Что пошло не так
Красную книгу России положено переиздавать раз в десять лет. Но последнее ее издание датируется 2001 годом. Выпустить обновленную версию КК планировали еще в 2017 году. Тогда ученые составили списки редких и исчезающих видов для нового издания, их одобрила комиссия по КК, но потом все пошло наперекосяк.
Минприроды внезапно изменило структуру комиссии для согласования книги. Из нее фактически были исключены ученые-зоологи, которые могли отстоять редких животных. В итоге из списка исчезли многие виды, нуждающиеся в охране. Новая комиссия почему-то решила не включать в КК 23 вида животных, включенных ранее.
Ученые публично возмутились, процесс переиздания КК завис. А в октябре 2019-го Минприроды вновь скорректировало состав комиссии. В числе сорока четырех ее членов осталось лишь 20 ученых. Остальные 24 — это сотрудники Минприроды, подведомственных учреждений и региональных охотничьих департаментов.
«Если вы убираете из комиссии ученых, а сажаете охотников и чиновников, понятно, как они будут голосовать, — говорит Софья Розенфельд, биолог, член экспертной группы по гусям. — Люди должны быть умны и объективны, чтобы оценить предложения ученых. Охотники быть объективными не могут. Бизнес явно пытается исключить из Красной книги выгодные для себя виды. А то, что эти виды на грани исчезновения, никого не волнует».
Красная книга — это аннотированный список редких и исчезающих видов животных и растений, нуждающихся в абсолютной охране. Виды, попадающие в КК, изымаются из хозяйственного использования: на них нельзя охотиться, их нельзя ловить и продавать. В России Красная книга имеет юридическую силу, за нанесение вреда краснокнижным видам предусмотрена уголовная или административная ответственность.
Помимо Красной книги России, своя Красная книга есть у каждого региона. Вид, включенный в региональную КК, вовсе не обязательно попадает в общую. Например, какой-нибудь вид в Саратовской области может находиться в плохом состоянии, а в Тамбовской у него все хорошо. И в целом по стране состояние тоже неплохое. В таком случае он войдет только в Саратовскую КК. При этом вид, включенный в федеральную Красную книгу, должен состоять во всех региональных КК.
В Красной книге животные и растения делятся на категории редкости: вероятно исчезнувшие, находящиеся под угрозой исчезновения, сокращающиеся в численности, редкие, восстанавливающиеся и тд. Занесение каждого вида в Красную книгу — это результат многолетней работы ботаников и зоологов по всей стране. Ученые изучают численность, ее динамику и состояние вида, чтобы решить, необходимо включить его в красную книгу или нет, стоит ли поменять категорию уже включенного вида (например, если за десять лет произошла положительная динамика, вид распространился или увеличилась его численность, надо подумать о том, стоит ли изменить категорию с редкой на, например, восстанавливающуюся, — прим.ТД).
О результатах изучения состояния видов ученые докладывают на специальной комиссии. Она состоит из экспертных секций: по птицам, млекопитающим, рыбам, высшим растениям, низшим, грибам и так далее. Эксперты анализируют и обсуждают собранные данные и потом выносят свои предложения о внесении видов в КК на рассмотрение бюро комиссии, состоящее из ученых (большинство) и представителей ведомств: охотничьего, рыболовного, сельскохозяйственного и так далее. Предложения ученых по внесению того или иного вида в КК всегда утверждались. Но с 2017 года что-то пошло не так.
Остаточный принцип
С директором Центра охраны дикой природы Алексеем Зименко мы общаемся в его кабинете. Старое маленькое здание на улице Вавилова. Центр занимает несколько комнат с коридором. Ремонта здесь не было давно, но внутри уютно, как в школьном кабинете биологии. Зименко кладет на стол последнее издание Красной книги. По его словам, она так давно не обновлялась, потому что в России «гигантские проблемы с охраной и изучением природы».
