«Прощайте, жена и дети»

Чужая жена

Алена Хоперскова, бывшая руководительница информационного отдела

Война началась полгода назад, и похоронки им пришли почти одновременно — Настеньке, матери моей бабушки, и ее подругам. Юные, почти девочки по нынешним меркам, обнялись на лавочке, вцепились друг в дружку, выли в голос.

У Настеньки были две девчонки, Аля и Лиля, старшей еще и трех лет не исполнилось. Старшая, Аля, Аленька, Альбина, — это моя бабушка.

Прабабушка Настя в 18 лет, до войны и замужестваФото: из личного архива

Когда ее родной отец ушел на фронт, Альбине было два года. Воспоминание о нем у бабушки только одно: вот отец приходит домой уставший, моет руки и берет дочь на колени. Ей сперва неловко и страшно, а потом она смелеет и лезет ручонками прямо ему в тарелку с супом — выудить оттуда жареный лук, который она обожала.

«А он брезгливый был, жуть! — говорила мать бабушке потом. — Я обмерла, а он смеется и руки тебе целует. Как он тебя любил — это было просто нечто, души в тебе не чаял, Аля».

В той похоронке написали, что Николай Горбунов «геройски погиб». Всегда лез в пекло, всегда хотел быть первым, все делал на совесть, основательно. Был черноволос, а в детстве — белым-белым, как и бабушка. Все это моя бабушка узнает позже, когда станет взрослой.

Все детство она будет считать отцом другого человека.

Тогда в их большом доме на четыре семьи остались только вдовы с детьми. Стали жить как одна семья и помогать друг другу, только так и дотянули до мая 1945 года, до победы.

А потом был июнь, когда солдаты возвращались домой с фронта.

«Нас четыре подружки, — вспоминает бабушка, — все с самого утра сидим на лавочке, как птенчики, в одних плавочках, и смотрим — пройдет ли папа? Дождь идет, а все равно сидим, не уходим».

Все солдаты шли группами, и только один отстал.

«Я его увидела, соскочила и побежала к нему, кричу: “Папа, папа!” Сама не знаю почему — просто увидела его и полетела. Он меня поднял на руки, прижал к себе и понес. Я до сих пор помню, как у него сердце колотилось».

Дедуля (справа) с фронтовым другом, они считали друг друга погибшими и встретились через 14 лет после войныФото: из личного архива

Бабушка уже не помнит, как отреагировала ее мама, когда чужой мужчина принес ей ребенка на руках. И, конечно, не знает, что чувствовала Настенька, когда уносила дочь, а та кричала и плакала: «Но это папа, папа вернулся». Помнит только, что с тех пор тот солдат приходил на ту лавочку каждый день: поговорить, угостить конфетой, почитать вслух.

Василий — так его звали — остался в Сибири: вся его семья на Украине была убита фашистами. Работал в воинской части с Настенькой, наверняка замечал ее: она была поразительно красива, я помню это и по фотографиям, которые показывала бабушка в детстве.

«Она ему очень нравилась, но он считал, что он ее недостоин, — уверена бабушка. — Ведь все знали, что она вдова, что офицеры выше званием были готовы на ней жениться. Но раз мы, дети, прикипели к нему, то куда ей было деваться?»

Бабушка все детство считала, что Василий — это и есть ее любимый папа, который узнал ее на той пыльной дороге. О том, что он не ее родной отец, она узнала только в школе. Учительница распекала и уколола: «Ты ведь ему чужая!»

«Я даже не знаю, было ли мне с родным отцом так хорошо, как с ним, — медленно и тихо говорит бабушка, когда я прошу ее рассказать о Василии. — Он в нас с Лилей души не чаял: сам весь год ходил в простой солдатской форме, но девочки были одеты, обуты, хорошо учились. Когда мама на них ругалась, всегда заступался: “Ну Настенька, они же дети! Вырастут и все поймут”. Необыкновенной души человек. Человек, который дал нам вторую жизнь».

Я слышала эту историю — как бабушка привела в дом солдата, который стал ее отцом и самым лучшим дедушкой на свете для моего папы — сотни раз с самого детства. Но я ни разу не думала о том, что спрашиваю сейчас: «А твоя мама его любила?»

Прабабушка Настя со старшей дочерью АльбинойФото: из личного архива

Бабушка долго молчит, и я по телефону слышу, как она прерывисто вздыхает, перед тем как ответить.

«Мама шутила: “Если уж Альбина выбрала Ваську, то что нам оставалось?” Если честно, я думаю, что мама просто приняла его. За то, как он любил нас, детей, и как о нас заботился… Я считаю, что нам очень повезло».

Это было в Решетах — небольшом поселке в Красноярском крае. Все мое детство бабушка говорила мне, что там находится воинская часть. Часто вспоминала шахматы и шкаф, которые подарили ее матери заключенные, по словам бабушки, прекрасные умные люди, ученые. Теперь «Википедия» говорит мне, что в Решетах был лагерь НКВД, куда отправляли в том числе и «политических».

«Я ненадолго»

Анна Воробьева, корреспондент

Про своего прадеда, Николая Александровича Белавина, я, как мне казалось, знала самое важное. Во-первых, он был художником и больше всего любил храмы: в каждой комнате бабушкиной квартиры по черно-белой карандашной церкви в резной раме. Во-вторых, он воевал: брал Берлин, попал в плен, а потом за это получил восемь лет лагерей. Наверное, заподозрили в шпионаже — так я отвечала себе на вопрос о том, что такого он сделал в этом плену и почему в КГБ решили, что он — «враг народа». И, как выяснилось, была неправа.

