом тычет в арабскую надпись над лобовым стеклом. «Название этой газели», — уклончиво отвечает водитель Денис, панк с благородной копной дредлоков. «Как вы вообще на этой газели проехали-то столько?» — смеется круглолицый коллега автоматчика.
«Газель смерти» получила свой титул с десяток лет назад, когда везла группу Dottie Danger на концерт в Тамбов и попала в чудовищный шторм. Группа в итоге выжила и даже доехала до концерта, но не смогла сыграть его, потому что шторм обесточил весь город. А «Газель смерти» с тех пор проехала с дюжиной групп Африку, Бразилию и маршрут от Лиссабона до Владивостока, после каждой поездки обрастая все новыми постерами, рисунками и надписями, — например, «Громкие и угрожающие выходки!» над пассажирской дверью.
Мы проехали три тысячи километров — вниз по Волге и к Дагестану — с тонной корма, разваливающимся накрышным багажником и дверью, иногда открывающейся о землю. В Тамбове сгрузили 140 килограммов кошачьего корма в приют «Верный друг» с ласковым безухим серым котом, которого никто не хочет брать. В Волжском — отдали 160 килограммов в строгий, с раздельными чистыми вольерами приют «Хвостики» и залезли с металлистом Торвальдом на заброшенное кладбище, к единственному сохранившемуся советскому мортуарию. В Астрахани высадили 160 килограммов в приют «Фунтик», где одна женщина управляет 150 собаками на анархических началах, — почти без вольеров и клеток, исключительно криками. Побывали на соленом озере Баскунчак, о кристаллическое дно которого я порезал обе ноги и был обработан средством для больной скотины. Посетили дельту Волги, где русские южане с советскими флагами вместо конфедератского отстреливают из ружей ворон.
Останавливали нас раз пять, но никогда — надолго. «Ничего тут не найдешь, даже если очень захочешь», — констатировали первые встретившиеся нам (через 20 минут после старта в Москве) полицейские. Под Тамбовом наряд ДПС попросил им отсыпать корма — собака родила прямо на дороге и умерла, патрульные щенков пожалели и пригрели.
Въезд в Дагестан ощущается сразу — благодаря заправкам «ДагОйл», «Русснефть», «Дагпром» и резко участившимся тяжеловооруженным полицейским постам. До нынешней проверки было уже две. Полицейские тщательно проходятся по машине, смакуя все ее недостатки: «Да как вы вообще еще едете!» Выглядит это как избиение младенца.
«Не буду уподобляться им и оскорблять их, — замечает Денис, когда нас наконец отпускают. — Скажу кратко: машина — развалина, они — не очень умные».
Зато на шиномонтаже встречают гостеприимно. Посетитель, крупный хорошо одетый дагестанец Сергей, узнав подробности про наш визит и машину (почти развалилось одно из колес), обещает свести чуть ли не с министром культуры республики. Его сыну Данияру организатор поездки, антифашист Рома, дарит футболку, где собака-годзилла уничтожает всех людей. «Нормально, не жестковато?» — уточняет он. «Нормально», — смеется Сергей.
Первый наш ночной привал в Дагестане — в пансионате на берегу Каспия. «Здорово, москвичи! Мы тоже тут москвичи. Дагестан — он как Москва почти», — приветствует хозяин пансионата Магомед Алиевич. После подозрительно легкого домашнего вина (последнего алкоголя, который увидим в Дагестане) вселяемся в две соседние комнаты, я — с Антоном из «Циолковского» и художником Мишей. В два часа ночи раздается настойчивый стук в дверь.
— Брат, открой дверь.
— Кто там? — уточняет Миша.
— Пару вопросов задать надо. Про ваш тур пару вопросов.
— Мы спим. Все, пока.
— Ладно. Мы еще увидимся.
Засыпаем несколько тревожно, через чат договариваемся выйти из комнат синхронно. Но снаружи никто не ждет. И даже на выезде из пансионата и въезде в Хасавюрт мы ни с кем не «увиделись».
Хасавюрт
С лабиринта шиномонтажей, торговых центров, придорожных кафе, заправок, шаурмичных, салонов связи и прочего дагестанского анархо-капитализма сворачиваем в тихое захолустье Хасавюрта, где стоящие на равнине домики частного сектора по горной традиции облеплены пристройками, балконами и сверху еще пристройками.