«С 2000 года главный приоритет страны — экономические достижения. А экологические вопросы, охрана природы — считаются препятствием для этих достижений, — говорит Зименко. — Биологические науки финансируются по остаточному принципу. Например, Баргузинский заповедник на Байкале когда-то имел мощную научную базу и материальное обеспечение вплоть до своего аэродрома. А в нулевые годы мы дарили старейшему сотруднику заповедника автономные лампы для освещения, чтобы хоть как-то жить. А в другом дальневосточном заповеднике сейчас один научный сотрудник, и еще трое приезжают в лучшем случае на месяц».
По словам Зименко, задержка переиздания КК может быть связана отчасти и с тем, что по многим видам животных в России мало или нет специалистов. «Из-за того, что данных недостаточно, некоторые виды могут не попасть в Красную книгу. Но прекрасные специалисты, готовые работать в условиях ограниченных ресурсов, в стране есть. Поэтому по многим видам мы информацию имеем. Но, например, по выхохули — редкому краснокнижному виду — у нас всего три специалиста: два в Окском заповеднике, один в Москве. А по кроту на всю страну и вовсе один человек».
Дела у выхухоли плохи
О работе ученых по изучению редких краснокнижных видов Зименко рассказывает на примере выхухоли.
Маленький полуводный зверек обитает в водоемах центральной России и по их по берегам. Оценивать его численность лучше всего в период с августа по сентябрь, когда вода не высока. Группа специалистов выезжает на место обитания выхухоли и метр за метром обследует береговую линию. Люди бродят по берегам и мелководью в поисках нор животного — учет ведется по их количеству. К слову, подобный «пеший» учет ведется по всем животным. По норам считают, например, сусликов. А тигров — по отпечаткам лап. У каждого следа линейкой измеряют «пятку» — она у всех тигров разного размера. Так можно понять, сколько прошло тигров и каких конкретно — самец, самка, молодой зверь или взрослый.
Людей на такой колоссальный объем работ не хватает — маленькая группа физически не успевает обследовать огромную территорию. Поэтому современных данных по состоянию выхухоли, как и по многим другим видам, крайне мало.
«В начале нулевых мы провели общероссийский учет выхухоли с помощью охотоведов, которым раньше вменялось в обязанности проводить учеты живности, которая обитает на их участках. Сегодня охотоведов мало, их обязанности сократились, финансирование тоже. К тому же выхухоль не промысловый вид, считать ее им в принципе не интересно. Поэтому получить современные данные о состоянии выхухоли можно, лишь изучив несколько точек и примерно рассчитать ее общую численность. И так, к сожалению, по многим видам. Как, например, оценить численность белого медведя, если он полгода путешествует во льдах, а каждая поездка на Крайний Север жутко дорогая? Раньше научные сотрудники жили прямо на территории заповедников и имели возможность проводить наблюдения без гигантских затрат на перелеты. Сегодня ученых, которые работают в нужных нам областях, очень мало».
По словам Зименко, дела у выхухоли плохи. По сравнению с советскими годами состояние вида катастрофически ухудшилось. Сегодня ее примерно семь с половиной тысяч. Для такого крохотного зверька это очень мало — должны быть десятки тысяч. В 1990-е контроль на водоемах сильно снизился, люди массово начали массово ловить рыбу, часто сетями. Выхухоль попадает в сети, запутывается и задыхается под водой. Стало еще хуже, когда отечественные сети сменились на китайские, из тонкой лески. Выпутаться из нее невозможно, а поскольку эти сети дешевые, часто рыболовы их просто бросают. Сети смывает паводком, и они становятся конвейером по уничтожению водной живности.
«Мы пытались запретить ввоз этих лесочных сетей в Россию. Они уничтожают не только выхухоль, но и рыб, птиц. Даже лоси гибли, было дело. В итоге было принято решение о запрете импорта снаряженных (готовых) сетей. Но ввоз в Россию бобин с сетеполотном по-прежнему
разрешен. Великая страна не смогла решить простецкую, казалось бы, проблему. Это стыд! Так что выхухоль — заложница наших неурядиц в системе госуправления в области природопользования и охраны природы. Помимо прочего, выхухоль реагирует на изменение климата — засуха, отсутствие паводка влияют на размножение. И выхухоль висит на волоске».