Николай Белавин был призван на фронт из Москвы в июле 1941 года. Полгода он воевал в стрелковом батальоне Центрального фронта, а зимой 1941-42 годов при отступлении обморозил ноги. «Наши» оставили его, а немцы — нашли и взяли в плен. Прадед попал на принудительные работы в баварский Бамберг. Там писал все, что видел: углем на папиросной бумаге выводил портреты других пленных, охранников, делал пейзажные наброски. Все работы аккуратно подписывал. Понравившиеся рисунки немцы забирали себе: возможно, благодаря этому он и выжил.

Открытки дедушки из лагеря. Фотографий дедушки не сохранилосьФото: из личного архива

Весной 45-го американские войска освободили Баварию. Прадед вернулся на фронт и в составе пехотной части дошел до Берлина.

Осенью 1946-го, через год после демобилизации, началась черная полоса — КГБ нашел его «непатриотичные» рисунки в немецких архивах. Бабушка вспоминает, как за ним пришли: в семь вечера в дверь «постучало» пальто с каракулевым воротником. Больше она, десятилетняя, ничего не разглядела. «Папа вышел, через минуту вернулся за вещами и сказал: “Я ненадолго”. И ушел на восемь лет», — рассказывает она.

Прадеда осудили по 58-й статье («Измена родине») и отправили сначала в Соловки, а потом на Дальний Восток — строить железные дороги на Колыме и в Магадане. Его осудили на 10 лет, но через восемь реабилитировали и освободили — он вернулся в Москву и до смерти остался свободным художником.

«Настька, учи языки!»

Настя Лотарева, экс-главный редактор

Моя бабушка, Светлана Федоровна, Светочка, родилась 21 июня. Поэтому, когда ее четвертый день рождения отмечался, это было классическое «встали и ушли в военкомат», как в фильмах.

Ее отца забрали в 1937-м, мама Настя, в честь которой меня и назвали, растила одна троих детей, мыла полы в госпитале города Николаева. Город Николаев попал в оккупацию через два месяца, в августе. В госпитале были теперь немцы. Бабушке Свете было тогда четыре года.

Моя бабушка Светлана Цехан сразу после войныФото: из личного архива

В нашем саду в кустах малины прятался раненый летчик, которого не успели вывезти и сказали выбираться самому. Прабабушка давала ему и его товарищам гражданскую одежду и несколько дней кормила. Летчик долго писал ей потом и посылал аттестат. Но прабабушка стеснялась своей неграмотной  письменной речи и не отвечала.

В госпитале работала русская немка Герда, врач. Она давала нашей семье остатки еды — в бидончике под дощечкой лежало масло, а сверху наливались объедки. Однажды бабушка попала под проверку, что тоже расстрельное дело, четырехлетний ребенок с бидончиком стоял перед автоматчиками. Спасла ее та же немка Герда, что–то придумала, выгородила.

Брата Светы, шестнадцатилетнего Николая, угнали из Николаева в Германию, когда всех грузили в вагоны, Света вырвалась из материнских рук и побежала к брату через площадь. Нет, в нее никто не стрелял, но это было совершенно не очевидно, когда она бежала. Дедушка Коля попадет в лагерь, будет немного говорить с охранниками — он хорошо знал немецкий. Перед приходом советских войск он услышит, что их хотят посадить на баржи и утопить, и сбежит, не уговорив никого сделать так же, кроме одного своего друга. Я хорошо помню двоюродного деда, его голубые, слегка выцветшие — как у всех в нашей семье — глаза и вечная его фраза: «Настька, не ленись, учи языки! Учи!»

Николай Ганичев, мой прадед, и его награды. Ему не дали уйти на войну, хотя он пытался, он был председателем сибирского совхоза и построил в Сибири первый аэродром из тех, где  тренировались пилотыФото: из личного архива

Когда немцы уходили, один забежал в дом. Там под марселевым одеялом лежали Света и Вера, две сестры. Немец был с автоматом, схватил одеяло и стал водить дулом автомата над детьми. Раз, два, потом сказал: «Ппух!» — взял одеяло и ушел.

Годы спустя бабушка Света ехала на поезде в ГДР. Граница туда ночная, пограничники, громко переговариваясь на немецком, заходят и светят фонариком в лицо, говорят: «Аусвайс». Она проснулась от света фонарика и просто потеряла дар речи. Буквально. Насовсем. «Я, — говорит, — мычу, Валерка (дедушка) говорит: “Света, Светочка, что? Что они сделали? Они тебе навредили? Или инсульт? Или что?!” — а я пишу: “Не могу, не могу говорить” на салфетке. Память превратила в ребенка».

Наш плакат, с которым мы ходим на «Бессмертный полк». Крайнее фото справа сверху — дедушка Коля, рядом в ушанке его сестра, моя бабушка Светлана ЦеханФото: из личного архива

Света говорила, что ничего страшнее оккупации в ее жизни не было, несмотря на забранного в заключение отца, тяжелые болезни и вообще не самую легкую жизнь. Но в нашей семье 9 Мая — это действительно самый главный праздник, сейчас, когда бабушки с нами уже нет, тоже. Бессмертный наш полк — это и бабушка, и дедушка, войну проведший в сибирской деревне, и прадед, председатель совхоза, построивший первый в Сибири аэродром для быстрого обучения пилотов, и его брат, связист дедушка Боря, и второй дед, работавший на заводе в 14 лет, стоявший на ящике, потому что по-другому не дотягивался, и муж сестры моей бабушки дед Вася, танкист. Это мы, их дети и внуки, и это наша Победа.

