«Я и не русская, и не чеченка»

Соавтор —  Катерина Нерозникова

С распадом Советского Союза его бывшие граждане лишились как главенствующей идеологии, так и предсказуемости жизни. Почва уходила из-под ног. Разуверившись в светлом будущем, люди искали опору в легендарном прошлом. У народов постсоветского пространства стремительно развивались национализм и религиозность. Зачастую они, невзирая на различия, практически совпадали. В некоторых регионах набирали популярность даже особые национальные религии — такие, как народная вера осетин.

Русское меньшинство в национальных республиках оказалось уязвимым. Русские были вынуждены либо отстаивать свою идентичность под угрозой вытеснения из общественной жизни, либо ассимилироваться, приняв веру и обычаи большинства, либо уезжать. В Чечне этот конфликт был многократно приумножен войной и периодом фактического безвластия. Враждебное отношение к войскам неизбежно переходило и на русское население. Его представители оказались меж двух огней — в Чечне они сталкиваются с местным национализмом, а вне республики к ним относятся настороженно, считая чеченцами. Ведь русские жители Кавказа и вправду превратились в еще один кавказский народ, переняв многие манеры и обычаи, к примеру куначество. Сами они воспринимают страну за пределами региона как отдельное пространство, часто употребляя выражение «у вас в России».

«Когда дочь переехала из Чечни в Россию, ее не приняли как христианку. Говорят, недоделанная чеченка», — рассказывает Сергей Черкасов из станицы Шелковской.

«И семью братишки в Тверской области до сих пор не принимают как русских, — вторит его жена Ирина. — Но они и счастливы. На рынке слышишь речь чеченскую, подходишь: “Как дела на родине?”»

Чеченцы и русские всегда имели разногласия, но большинство наших собеседников рассказывает, что отношения с соседями были хорошими, претензий из-за национальности не было. Многие вспоминают, что «чеченцы гуляли с русскими». Случалась, конечно, и любовь, которая редко приводила к свадьбе, поскольку романтические чувства в чеченском обществе — далеко не главный повод для создания семьи.

Но смешанные браки все же были, и драматичнее всего конфликт идентичностей проявился именно в них. Мы рассказываем истории трех людей, столкнувшихся с межкультурными противоречиями в собственном доме.

«Если не собиралась быть чеченкой, нашла бы русского»

Героиня первой истории — живущая в Грозном пенсионерка, потомок смешанного брака, пытающаяся уместить в себе обе идентичности. Но ее идеализированные представления о русских и чеченцах входят в болезненное столкновение с реальностью, как на примере близких, так и в ней самой. История героини также отражает проблему северокавказского феминизма — когда интеллектуальные запросы и потребность в самореализации входят в неразрешимые противоречия с общественными стереотипами, рождая сильных и одиноких женщин, которых часто не принимают «свои».

Мой отец — чеченец, и фамилия моя чеченская. В советское время казалось, что ситуация со смешанными браками в Чечне другая, но это не так. Просто тогда русская жена была выгодной. С ней по карьерной лестнице движешься, и партбилет легче получить. Как ни хотели убить национальное, без толку.

Если чеченец женится на русской, она должна принять мусульманство и обычаи, стать чеченкой. Тогда будет восприниматься как своя. Мать моя ислам не приняла. Если б у отца были дяди, тети, братья, они бы не позволили ему оставить первую жену-чеченку с двумя сыновьями и таскаться с русскими. 

Родителей не выбирают и не судят. Но они столько наворотили. Одна что-то себе воображала, другой не был настоящим чеченцем, который бы ударил кулаком по столу: «Я в доме хозяин, вот и весь разговор. Ты будешь меня слушаться, а я — содержать семью, потому что я — мужчина». Мать делала что хотела. Сама себе хозяйка. Какая это семейная жизнь? Если не собиралась быть чеченкой, нашла бы русского.

Дома мне не прививали ничего национального. Оно появилось из окружения. Моими учителями стали люди в чинах и работники органов. Я была вхожа в их семьи, а потому мне не дозволялось ни пить, ни курить, ни гулять. Я видела, как ведут себя чеченки. Перенимала обычаи у них, не у отца. Он-то и дома по-русски разговаривал. Иждивенец и подкаблучник. А мать ходила во дворе в одном купальнике, отношения с мужем перед дочерью выясняла. Мне глубоко неприемлемы ни его, ни ее суждения. Это они сейчас говорят, что все было коммунистическое, интернациональное. Неправда. В семьях, где сильна мужская линия, с русской гуляй, пожалуйста. Сколько хочешь, только не перед родственниками. Но жениться — на чеченке. 

Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД

Я — противник межнациональных браков. Если же случилась любовь и ее не отменить, мужчина не должен идти на уступки. Значит, должна женщина. Но отец не сумел себя правильно поставить. Отсюда наша неустроенность и ссоры. Потому что каждый тянет лямку на себя. И некого винить. Что у меня нет семьи, детей, разве виноват кто-то другой? Я сама поставила работу, карьеру, учебу выше, чем семью и детей. И когда другой человек начинает ругать власть или жизнь, лучше в себе поковыряйся. Найдешь там все ответы.

Я и не русская, и на сто процентов не чеченка. Чеченцы не любят Россию так, как я. Когда они смеются над русским Иваном, я говорю: «Полистай историю, узнай, на что этот Иван способен». Они: «А, она не наша». Когда начинают русские гнать на чеченцев, то же самое повторяется. 

Я школу закончила с золотой медалью, интеллектом не обделена. Среди мужчин, с которыми имела близкие отношения, я не нашла равного собеседника. Только на работе. Потому и не создала семью. Домохозяйка из меня никакая.

По работе я не буду слушать человека некомпетентного, но в доме мужчина должен как мужчина себя вести. Порой говорят, что интимные отношения роли не играют. Глупости. На этом все строится. Когда ко мне мужики привязывались, отвязаться было тяжело. Потому что им интересно было. Общаться —  и в постели. Говорили: «Я жену выгоню, на тебе женюсь». Я: «А чем она заслужила такое отношение? Она готовит, убирает, стирает за всеми родственниками, а я у себя дома такое не позволю».

Ко мне и в интернете лезут не просто так. Даже те, кто моложе. Просят: «Запиши в друзья. Не о чем мне с ровесниками беседовать». Если мужчины видят, что я из Грозного, порнуху не скидывают. У Рамзана есть служба, которая отслеживает эти вещи. А если иногда случается, я в ответ — национальные танцы, поющих девушек. Потом извиняются и букеты присылают.

«Сложно чеченкам с русскими романы иметь»

Второй случай достаточно редкий. Хотя межнациональные браки в Чечне случались, как правило, чеченцы женились на русских женщинах, поскольку брак с христианкой разрешается Кораном. Брак чеченки с русским, не принявшим ислам, противоречит и религии, и национальной традиции выдавать дочерей замуж только за своих. Девушки, заключившие такой союз, подвергались опасности и серьезному давлению со стороны родственников. Поэтому подобные семьи часто распадались. О своем браке с чеченкой и его последствиях рассказывает пожилой грозненец Михаил, живущий в старом доме на окраине города. 

Во времена моей молодости, в 1970-е, чеченские дети на летние каникулы в села ездили, к бабушкам, свой язык учить. А из сел детей присылали на лето к тете-дяде в Грозный. Некоторые так обрусели, что по-русски разговаривали в своей семье.

Был у меня друг. Ему даже говорили соседи: «Что ты с этим русским ходишь?» Султан Даудов (он же Султан Балашихинский, известный вор в законе,  — прим. авторов), его в Москве убили. Он там хорошо верх держал. С детства был забияка, 14 лет в тюрьме отсидел. Писал мне письма. Дед его жены был в банде «Черная кошка». Он на ней женился по указке. Его мать, уже старая, мне говорила: «Миша, когда ты здесь, я будто Султана вижу. Приходи всегда». С пионерлагеря она меня знала. Я ни разу в тюрьме не был, меня это обходило. А он попадал. Там уже знакомства, связи пошли. Вот он в Москву и переехал, а я остался.

Моя будущая жена, чеченка, жила недалеко, через квартал. С детства знали друг друга, вместе учились. Сошлись, когда я уже из армии пришел. Она говорила родителям, что уходит то в кино, то в село к родственникам. Мы встречались на остановке. Сложно чеченкам с русскими романы иметь, только обманом. Уехали в Ростов, там жили с ней. C ее родственниками я никогда не общался. Они ей говорили: «Кого ты себе нашла, страшного?», а мои родственники — обратное. Есть нацменки, похожие на русских, а у нее лицо чеченское, азиатское. Слышал еще о трех-четырех подобных браках. Уезжали все. В России было уже не так опасно.