Выпиливают и расстреливают
Но если выхухоль хотя бы находится в Красной книге, то многие другие виды на грани исчезновения рискуют так в нее и не попасть. Например, гималайский медведь, ситуация с которым, по словам ученых, катастрофическая.
Ученое сообщество давно выступает за то, чтобы занести гималайского (белогрудого) медведя в Красную книгу. А охотничье всячески этому мешает. Дело — в медвежьих лапах и желчи, которые пользуются спросом в Китае. Гималайский медведь зимует в дуплах крупных деревьев. Охотники спиливают дерево, выгоняют спящего там медведя и отстреливают. Или выпиливают отверстие, через которое можно вытянуть «трофей». Детенышей медведица приносит тоже исключительно в дуплах во время зимовки. Рожает и вскармливает медвежат в полудреме. Охотники не разбирают, кого убивать, но медвежат часто оставляют. В основном они погибают.
В Приморье, где обитает белогрудый медведь, крупные деревья интенсивно вырубаются. И это вторая проблема: с каждым годом медведю все тяжелее найти место зимовки. Он вынужден зимовать между корнями деревьев или в земляных берлогах, как бурый медведь, а в таких условиях он более уязвим для хищников и охотников. Не найдя места для зимовки, медведь может вообще не лечь в спячку. Не заснувший, не сумевший полинять лысый медведь в лесу, по словам зоолога Николая Формозова, — «душераздирающее зрелище».
Николай Формозов
Николай Формозов — кандидат биологических наук, состоит в экспертной группе по млекопитающим. На комиссии по редким видам он выступал за внесение гималайского медведя в Красную книгу.
«Белогрудый медведь был в Красной книге СССР. Потом его исключили, хотя дела у него стали хуже. В Советском Союзе его численность оценивалась в семь тысяч особей — это меньше, чем белых медведей в Арктике. Сегодня даже по завышенным, взятым из головы, цифрам охотников, его около 5600. На самом деле, конечно, меньше. И при этом охотники говорят, что он благополучен, и вычеркивают его из Красной книги! Это, на мой взгляд, преступление!»
Агония вида
Происходящее с белогрудым медведем Формозов называет «агонией вида».
«Виду очень плохо, и это легко понять по неочевидным признакам. Когда вид оказывается на грани исчезновения, он часто появляется в неподобающих местах. Раньше основными кормами гималайских медведей перед спячкой были желуди монгольского дуба и кедровые орехи. Желуди не уродились, выручали кедрачи, и наоборот. Так он чередовал то желудь, то кедр. Но кедр вырубили. И вот голод гонит их в пойму, есть черемуху. Рядом поселки. И в этой ситуации мы получаем реакцию: “О-о-о, как их много!” А это иллюзия. Бывало, до двадцати белогрудых медведей браконьеры убивали во время таких вылазок. То же самое писали про туранских тигров, когда они стали появляться в неподходящих местах. Что их стало много. А это был самый конец существования этого тигра. Он исчез полностью, остался только в виде чучел. То же было с гепардом в Казахстане… Это агония».
Примерно так же плохи дела у сайгака. Сайгак обитает в Калмыкии и Астраханской области. В благоприятные времена его было восемьсот тысяч. К началу нулевых осталось всего пять тысяч. Среди этих пяти тысяч лишь пять процентов самцов, потому что браконьеры охотятся за рогами — как и лапы белогрудого медведя, рога сайгака используют в китайской медицине. «Там размножаться некому стало, — говорит Формозов. — Ситуация просто катастрофическая. Алексей Владимирович Яблоков предлагал внести сайгака в КК еще в августе 2003 года, но тогда охотничье лобби встало горой. Ситуация с этим видом продолжала ухудшаться, и вот, спустя шестнадцать лет мы отстояли позицию о включении сайгака в Красную книгу».
Сейчас численность сайгака несколько стабилизировалась благодаря двум структурам, где налажена охрана: Заказнику «Степному» и заповеднику «Черные земли». При этом положение вида шаткое.