Цемент

Алина Скуридина, руководительница финансового направления фонда «Нужна помощь»

«Прощайте, жена и дети»

Анна Попова, корреспондент

Последнее, что мой прадед Василий Войнов написал с фронта семье, было короткое: «Прощайте, жена и дети». Потом они пытались отправить ему «треугольничек», но его вернули с припиской: «Выбыл из части». Он считался пропавшим без вести, пока, уже после распада СССР, моя бабушка не стала узнавать, что случилось с ее отцом. Так выяснилось, что он скорее всего погиб под Ржевом в 1943 году.

Прадед Василий ВойновФото: из личного архива

Прадед и его жена Евдокия знали друг друга всю жизнь: они были родом из одной рязанской деревни. Потом поженились, и у них родилось пятеро детей, самая младшая, моя бабушка, в январе 1941 года. Всех их прабабушка спасла от голода во время войны — и они всю жизнь были ей благодарны. Она так и не вышла замуж второй раз после смерти прадеда и отдала себя воспитанию детей и внуков.

Прабабушка Евдокия последний раз видела мужа на станции Гражданская, когда он был вместе с сибирской дивизией проездом в Москве. По иронии судьбы я проработала рядом с Гражданской год и каждый день ходила по платформе, на которой когда-то прабабушка и ее старшая дочь Зоя метались туда-сюда среди солдат и офицеров в поисках прадеда. В конце концов они нашли его, он успел поцеловать жену и обнять дочь — и уехал навстречу, как оказалось, своей смерти.

От прадеда остались яблоневый сад, старый дом под Москвой и черно-белая фотография на стене в бабушкиной спальне.

Три «Красных звезды», два «Красных знамени»

Владимир Шведов, бывший заместитель главного редактора

Моего прадеда, отца бабушки по материнской линии, звали Зосим Кузьмич Чернятьев. Хотя в нашей семье нет традиции вести родословную, десять лет назад я немного собрал и систематизировал сведения про него — он был офицером РККА, поэтому их сохранилось немало.

Зосим Кузьмич родился в 1913 году в Костромской области, в деревне Черныши. При крещении его нарекли Изосимом, со временем первая буква имени из-за ошибки потерялась.

Еще в подростковом возрасте Зосим проявлял большую исполнительность и стремление к руководству. В тринадцать лет прадед на протяжении нескольких месяцев заведовал колхозом. Повзрослев, он записывается и в комсомол, а с 1939 года становится членом ВКП(б). Убежденный сторонник большевизма, принципиальный и порою суровый человек, Зосим Кузьмич с молодости четко решил посвятить себя военной службе. В 22 года он записывается в РККА и вскорости заканчивает артиллерийское училище.

В советско-финской войне 1939—1940 годов капитан Чернятьев командовал артиллерийской ротой. С июня по ноябрь 1941-го, в первые месяцы Великой Отечественной — снова командир роты на Северо-Западном фронте. В это время Зосим Кузьмич несколько раз был в шаге от смерти: получил два тяжелых ранения под Новгородом и под Пушкином, был контужен под городом Кроже.

Зосим КузьмичФото: из личного архива

На этом успешная служба Зосима Кузьмича не прервалась — он быстро восстанавливается и уже в 1942-1943 годах командует батальоном на Западном фронте. В мае 1944-го оканчивает специальный восьмимесячный ускоренный курс Военной академии Красной армии им. М. В. Фрунзе. И случается нечто интересное: по  документам, найденным в архивах, в августе 1944 года командир батальона капитан Чернятьев считается пропавшим без вести — где-то на просторах образованного в апреле 1944-го 3-го Белорусского фронта. На самом деле, уже по другим документам, в это время Зосим Кузьмич получает повышение до майора и занимает значительную должность «помощника начальника оперативного отдела штаба армии 33 по использованию опыта войны», что бы это ни значило. Мне пока так и не удалось выяснить, чем именно занимался в это время прадед.

Участвовал в освобождении Белоруссии, Западной Украины, Польши. Во время битвы за Берлин командовал дивизионной артиллерийской батареей. После подписания Третьим рейхом капитуляции на протяжении года был военным комендантом в одном из немецких городков недалеко от столицы.

Вернувшись в СССР, Зосим Кузьмич занимал должности начальника военной части и помощника военкома, объездил множество больших и малых городов. В конечном итоге он получил звание подполковника и место военкома Калужской области, а в 1952 году ушел в увольнение. В Калуге стал депутатом Горисполкома, председателем по вопросам распределения жилплощади.

Инвалид Великой Отечественной, Зосим Кузьмич всю жизнь страдал от множества ранений, полученных во время сражений. В старости даже незначительные болезни проходили крайне тяжело. В 1984 году скончался.

У него было много медалей и орденов, в том числе «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За оборону Ленинграда» и «За взятие Берлина». Также награжден тремя орденами Красной Звезды, двумя орденами Красного Знамени.

Охранная молитва

Светлана Ломакина, корреспондент

У меня нет особенных историй. Есть только короткий фрагмент в памяти, как я, еще такая маленькая, что неуверенно держусь на ногах, стою на подоконнике со стороны улицы и целую стекло. Меня придерживают мамины руки. По другую сторону окна я вижу большое, счастливое и сильно измятое лицо. Оно мне улыбается и гулит. Это прадед Петя. Он так разговаривает.

К тому моменту, когда мне исполнилось полтора года, мы с ним сравнялись в развитии. Я шла вперед, а он назад, и вот в этой точке-полуторке мы и пересеклись. Вместе гулили, вместе смеялись, вместе плакали и делили игрушки. Мама близко не подпускала — боялась, что большой ребенок может нечаянно навредить малому.

Прабабушка Милка (на самом деле ее звали Марфа, но из-за тихого характера и ласкового ко всем обращения прижилось — милая, Милка) рассказывала, что до войны дед был с буйным нравом. Громко ругался, вечно был чем-то недоволен и даже руку на нее поднимал. Но тогда, говорила Милка, мало какая жена не была битой. Все так жили, а раз все, то и она.