Подъезжаем к приюту Zoohelp Has за высоченным бетонным забором. Хозяйка приюта Марьям и ее помощник открывают ворота и пропускают «Газель смерти» внутрь. Другие волонтеры — девушки — кто на работе, кто в разгар Рамадана сидит с семьями, кто на уроках по изучению Корана.
На территории — волонтерская комната, несколько собачьих вольеров, кошачий стационар и кошачий вагончик с маленькими гамаками. Выгружаем 500 килограммов корма, лекарства и медицинские ошейники. Марьям, статная молодая женщина, одетая в строгом соответствии с ауратом (части тела, которые по исламу обязательно должны быть прикрыты, — прим. ТД), ведет онлайн-трансляцию выгрузки — со счастливой улыбкой. В комментариях зрители спрашивают, все ли в порядке. «У нас доброе редко случается, поэтому такая реакция», — смеется Марьям. Животные тоже довольны: к корму на передних лапах подползает безногий пес Форест, а двое котов уже заранее устраивают за него настоящую дагестанскую борцуху.
«Кто из них Хабиб?» — интересуется документалист Женя, запуская в небо дрон. Внимание котов тут же переключается на него.
Всего здесь живут несколько десятков кошек, около 20 собак и два лисенка. «Честно сказать, мы их уже не считаем», — признается Марьям.
Свой приют она определяет скорее как хоспис — здесь остаются только собаки-инвалиды типа одноногого, попавшего под машину Фореста. Те, кто полностью поправляются, стерилизуются, вакцинируются, биркуются и отправляются на улицу. Вывозят собак на окраину города, неподалеку от лесополосы, где расположено несколько придорожных кафе — по крайней мере там собаки будут сыты. Кошки могут оставаться, если хотят, — они требуют меньше места и ухода.
В феврале приюту исполнилось три года, и пока он — первый и единственный за всю историю Хасавюрта. Марьям и несколько других сердобольных девушек познакомились в городской группе во «ВКонтакте» под постом о помощи собаке, лапу которой отдавил грузовик. Сначала создали свою группу в интернете, затем начали арендовать помещение для кошек и участок для собак. Купили участок и построили на нем здание только два года назад при участии анонимного благодетеля — «в Дагестане, если делаешь доброе дело, этим не хвастаешься». Сейчас приют живет на пожертвования и ежемесячные членские взносы. Ему помогают три волонтерки, также есть одна постоянная работница и ночная охрана.
В семьях волонтерок их работу не всегда одобряют, поэтому некоторым из них перед каждым походом в приют приходится говорить, что они идут на базар. Сама Марьям, перед тем, как фотографироваться с нами, посылает помощника в аптеку за модной в Дагестане черной медицинской маской: «Хотелось бы без маски, но дома не одобрят».
Придурочные отстрелы
19 февраля 2017 года в Махачкале нашли труп девочки; после сообщения о том, что ее загрызли собаки, по всей республике началось их массовое истребление.
«Наши придурочные в Хасавюрте тоже начали самоутверждаться. Они считают, если убили собаку, — они сильные герои», — говорит Марьям.
В ответ волонтеры центров защиты бездомных животных «Зоолайф» и «Эколайф» начали патрулировать улицы Махачкалы, а горожане создали петицию с требованием остановить бойню и отправить в отставку Рамазана Абдулатипова — на тот момент главу Дагестана.
В итоге власти пошли на компромисс и построили в Махачкале первый муниципальный питомник — Марьям говорит, что животные там содержатся не в лучших условиях, но признает, что работа ведется. Строили и в Хасавюрте, но на запуск уже не хватило денег.
Приют Марьям тогда уже работал, и ему приходилось тяжко: ветеринара в городе нет, приходилось возить подстреленных в Махачкалу — где-то три часа дороги. Сейчас, в более «спокойные» времена, Марьям и ее волонтерки преодолевают этот же путь для всех сложных медицинских операций. Своей машины у приюта нет и приходится брать таксиста сразу «туда-обратно». По отдельности искать сложнее, здесь большая часть водителей считает недопустимым везти в своей машине пса. Но Марьям уверена: люди просто выдумали, что собака — это харам (запретное — прим. ТД), и манипулируют религией, чтобы оправдать плохое отношение к животным.
«В одном из хадисов (предание о словах и действиях пророка Мухаммеда — прим. ТД) говорится о женщине, которая шла по пустыне и которую мучила жажда. Там она встретила собаку и подумала, что животное мучается так же, как она. Она спустила в колодец сандалий, набрала воды и напоила собаку. Всевышний простил ей все грехи. А есть хадис о женщине, которая заперла свою кошку дома и морила голодом, — и ей обещан ад», — отмечает Марьям.