А вот пятнистого оленя, ситуация с которым критическая, комиссия на последнем заседании даже не стала рассматривать. В 1930-е годы их почти не осталось. Сегодня на Дальнем Востоке, где очень высокий уровень браконьерства, численность оленя и других копытных настолько низкая, что тигры не могут вырастить котят. Мест, где самка может поймать добычу и принести котятам, почти нет. Поэтому сокращается и численность тигров.
Кулик, которого мы потеряли
По международным стандартам, чтобы убедиться в том, что вид исчез, нужно подождать 50 лет с момента его внесения в КК. Но уже сейчас, спустя 20 лет, можно назвать тех, кого мы почти потеряли. «Очень близок к вымиранию кулик лопатень, — говорит Николай Формозов. — Близка к исчезновению кречетка. Но самая большая потеря за эти годы — тонкоклювый кроншнеп. Это кулик, который гнездился в Западной Сибири. Его уже давно никто не может найти. Пути его миграции и остановок хорошо известны, он лакомый объект для бердвотчеров, они его долго искали. В 1990-е годы видели пятнадцать штук, потом семь, три, несколько лет назад видели одного… Сейчас их нет».
Ученый объясняет, что, если по млекопитающим ведутся споры и есть шанс кого-то отстоять, то с птицами дела обстоят практически безнадежно.
«Птичку ни одну не взяли, даже тех, по кому были внушительные данные, — сокрушается Формозов. — Какая, например, ситуация по обыкновенной горлице. В моем детстве ее было много, она жила всюду под Москвой. Сейчас численность горлицы, по минимальным оценкам, упала в пятьдесят раз, по максимальным — в сотни. Связано это с неблагополучной ситуацией в местах зимовки: в степной зоне вырубаются лесополосы, для обработки полей применяют химию — по этим и другим причинам зимовать птице негде. Охотники в ответ на наше предложение внести горлицу в список охраняемых, говорят: “Ну мы же в этом сокращении численности не виноваты, почему вы запрещаете стрелять?” Мол, внесение в Красную книгу не может помочь, мы будем продолжать добивать. Где логика? Есть данные по падению численности. Есть инструкция по созданию Красной книги: при таких-то падениях численности надо заносить. Точка! Но “нет, не включаем, следующий вопрос!”».
Мы опять ничего не добились
Впервые после публичного возмущения ученых, связанного с исключением их из комиссии по редким видам, комиссия собралась первого ноября. На этот раз она была «правильной»: состав изменили, включив столько ученых, сколько нужно. Но при этом многое из того, что происходило на заседании, осталось загадкой.
«Во-первых, в Министерстве придумали спросить мнение регионов о целесообразности занесения в КК России предложенных нами таксонов (группы организмов, связанных той или иной степенью родства, — прим. ТД), — рассказывает Софья Розенфельд. — Мы получили ответы и обалдели. По ним видно, насколько все плохо в этих регионах! В лучшем случае они могут без ошибок написать название вида, в худшем — там просто бред.
Например, у региона вид в его региональной Красной книге, а они заливают, что с ним все прекрасно и он охотничий! Очевидно, они вообще не понимают, что творится. И вот теперь, если один регион против внесения, а восемьдесят — за, все, не будем заносить! Это беспрецедентно! Первого ноября мы ничего не добились, ни один вопрос не был поставлен на голосование. Опять выкинули всех наших гусей. Кончилось тем, что мы сейчас пишем докладные записки и петиции».
Битва за гусей
В субботу днем Софья Розенфельд работает в Институте проблем экологии и эволюции РАН. Обшарпанное здание, местами обвалилась штукатурка, обнажив кирпичи. Внутри старый ремонт. «Все, что вы хотели знать об отношении к ученым в России», — улыбается Софья в ответ на мои замечания о разрухе.
На мониторе компьютера Розенфельд — увеличенная фотография гусей в полете. Весь день Софья считает птиц по снимкам, данные заносит в отдельную табличку.