Фото прадеда не сохранилось. Есть только Милка, на фото — девушка справа с книжкойФото: из личного архива

Марфа вышла из рода священнослужителей. Поскольку времена были суровые, о своих дедах-прадедах она не рассказывала. Я тогда была еще мала, а на расспросы мамы прабабушка отвечала всегда одно: «На кой тебе это знать, милка? Уж лучше помалкивать…»

От более разговорчивых родственников я узнала, что одного из моих дальних прадедов расстреляли за пословицу. Мол, во время работы на колхозном поле он сел на завалинку, достал папироску и задымил. Был прадед красавец и балагур. За словом в карман не лез. Кто-то уколол его, что в рабочее время негоже табачище гонять, а тот бросил в ответ: «Работа не медведь — в лес не убежит». На следующий день его забрали.

Прабабушка Милка ничего не рассказывала. Я помню, что она всегда улыбалась своей еле уловимой, тихой улыбкой и беспрестанно молилась.

Молилась она и в годы войны, тогда, правда, тайно. Бабушка рассказывала, что, когда прадеда забрали в солдаты, Милка пешком обошла семь церквей, заказала семь молебнов и принесла ему на фронтовые сборы (наши тогда стояли под Царицыно) охранную молитву и железный крест. Прадед, Петр Ильич Назаров, был сапером, всю войну прошел с этим крестом. Видел, как рядом на части разрывает его друзей, а самого его — один раз контузило.

Вернулся цел — руки, ноги на месте. Только в голове у него что-то переключилось. Вначале стал туг на ухо, кричал громко. Потом обозлился, не мог понять, что с ним не так, — метался, рычал, сопротивлялся природе. А потом покатился в детство.

Когда я родилась, он уже не умел ходить. Целыми днями сидел на стуле — смотрел в окно и ждал меня, свою единственную и лучшую подругу. Он не понимал, что я его правнучка.

Говорят, дети до трех лет ничего не помнят. Кто-то, может, и не помнит. Но я отчетливо вижу зеленый коломенский дворик, нежно-фиолетовую сирень у окна, а в окне — счастливое, круглое, блестящее от слез лицо прадеда. Он тянет ко мне через стекло неловкие руки, стучит, сжимает и разжимает кулаки — просит конфетку…

Дрожало все от огненных снарядов

Анжелика Чудинова, благотворительный фонд «Нужна помощь»

Дедушку моего мужа — Александра Григорьевича Чудинова, мобилизовали в 1944 году, когда он заканчивал второй курс медтехникума в Кинешме. Дедушку направили на службу в Ленинград. Он рассказывал, что увидел город в развалинах, трупы людей еще не убрали. Отрывок из его воспоминаний о службе:

«Нас подвезли к переправе через Ладожское озеро. Первые две машины с новобранцами двинулись по льду, который начал трескаться. Машины утонули. Выплыло лишь несколько человек.

Александр Григорьевич ЧудиновФото: из личного архива

Потом я служил на катерах-тральщиках под Нарвой и Кронштадтом. Были мины глубинные, на глубине трех-пяти метров, якорные и другие. Нужно было мину не только вытащить, но и обезвредить. Я помню, как нам предстояло обезвредить мину весом в полторы тысячи тонн весом, которую вытралили в Финском заливе. Она была изготовлена в период Первой мировой войны. Вначале был приказ расстрелять ее из пулемета. Ничего не получилось. Меня послал командир на шлюпке с минером, который взял несколько запалов, чтобы обезвредить мину на воде. Катер находился в полутора километрах от мины. Мы легко подплыли к мине, стремясь не задеть взрывные колпачки. Я держал мину и шлюпку, а минер пристраивал два зарядных устройства. Надо было поджечь бикфордов шнур и отплывать. Когда мы подплывали к мине, шлюпка быстро шла, а когда стали отплывать, поняли, что нас несло течением. Я гребу, а шлюпка на месте. Времени не оставалось, и я принял решение идти в другую сторону. Мы немного успели отойти, как мина взорвалась, и нас выбросило в воду. Хорошо, что мы были в спасательных жилетах. Меня контузило, но я пролежал в санчасти два дня, и меня выписали.

Александр Григорьевич Чудинов (в центре)Фото: из личного архива

Уже после Дня Победы мы узнали о том, что война на Вислинской косе продолжается. 27 апреля была налажена переправа на косу, и там враг занял исходные рубежи. Сдаваться они не хотели. В этих войсках были власовцы и эсэсовцы. Три или четыре раза наши высаживались на косу, но у врага был хороший обстрел, и тогда погибло очень много наших людей. Наш катер оставили в Гданьске, так как готовилось новое наступление на засевшего на косе врага. 10 мая по Гданьску везли «катюши», огромное количество. А 11 числа начался обстрел косы. Дрожало все от огненных снарядов. А 12 мая навели переправу и опять высадили десант. 13-14 мая враг был разбит.

Я служил в армии до ноября 1951 года. Давали отпуска на 10-20 суток, я ездил домой. В Лухсе жил мой брат Николай Григорьевич, который вернулся с войны без ноги. Потом я остался на сверхсрочную службу санинструктором в химдивизионе».

Три жизни Тани Бурениной

Инна Кравченко, старший редактор

Моя бабушка, Татьяна Ивановна Буренина, родилась под Белгородом 31 декабря 1918 года и в 19 лет вышла замуж по большой любви. Дед учился в Киеве, в сельхозакадемии, на агронома. В 1939 году родился мой папа. В июле 41-го деда призвали на фронт, а в октябре он уже пропал без вести.