Два года назад, когда приют еще арендовал маленький двор для собак, на него напали — несколько человек пробрались на территорию, избили собак и разгромили вольеры. Одну собаку — «спинальницу» (с поражением спинного мозга — прим. ТД) — убили: «Кровищи было море».
Отстрелы продолжаются и сейчас: в основном Хасавюрт состоит из частного сектора, и во дворах почти у всех есть скотина или птицы, а уличные собаки часто воруют гусей и цыплят, на что хозяева отвечают выстрелами. К кошкам отношение гораздо спокойнее, их куда чаще подкармливают — в Дагестане не принято выбрасывать еду — но о централизованной помощи речи тоже не идет.
Приюту удается стабильно пристраивать кого-то то в Махачкалу, то в Москву, то куда-то еще. Но есть и «возвращенцы» — например, Сырник, здоровенный жизнерадостный пес цвета сырника, быстро передушил у новых хозяев всех кур и отправился обратно в вольер. Там тесно — в каждом по три-четыре собаки, отдельные — только у особо агрессивных. Каждую называют «в честь чего-то хорошего» — Кастрюлька, Пельмешка, Тефтелька.
«Что за движения?»
Покидаем приют несколько конспиративно — ворота закрываются сразу же, как только «Газель» выезжает. Секретность и минимум агитации и рекламы объясняются тем, что у жителей создается искаженное представление о его целях и возможностях, говорит Марьям: «Где-то нашли котят на чердаке — “заберите”. Всех собак с моего двора — “заберите: вам же все равно нечего делать, нормальные занятые девушки же таким не будут заниматься”. Так что если активно агитировать, мы себе прибавим не спонсоров, а работы».
Выезжаем из Хасавюрта аккурат к ифтару (вечернее разговение во время священного месяца Рамадан — прим. ТД). Исламские волонтеры, бегающие посреди трассы, забрасывают в газель шесть бутылок воды и финики. Уминаем все это вместе с выпечкой — одновременно со всей республикой.
В Махачкалу прибываем уже к ночи. Паркуемся в центре, тут же оглушительно сигналит белая «Приора», забитая махачкалинцами: «Какими судьбами? Что за движения?» Объясняем. Водитель деловито выходит, просит Женю записать номер («Алиб!») и звонить, если что надо. Не прощаемся, заходим в высотку, где сняли жилье по интересной схеме: переводишь деньги — получаешь фотографию с «закладкой», где лежит ключ.
Вселяемся в две квартиры, напоминающие скорее дворец, а не то, что можно снять за тысячу рублей в сутки. Вскоре раздается стук в дверь. Настойчивый.
— Брат, выйди. Пару вопросов надо задать по поводу тура.
— Какого тура?
— Ну открой, поговорить надо.
Открываем — на этот раз там Женя. Клянется, что тогда был не он. Выходим в ночную Махачкалу есть. Звоним Алибу — не берет. Находим место сами — буржуазная по меркам Дагестана закусочная с официантками в белых платьях и черных хиджабах, бургер подают с черными перчатками. На обратном пути заходим в продуктовый магазин, на двери которого наклейка с Макгрегором, а не с Хабибом, — дагестанцы умеют уважать врагов.
ZooLife
Проезжая утреннюю Махачкалу, сложно не соблазниться одной из тысяч местных закусочных с чуду и курзе. Останавливаем газель у одной из них, половина экипажа разбредается кто куда. Подходят двое местных:
— Красиво в Дагестане?
— Да, очень. Хотим все осмотреть.
— Смотри, сколько мусора на улице! Такого мусора нигде нет в России!
Спрашивают уже серьезно: «На море были?»
«Я спал. Я только веду машину, потом сплю в машине», — отвечает Денис.
Последний в нашем маршруте приют ZooLife находится на отшибе Махачкалы, между ней и Каспийском. Путь ведет нас на огромный пустырь, перед въездом на который висит огромная растяжка: «Опасная зона! Посторонним въезд воспрещен!» Въезжаем.
Хозяйки приюта ZooLife Ася и Оля в кепках и почти одинаковых розовых кофточках встречают нас у небольшого участка посреди пустыря, огороженного фанерным забором с колючей проволокой. Выгружаем оставшиеся 150 килограммов корма рядом с постапокалиптичной пристройкой в виде старого вагона или автобусного салона, где работницы переодеваются и хранят медикаменты. Лай окружает нас со всех сторон — вольеров здесь очень много, и они по всему периметру.