«Мне надо отсмотреть 20 тысяч фотографий, посчитать всех гусей. И еще определить, где лебедь, где казарка, где серый гусь… — комментирует свою работу Софья. — А еще я постоянно мониторю все, что сейчас происходит в отношении Красной книги, пишу записки, обоснования, даю интервью… У меня жизнь за бумажками проходит, я работать не могу!»
На последнем заседании комиссии по редким видам Розенфельд представляла интересы гусей.
«Мы предложили занести в КК серого гуся, у нас с ним все плохо, — рассказывает она. — Когда на гусей открыли весеннюю охоту (в советское время она была запрещена, — прим.ТД), его подкосило, потому что в это время вид уже сидит на яйцах. Весенняя охота наносит гигантский ущерб всем нашим гусям. Это ужас и позор для России, ни в одной цивилизованной стране этого уже нет. Представьте: гуси летят размножаться через пятьдесят регионов, и везде их стреляют! И потом достреливают на месте размножения. Гусь на яйцах сидит, а по угодьям охотники носятся. Взлетает гусь из под ног — бах-бах! Или самец от гнезда людей отводит — бах! А гуси ведь моногамные птицы. Вы убьете его пару — все, он больше не будет размножаться, как минимум в этом сезоне. А может быть, вообще не будет. Гуси же как люди, некоторые так горюют по своему партнеру, что не образуют пару до конца жизни. Во всем мире это поняли, а у нас нет! На охотничьих сайтах и форумах охотники рассказывают, как классно охотиться на гусей, когда они на яйцах или только прилетели на места размножения, преодолев тысячи километров! Мол, они же не улетают, они отводят».
Розенфельд рассказывает, что в 2018 году на сайте «Питерский Охотник» разместили фото с результатами прошлогодней весенней охоты на гусей. Один из пользователей сообщил, что их команда из трех человек за один день добыла 183 гуся! В НАО группа охотников за весну 2017 года добыла 700 гусей! И таких примеров много.
«Я практически сошла с ума, пытаясь с этим бороться. Лично я не понимаю, как можно получать удовольствие, когда ты кого-то убиваешь, но я не сумасшедший зеленый. Я убеждена, что охота имеет право на существование, если не вредит объектам охоты. Но то, что я сейчас вижу, — это ужас. Скорей, скорей, стреляй, пока не улетели в соседний регион, пока не улетели в Европу, пока не улетели в Китай, скорей-скорей! Главное, чтобы соседу не досталось! Очевидно, что сегодня охотничье законодательство не справляется, необходимо ужесточение охранных мер. И единственный способ спасти исчезающих на глазах птиц — занести их в Красную книгу».
На вопрос, сколько на сегодняшний день осталось серых гусей, Розенфельд отвечает, что дело не в цифрах, а в скорости. Если за десять лет численность упала наполовину, этого уже достаточно, чтобы занести вид в Красную книгу.
Помимо серого гуся, ученые предложили занести в КК три подвида гуменника. Численность западного лесного гуменника за двадцать лет упала со 110 тысяч до 45 — и это катастрофа. «Появились моторные лодки, хорошая техника. Моторка едет, а у него самка сидит на гнезде — он отводит, а его стреляют. Гуменник остался только там, где не проходит лодка. А как только проходимая река — там уже никого нет. Все эти доводы в защиту гусей на комиссии были отвергнуты. Я думаю, все под влиянием высокопоставленных охотников-олигархов. Знаете, каких птичек точно занесут в КК? Два подвида веретенника. Потому что они никому не нужны, на них не охотятся. Битва идет за гусей, уток, баранов, козлов и оленей».
Ямал все понял
Когда Софья Розенфельд не сидит за бумажками, она занимается полевой работой. На Ямале, в Ненецком округе, на Таймыре — много лет она проводит с коллегами авиаучеты и кольцевание гусеобразных птиц. Где-то выходят в поле люди с подзорными трубами и считают птиц. Там, где нет дорог, используют самолет. «По нашей огромной стране все данные, которые мы получаем, — это результат невероятного труда сумасшедших ученых», — улыбается Розенфельд.
Отношение к мониторингу птиц северных регионов Розенфельд ставит в пример остальным чиновникам России.