Бабушка тогда только-только родила второго ребенка, девочку. С горя у нее пропало молоко, и в начале зимы маленькая Светлана умерла от голода. Бабушка не хотела больше жить. Она оставила сына свекрови и поступила в школу радистов, откуда весной 1942 года ушла на фронт.

Таня ничего не боялась, лезла, как сказали бы сейчас, во все дыры и горячие точки, участвовала в рискованных боевых операциях. Они с вместе с командиром, прикинувшись украинскими крестьянами, переносили знамя полка через линию фронта, в это знамя бабушка была завернута под одеждой. Но пули свистели мимо, как бы отчаянно она себя ни вела. А может быть, она была слишком хороша и слишком трогательно пела украинские песни…

Татьяна Ивановна БуренинаФото: из личного архива

Она прошла всю войну без единого ранения, начав ее рядовой связисткой под Курском, а закончив в Берлине лейтенантом, командиром стрелковой бригады, с орденами Красной Звезды и Боевого Красного Знамени.

Вернувшись с фронта домой, бабушка устроилась работать в военкомат — перекладывать бумажки, потому что никакой профессии до войны получить не успела. Годы шли, бумажки перекладывались, вырос мой отец, родилась еще одна дочь, хотя семейная  жизнь у бабушки так и не сложилась.

Как участник войны, она вышла на пенсию в 50 лет… и поступила работать помощником режиссера в Белгородский областной драматический театр. Артистическая натура и украинские песни взяли свое. В этот момент началась третья, самая счастливая часть ее биографии. Еще 25 лет бабушка проработала в театре помрежем, считалась незаменимым специалистом, знала наизусть все спектакли, ездила на гастроли, вся труппа на нее молилась и звала своим талисманом удачи.

В здравом уме и твердой памяти, в окружении внуков и правнуков, Таня Буренина ушла из жизни в своей постели 98 лет от роду — в июне 2016 года.

Лепешки на олифе

Софья Коренева, корреспондент

Я знаю, что в моей семье было два участника войны со стороны матери и отца, и истории у них очень разные.

Прадедушка Илья был профессиональным военным, офицером. В должности командира взвода противотанковых ружей освобождал Варшаву, дошел до Германии. Он умер, когда мне было всего шесть лет, поэтому я помню его очень плохо.

Илья РыжковФото: из личного архива

Мой отец рассказал, что прадедушка, как, наверное, и большинство фронтовиков, о войне говорить не любил. Вспоминал что-то совсем не связанное с боями. Например, что у одного начальника штаба был очень красивый почерк, а другой начальник был очень интеллигентным человеком, что для Ильи Львовича было высшей похвалой. Как-то папа спросил, откуда у него на носу горбинка, и тот ответил, что в него во время войны попала пуля. Как, когда и где получил ранение, рассказывать не стал.

Зато они с прабабушкой с удовольствием вспоминали послевоенную жизнь в Германии. Два года они семьей, в том числе с моей уже родившейся бабушкой, жили в городе Хемниц. Им нравились немцы, они называли их порядочными и трудолюбивыми.

Раскрашенная фотография из Германии. Прадедушка с прабабушкой и детьми (девочка — моя бабушка)Фото: из личного архива

Рассказывали, как хозяйка квартиры, где они жили, устроила праздничный ужин в честь приезда из СССР моей прабабушки с детьми. Вспоминали печку в том доме, которая была газовой, но могла работать и на дровах, и на угле. Прадедушка и прабабушка, родившиеся в деревне на Алтае, такого уровня комфорта никогда не видели. Папе кажется, то послевоенное время было лучшим периодом в их жизни.

Илья РыжковФото: из личного архива

О том, что в семье был еще один фронтовик, я узнала всего несколько лет назад. Брата моего прадедушки по материнской линии — Ивана — в 26 лет призвали на фронт, когда он заканчивал срочную службу на базе Амурской флотилии в Хабаровске. Моя двоюродная бабушка — единственная в семье, кто помнит его. И то только день, когда Иван пришел попрощаться перед отправкой на фронт. К чаепитию нажарили лепешек из отрубей на строительной олифе, и Иван даже заплакал, увидев, как бедно живет семья. Он посидел за столом час-полтора и убежал на железнодорожный вокзал. В 43-м семья получила похоронку, где говорилось, что солдат погиб 20 марта в бою у деревни Борок в Новгородской области.

Иван СухоносовФото: из личного архива

Мать Ивана никак не могла поверить, что сын погиб, думала, он в плену, часто плакала. А 9 мая 1946-го с самого утра ей стало особенно плохо от всеобщего праздника. Что-то случилось с сердцем, и вечером она умерла.

Двоюродная бабушка в 90-е пыталась узнать, где похоронен Иван, но оказалось, что в указанной в похоронке области больше 30 деревень с названием Борок. Уже в 2018 году нужное место смог найти мой двоюродный дядя. Оказалось, что в марте 43-го у деревни Борок возле города Старая Русса проходила неудачная наступательная операция советских войск, в которой погибли больше тридцати тысяч человек. Сейчас многие приезжают туда в поиске информации о пропавших фронтовиках и ставят на местах сражений памятные доски в их честь. Теперь там есть и памятник в честь Ивана.

Красная коробочка

Светлана Буракова, экс-редактор раздела «Афиша» и младший новостной редактор

Мой прадедушка, Александр Иванович Бураков, умер в ноябре 1956 года, почти за 40 лет до моего рождения, и вся информация, которая у меня есть о нем, — это рассказы папы, дяди и в большей степени, конечно, дедушки. Они с бабушкой бережно хранят все фотографии и документы, а награды лежат в отдельной красной коробочке, в которой они еще когда-то вручались. С каждым годом коробочка все сильнее разваливается, но бабушка продолжает ее виртуозно подклеивать, подкрашивать и реставрировать — еще со школы она для меня буквально семейный символ памяти.