Все собаки здесь, как и в Хасавюрте, — перестрелянные, раненые, травмированные, отравленные, сбитые и избитые. Их около 60, и только таких ZooLife и принимает. Условия тут менее гламурные — над вольерами нет навесов, и днем они превращаются в пекло. Некоторые собаки по шею залезают в канистры с водой и так и сидят полдня, не двинувшись. Но навесы уже строятся — силами родственников Аси и Ольги.
Существует приют с 2013 года — первый во всем Дагестане. Администрация города Каспийска выделила им место на мусорной свалке, куда привозят отходы из Махачкалы и Каспийска, — этим объясняется устрашающая надпись на въезде. Часто люди принимают огороженную территорию приюта за часть свалки и выкидывают мусор прямо у него. И действительно, неподалеку в куче копается старик.
У лысоватого пса Исадика от любопытства при виде гостей морда застревает в решетке вольера. Такой жалобный скулеж проигнорировать невозможно, Ася открывает его вольер, чтобы помочь, — и пес тут же вылетает из него на волю. «Подлец! Симулянт!» — кричит ему вслед хозяйка. Его побег не первый и не последний, — Исадика вовремя ловит Оля.
Кошачий дом находится отдельно, это частный дом в центре Махачкалы с большим участком — выходит где-то 15 тысяч рублей в месяц, включая ЖКХ. Повезло с хозяйкой — она знает про приют и благоволит ему. Таких благоволителей, признается Оля, в Махачкале довольно много, но мало кто «идет до конца». «Люди не выдерживают постоянно помогать животным, спасать их», — добавляет она. Долговечных помощников у Аси и Оли нет — приходится все делать самим, и как на полноценной работе.
В отличие от хасавюртовского приюта, здесь собак никуда не выпускают — только если в чьи-то руки. А берут их неохотно — характер у большинства уже сформирован, не каждый готов завести такого пса.
В Махачкале помощникам приюта также приходится скрываться от лишнего внимания и даже лишний раз «не палить» его местонахождение, иногда люди подбрасывают собак прямо ко входу. В окрестностях отношение негативное, жители считают, что все собаки в округе — приютские, и жалуются на вонь, несмотря на то, что вокруг мусорная свалка. «На Луну пойдешь, и тебе скажут: “По Луне бегает собака, нам мешает!”» — шутит Оля.
Когда в 2017 году начался отстрел собак, Ася и Оля ходили ко всем местным чиновникам и ругались с ними. Те отнекивались: «Не мы же это делаем, значит, это не дело администрации». После постройки муниципального приюта говорили: «Ну что вы еще от нас хотите?» До его постройки миллионные тендеры на отлов собак выигрывало ООО, которое занимается выращиванием однолетних культур, а сейчас восемь миллионов 64 тысячи рублей получил уже муниципальный приют. При этом в госприюте меньше вольеров, нет должной карантинной зоны и нет нормального туалета, говорит Оля.
«Вот эти все собаки, грубо говоря, выжившие в той бойне», — Оля обводит рукой приют. Живой пример — Стрелка. У нее не хватает половины морды: перестреляли всех ее щенят, а ей попали в нос, приюту удалось спасти ей жизнь. Таких собак в те дни в Zoolife поступало от пяти до 10, вспоминает Оля. «Мы разрывались. Мы не спали ночами, принимали их и в два, и в три, и в четыре утра»,— добавляет она.
Сейчас хозяйки уже на автомате помнят, какого числа у какого пса какая операция. «Дура! Дура! Дура!» — ласково похлопывает Ася сопротивляющуюся лечению дворнягу. Фотографируется без маски: «И так меня узнают. Я бы хотела, конечно, чтоб не узнавали. Но даже по голосу узнают».
Мы готовим последний штрих поездки: оставляем на постерах «ДагДогТура» автографы самих дагдогов — рисунки следами их лап. «Бывает, приходишь в паспортный стол и тебя там мучают: “Что у тебя за роспись такая?” А вот такая вот у меня роспись!» — комментирует Денис. Ему предстоит долгая, но уже не такая, как сюда, дорога назад.
На обратном пути «Газель смерти» узнали и вновь остановили тамбовские ДПСники — чтобы поблагодарить, сообщить, что щенята уже все съели, и попросить еще корма.
В следующий раз надо будет взять больше.