«У нас мониторинг поручен каким-то чиновникам, у которых нет денег, бензина, понимания, как и что делать. Устроено так: государство дает дотацию на мониторинг животного мира. На редкие виды вот вам три рубля, на охотничьи — триста. Дальше, регион, делай что хочешь: хочешь — гусей считай, хочешь — оленей, хочешь —тюленей. Нету системы. Регион может тратить деньги на мониторинг из своего регионального бюджета, только богатых регионов, да еще и с желанием что-то мониторить, у нас в стране немного… Систему мы наладили только в ЯНАО».
В этом году Софья была в экспедиции с апреля по сентябрь. Сначала считали лосей и оленей с воздуха на Ямале. Потом делали летний авиаучет водоплавающих птиц и копытных на Ямале, Таймыре, в Якутии (от Таймыра до дельты Лены включительно). Потом в НАО считали водоплавающих птиц на осенней миграции. «Когда работа проведена, мы говорим властям:“Вот тут у вас — гуси, тут — олени, тут надо сделать заповедник, здесь охоту запретить, здесь нефтяники — опасность”. И они следуют нашим рекомендациям. Так должно быть, но так с нами работают только Ямало-Ненецкий округ и Ненецкий. Они поняли важность водоплавающих. Сами чиновники признались: “А у нас же больше ничего нет из охотничьих ресурсов, всех остальных выбили уже!” И это так: диких северных оленей и лосей выбили, если и гусей выбьют, что у вас останется-то?»
Правильный мониторинг, и как он работает
Когда Розенфельд рассказывает, как работа по охране и мониторингу животного мира происходит на Западе, то закатывает глаза. «В Европе давно поняли: чтобы что-то использовать, за этим надо следить. Понимать, что происходит с ресурсом, как он себя чувствует, уменьшается или увеличивается, и сколько можно изъять без ущерба для популяции. Эту штуку придумали в США в 1800-е годы, и с тех пор у них лучшая система по мониторингу охотничьих ресурсов.
В США и Канаде есть Служба Рыбы и Дичи, которая финансируется государством. И ее сотрудники работают в каждом штате. У них там для управления только водоплавающими птицами существуют специальные Советы по каждому пролетному пути! И сколько и кого добывать или как охранять решается только после предоставления годового отчета. И этот годовой отчет включает в себя данные о численности, успехе размножения и прочие популяционные параметры — результат колоссальной работы государственных команд! Если что-то у них не то по результатам мониторинга, они сразу дают сигнал ученым: “Что-то у нас этой уточки маловато стало. Выясните, вот вам деньги!” Денег, к слову, они не жалеют. За два-три года ученые все выяснили, сказали: “Так и так, делайте это и это”. “Хорошо”, — сказало правительство. Сделали, что велели ученые, с уточкой опять все хорошо. Вот для этого нужен мониторинг! Мы пока там были, на все это смотрели, у меня разрыв сердца чуть не случился!»
Софья Розенфельд уверена: с охраной природы в России все еще можно что-то сделать. «Можно спасти вымирающие виды, поставить все на нормальные рельсы. Но надо менять законодательство, правила охоты, принимать стратегии по перелетным птицам. Нам надо избавляться от ксенофобии и сотрудничать со всеми странами. Но главное правило — не доводить до точки невозврата, когда вид медленно вымирает и ничего сделать нельзя.»
От очередного заседания комиссии, которое состоится завтра, 29 ноября, ученые ждут отдельного голосования по «спорным видам» — в этом списке гималайский медведь, якутский снежный баран, баргузинский северный олень, серый гусь, несколько гуменников и другие.
По словам Софьи Розенфельд, в Минприроды торопятся завершить все процедуры по принятию окончательного списка для переиздания Красной книги. «Мы пока еще боремся за гусей и других, но я не знаю, что будет. В какой-то момент они могут стукнуть кулаком по столу: “Вот так будет!” Тогда мы опять будем поднимать общественность. Что нам еще делать, чтобы спасти этих бедных птичек и зверей? Мы прекратим борьбу, только когда в России вновь начнут слушать ученых».
Редактор — Инна Кравченко