Прадед родился 8 марта 1907 года в городе Березовске под Екатеринбургом. Его мобилизовали и отправили на фронт с первых же дней войны в 1941-м. Он попал в распоряжение командующего Ленинградским фронтом, блокаду Ленинграда прошел от начала и до конца в звании младшего сержанта. Практически под конец блокады стал командиром орудия пулеметно-артиллерийского батальона. Собирая информацию для этой заметки, я нашла наградной лист о представлении прадеда к ордену Красной Звезды, которого раньше никогда не видела в личных архивах. В нем есть абзац с описанием заслуг прадедушки. Оно, конечно, максимально сухое и сугубо канцелярское, но ужасно важное лично для меня: «За время пребывания в действующей армии с 6.06.42 неоднократно вел огонь прямой наводкой по сооружениям противника. Им уничтожено и подавлено 37 огневых точек противника. Восемь раз он поддерживал огнем прямой наводкой разведывательные операции наших разведгрупп, проявляя при этом образцы отваги, мужества и высокого уменья».

Самой захватывающей в рассказах дедушки об отце всегда была часть о ранении. После очередной бомбежки фашистской авиации прадедушка был ранен и контужен. Его полностью засыпало землей.

Его откопали и сразу же направили в медсанбат.

После войны дед вернулся в свой родной город и продолжил работать на шахте. Из наград, которые он получил — орден Красной Звезды, медаль «За оборону Ленинграда» и медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне». Все они хранятся в той самой красной коробочке.

Дедушка умер рано, в 1956 году, когда ему было всего 49. После контузии он всю жизнь мучился от головных болей — даже брился наголо, потому что так ему было легче переносить мигрени. Со слов дедушки, про войну прадед говорил немного, поэтому и подробностей о его службе на фронте не знает практически никто.

Я не умею подбирать слова, когда пишу подобные тексты. Все не то и не так. Формулировки кажутся то слишком напыщенными, то слишком робкими, то слишком канцелярскими, то простоватыми. Но я все равно пишу. Пишу, как получается, потому что хочу, чтобы о моем личном герое знали и помнили.

Записано со слов

Илья Семенов, корреспондент

Начало войны моя бабушка Надежда Ивановна Маркелова встретила в родной деревне Галкино во Владимирской области. К тому времени ей исполнилось 16 лет, она как раз получила среднее образование — тогда это было семь классов. В военкомате ее решили не отправлять на фронт, а оставили работать в тылу. За зиму 41-42 годов бабушка выучилась на трактористку и до конца войны работала в колхозе на харьковском тракторе СХТЗ 15/30 (такой же стоит на территории Тимирязевской академии в Москве как монумент «Слава труженикам села»). В первые годы ей помогал младший брат Саша, который работал прицепщиком, — управлял плугом. Однажды он от голода и усталости уснул, сидя на задах трактора, и упал прямо в распаханную землю. На обратном пути бабушка его едва не задавила, но чудом вовремя заметила, вспоминала потом об этом всю жизнь. Саму ее во время ремонтных работ (зимой они полностью обслуживали трактора, были и водителями, и механиками) придавил трактор, но другой тракторист вовремя заглушил мотор и спас ее от смерти. После этого, как сама говорила, она ходила «вся синяя».

Надежда МаркеловаФото: из личного архива

Непосредственно фронт так и не дошел до тех мест, но во время, вероятно, битвы за Москву они постоянно слышали канонаду, продолжая работать. Брата Сашу в конце войны призвали в армию, но он практически не принимал участия в военных действиях и был демобилизован по состоянию здоровья. А бабушка продолжала работать вплоть до 45-го. Рассказывала, что, узнав о победе, сожгла свои права трактористки и зареклась никогда больше не садиться за руль трактора. Так оно, в общем, и вышло. А чуть позже сгорели все архивы с документами и, де-юре, она не была признана работником тыла, всю жизнь получала обычную пенсию, про военные годы в трудовой было указано «записано со слов».

Александр Маркелов, братФото: из личного архива

После войны бабушка и вся ее семья (мама, братья и сестра) переехали в Ленинградскую область, на бывшие финские территории, в родной деревне она больше никогда не бывала. Бабушка умерла два года назад, на 94-м году жизни. Немного рассказывать о войне стала только в последние годы, но без особой охоты. Чаще всего вспоминала, какие у нее были длинные волосы в молодости и как она сожгла свою роскошную косу (почти до пят!) золой, которой тогда пользовались вместо мыла, — по неопытности неправильно рассчитала пропорции, косу больше никогда не отращивала.

Полторы нормы

Мария Никитина, отдел фандрайзинга фонда «Нужна помощь»

Дедушка Сережа родился в 1922-м. Я помню его очень красивым: у него были волнистые седоватые волосы, тонкие черты лица, добрые глаза и тихий голос. Он носил легкие рубашки и брюки. Дедушка говорил, что, когда я буду взрослая, он расскажет мне про войну.

Мы с сестрой проводили лето в деревне с тетей, когда приехали родители и сказали, что дедушка умер. И мне стало жаль, что вырасти я не успела.

Позже я узнала, что к моему появлению у дедушки уже не было половины внутренних органов: рак груди и посаженный в ГУЛАГе желудок, вырезаны часть кишечника и желчный пузырь, одна почка, поврежденная и чуть не ампутированная на войне нога, прошедшие цингу зубы. Поэтому я и видела его всегда в рубашках и брюках — открывать свои болезни считалось стыдным.

Еще позже я поняла, что про войну он бы мне все равно не рассказал, он не рассказывал про нее и взрослым. Может, потому что не хотел вспоминать. Может, потому что то, что он мог рассказать, тоже считалось бы стыдным. А может, и потому что война была лишь частью большой и сложной картины жизни. Всех, в том числе меня, интересовала только сама война, а рассказывать про нее в отрыве, думаю, было слишком сложно.

При жизни дедушки, кажется, единственный факт из его биографии, который я знала, — это то, что он был на войне. Просто сам факт, без какого-либо контекста.

Мама рассказала, что подростком он мечтал работать в театре, поэтому много читал, а потом и писал рассказы в стол. К счастью, часть рассказывал приятелям-журналистам и журналисткам, а в конце девяностых записал их на кассету, поэтому слова дедушки остались у меня в памяти.

Из этих рассказов мне больше всего запомнилось, что дедушка очень жалел коней, которые гибли по вине людей в кавалерийской разведке. Он вспоминал своего «Конька-горбунка», который разорвался от снаряда у него на глазах..

Помню, как негативно он отзывался о кураже, который захватывает многих при описании военных действий. Дедушка рассказывал журналистке Светлане Смолич: «Сейчас, когда показывают знаменитый военный парад в ноябре 41-го на Красной площади, с которого боевые колонны уходили прямо на передовую, я никакого восторга или подъема не испытываю. Этот энтузиазм тогдашние журналисты придумали, а потом в течение многих лет о нем традиционно говорили. Мне возражают: “Как же так? Ведь люди шли в бой со словами “За Родину! За Сталина!”” Да, в газетах так писали, а я не разу не слышал, чтобы кто-нибудь возле меня, идя в атаку, крикнул “За Сталина!”»

И еще запомнились мне строки о товарищах, бывших фронтовиках, которые спасли дедушке жизнь. Уже после войны, на Сахалине: «… конечно, не только полутора норм, я и одной бы не выполнил, если бы не мои товарищи, тоже бывшие фронтовики и армейцы. Несмотря на молодость, они многое успели повидать, ни перед чем и ни перед кем не испытывали страха. Дух сопротивления разного рода мерзостям ГУЛАГа в нас был достаточно крепок, а от уголовников нас, к счастью, отделили. Мы, несколько человек, среди которых были очень талантливые ребята — даже художник и поэт — объединились в коммуну. Сами себе готовили, делились посылками. Вот они, лагерные мои друзья, часто выполняли за меня норму. У нас был хороший начальник лагеря (бывший летчик) <…>. Мы не голодали, как заключенные в других лагерях, и это было большое благо. А главное, мы верили, что со смертью “вождя всех народов” (не вечен же он!) мучениям придет конец».

Дедушка говорил, что среди его товарищей он был самым старшим, но самым наивным. Его амнистировали в 54-м. С октября 1956 года дедушке была назначена пенсия как инвалиду войны. В тот год прошло 11 лет с победы, а дедушке исполнилось 34 года.

Пустое небо

Полина Иванушкина, корреспондент

Когда Пьеха пела эту песню, дедушка всегда поднимал от покрытого клеенчатой скатертью стола голову к приемнику, показывал указательным пальцем куда-то в потолок, потом прятал лоб в большие ладони, сцепленные артритными пальцами. Неизменная вазочка со смородиновым вареньем, умолкавшее только на ночь радио, стариковский быт. Он дожил до 89, был инженером, начальником цеха, одним из первопроходцев города, вознесшегося среди корабельных сосен. Мирная, долгая, обычная жизнь. Не то у братьев.

Я с дедушкой ФедейФото: из личного архива

Их было трое.

Федя, Саша, Витя.

Остался один Федя. Уже очень давно.

В 41-м успел только ежей под Москвой потаскать, да окопы порыть, потом студиозусов быстро отправили вместе со всеми их химическими лабораториями и прочими важными для металлургии штуками в Ташкент.

Витя, младший, успел меньше. Только остаться в Ржевском котле. «Там, куда на поминки даже мать не придет». И про него стихи есть, и про него.

А про Сашу — песня.

«Это же про брата моего, — говорил дедушка. — Ее еще Марк Бернес раньше пел…» Бернеса в мои времена уже не передавали, а Пьеху — да, и дочь моя ее сейчас поет, и, когда смотришь на фотографии майора Александра Иванушкина, красивого гагаринской, летчицкой красотой, оно, в общем, норм, но вот когда песню слушаешь, каждый раз плачешь, даже когда Варя просто заводит ее на качелях, подставляя на каждом новом вираже лицо огромному небу. Сила искусства, наверное…

«Однажды в полете мотор отказал.
И надо бы прыгать, не вышел полет,
Но рухнет на город пустой самолет…»

Это было 22 июня.

1964-го.

Советская военная часть в Тюрингии.

Последний день службы перед отпуском — уже упакованы чемоданы на Родину, первым делом к Феде под Пензу, он там работает на чем-то секретном, смородину сажает на шести сотках… Тридцать девять. Как мне этим летом. Жене потом сказали, что костяшки пальцев так и продолжали сжимать штурвал, уже вошедший в землю, — за чертой городка. Йена называется. Дали орден Отечественной Войны — в мирное время.

Александр Иванушкин и его собственноручный рисунокФото: из личного архива

«Пускай мы погибнем, но город спасем», — песня была написана после гибели Капустина и Янова, уведших самолет от Берлина спустя два года. «Это и про Сашку тоже, таких подвигов всего несколько было… — всегда говорил дедушка, глядя куда-то мимо нас. — Слова Роберта Рождественского. Музыка Оскара Фельцмана». И замолкал. Только радио продолжало петь.

«А город подумал, ученья идут».

Небо-то какое большое!.. Какое пустое оно теперь, господи.

Неспокойная жизнь

Екатерина Гришунина, экс-руководительница «Пользуясь случаем»

Вывеска «Райсобес»: сюда приходят за советом, кто с просьбой, кто за помощью. И каждый раз надо найти какой-то вариант, чтобы ушел человек довольным, чтобы глубоко почувствовал, что он окружен заботой и вниманием. Ведь люди, приходящие сюда, особой категории. Это пенсионеры. И отношения к себе требуют особого.

Возглавив отдел социального обеспечения, Иван Васильевич Выдыш поближе познакомился со своими подопечными. Особенно с участниками Великой Отечественной войны, с семьями погибших воинов. Почитай, в каждой семье побывал, посмотрел, как живут, в чем нуждаются. Такая забота вполне понятна, ведь Иван Васильевич — сам участник войны, прошел большой жизненный путь.

Он попал на фронт 18 лет от роду. От привычных деревенских забот оторвала парня война и бросила на один из самых трудных участков — Ленинградский фронт. Конечно, все они, вновь прибывшие, такие же молодые ребята, слышали о Ленинграде и напряженно следили за ходом битвы. Но не рассчитывали на то, что сами станут ее участниками. Под сильным артиллерийским огнем переправились через Ладогу. Началась фронтовая жизнь.

Здесь он узнал цену каждому грамму хлеба. Он видел людей, которых вывозили из блокадного Ленинграда, и понял, какое великое испытание выпало на долю этого города.
Несмотря на огромные трудности, советские войска сдерживали натиск противника. А в январе 1943 года началась операция по прорыву блокады Ленинграда.

24 февраля взвод, в котором воевал И. В. Выдыш, вел наступательные бои. Продвижение вперед остановил вражеский дзот. Под шквальным огнем бойцы залегли. Выход один — уничтожить точку. И боец Выдыш получил задание: добраться до первого отделения и передать приказ подавить дзот. Но оказалось, что командир отделения тяжело ранен, и Иван Васильевич сам повел солдат в атаку. Отделение выполнило боевую задачу — вражеский дзот был уничтожен.

Наступление продолжалось. Но среди наступающих не было Выдыша. Получив тяжелое ранение, он выбыл из строя. Оказалось, что навсегда.

После лечения он вернулся домой. В родном селе Чкалово Ершовского района заведовал избой-читальней, был учетчиком в тракторной бригаде, руководил курсами трактористов, поскольку до фронта работал в колхозе на тракторе. Затем односельчане избрали его председателем сельского совета, а через семь лет он уже заместитель директора Миусской МТС по политической части. Он не видал спокойной жизни, да и время было бурное. Восстановили разрушенное войной хозяйство, началось освоение целины. А она была рядом. Тогда и появилась у Выдыша первая медаль — «За освоение целинных и залежных земель».

Кроме трудовых, есть у Ивана Васильевича орден Отечественной Войны 1 степени. Удостоен он его за ту боевую операцию по уничтожению огневой точки противника, за смелость и находчивость, проявленные при этом. Напоминают о тех грозных годах и медали «За оборону Ленинграда» и «250 лет Ленинграду».

Подарок фашиста

Римма Авшалумова, корреспондент

Самым необычным материальным свидетельством войны в моей семье стала кукла. Ее моей маленькой маме в конце 1942 года подарил немецкий доктор, фашист. Эта кукла не давала мне покоя в детстве, ну как это у нас дома подарок фашиста! Мама хранила ее в чемодане на антресолях. Но сейчас она для меня — символ того, насколько все в нашем мире неоднозначно.

Ирочка с куклой, 2020 годФото: из личного архива

За месяц до начала войны Ирочку Смельницкую отправили на лето из Москвы к бабушке в город Сураж на западе Брянской области. Моей маме тогда только исполнилось два года. Уже в августе город был оккупирован. И немцы обходили дворы, знакомились с доставшимся им хозяйством. Ирочку прятали в погребе у соседей. Потому что некоторые жители небольшого города окликали бабушку на улице и довольно громко и демонстративно спрашивали: «Мария Васильевна, а где же ваша девочка, у которой мама еврейка?»

Семья моей мамы была когда-то зажиточной, в анкетах про таких писали «из помещиков и попов», такая «гнилая интеллигенция» с роялем и патефоном. В городе им принадлежал большой крепкий дом, построенный моим прапрадедушкой еще до революции. На дом покушались, но так и не реквизировали. «Буржуям» многие в городе завидовали.

Ирочка с бабушкой Марией Васильевной перед войнойФото: из личного архива

Через год полуподпольной жизни Ирочка тяжело заболела, у нее гноилась нога, ее покрыло коростой. Когда дело стало совсем плохо, за помощью обратились к немецкому фельдшеру. Он девочку спас. А потом специально привез для нее куклу в подарок из отпуска в Германии. Я понимаю, что городу и моей маме просто повезло, что на постой им достались не карательные отряды, а самая простая, рядовая немецкая пехота, особых бесчинств с гражданскими не чинили, только требовали с дворов кур да «яйки». В конце 1943 года город освободили. И вместе с приходом Красной Армии из дома исчез патефон. Потом, в 1944-м, исчез и дом: по доносу в лагерь на 10 лет уехала Мария Васильевна. Якобы она рассказывала на рынке анекдот про Сталина. Дом отобрали.

Мой дедушка Сергей Смельницкий в 1940 годуФото: из личного архива

Мой дедушка, папа Ирочки, Сергей Валентинович Смельницкий ушел добровольцем на фронт 25 июня 1941 года. В начале 1942-го моя бабушка в Москве получила уведомление, что ее муж «пропал без вести». Только когда в девяностые стали доступны архивы Минобороны, мы узнали, что дедушка погиб в октябре 1941-го в Ленинграде. Ему было 30 лет.

А дом в Сураже моей семье удалось вернуть в 1957 году. Мы до сих пор собираемся в нем каждое лето.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!