Жена, наверное, еще жива. Она приходила, пилила, потихоньку настраивала дочку против меня. Я этого не знал, я же работал. Когда дочь подросла, начала знакомить ее со своими. Они все бьют на ислам. На тех, кто его принимает, по-другому смотрят. Помогают: дом, машина. Уже свой зять. Принял бы я мусульманство, была бы куча родственников. Может, и работа хорошая. Не то что сейчас. Но я нисколько не жалею. А дочка за чечена вышла замуж, как ее мать хотела. Родственники ей купили однушку в Краснодаре. Она и сюда приезжает. На квартиру мою претендует по науськиванию матери. У меня с ней отношений нет. Внуков — так, несколько раз всего видел. И то раньше. Сейчас уже все. Никто не виноват: надо было на своей жениться, оказался бы в своей тарелке. Худо-бедно, были бы теща, тесть.

Сын Гриша погиб, подорвался в 2000 году. 19 лет ему было. Хоронили без меня в селе Гойты. Джамаат был в Черноречье, банда (вероятно, имеется в виду незаконное вооруженное формирование «Чернореченский фронт», — прим. авторов). Сын к нему отношения не имел, просто его использовали. Он же по паспорту русский. Предложили перегнать машину. Доехали до блокпоста. Его спутник сказал: «Я отойду в кусты отлить, а ты пока подгоняй». Как открыли багажник — взорвалась машина. Шесть наших русских из Питера погибли, и сын седьмой. А тот, конечно, из кустов и не пришел. Уверен, Гриша не знал о взрывчатке. Я потом к солдатам поехал — расспрашивать. Они встретили агрессивно: «Как ты сына воспитал?» Их можно понять. Стали автоматами угрожать… Живой остался, хотя убить могли. Говорили, что с доверием к нему отнеслись. Спрашивали, не обижают ли. Он сказал, что нет.

Я несколько раз ездил на могилу. Его друзья-чечены, с которыми он рос, памятник поставили. Русских-то уже не было. На камне написали «Махмуд», а фамилие мое. «Григорий» на камне мусульманском — могли не понять. А с крестом его перезахоронить — целая процедура. Я это не потяну.

Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД

«Я считала себя христианкой»

Третья история произошла уже после войны и показывает типичный смешанный брак — русская девушка вышла замуж за чеченца и переехала в Чечню. Мостиком между двумя идентичностями послужила религиозность, которая со временем привела ее к принятию ислама, важнейшей составляющей культурного кода нового окружения. И если сама героиня истории теперь занимает срединное положение между нациями, ее дети уже ощущают себя чеченцами.

Я жила на Урале. Закончила юридическую академию, работала с правозащитной организацией «Мемориал». Во время войны в Чечне мы рассказывали о ней в школах, подавали в ЕСПЧ жалобы пострадавших, приглашали сесть за круглый стол чеченскую диаспору и военных — обсуждать, как выйти из положения, когда власти бомбят территорию своей же страны.

Я считала себя христианкой. В церковь ходила редко, больше верила в душе. Понимала, что мусульмане тоже верят в Бога, и уважала их. Неважно, думала я, церковь или мечеть. Неправы только атеисты. Однажды в Москве, в командировке, мне захотелось помолиться. Зашла в храм, купила свечку. Когда я обращалась к Всевышнему, капелька раскаленного воска упала на руку. Чуть-чуть, несильно, обожгла. Мне показалось — это знак, что в моей жизни что-то не так.

 В Чечню я впервые попала в 2002 году, с «Рейсом мира». Бои уже закончились, но было напряженно. Мы передавали местным жителям одежду, письма, рисунки детей. Не только для материальной поддержки, но и чтобы они видели — не все русские за войну. Чеченцы мне понравились. Тогда СМИ накаляли обстановку, сталкивали простых людей, чтобы они друг друга ненавидели. А в Чечне мы почувствовали волну доброты, тепла человеческого.

Я и помыслить не могла, что уеду жить на Кавказ. Думала, всегда буду ухаживать за родителями. Но у Всевышнего были свои планы. Мой будущий муж Докка тоже работал в «Мемориале». Он — в Чечне, я — в Екатеринбурге. Раз в неделю он приезжал в Ингушетию, в Назрань, и слал мне письма по электронной почте. Иногда мы вместе посещали правозащитные семинары.

Я хотела, чтобы мой спутник жизни был верующим. Однажды близкий человек сделал мне предложение, но он был закоренелый атеист, и я отказала. В Докке мне понравилось, что он религиозен, заботится о маме, защищает права человека. Постепенно начала по нему скучать, пришли глубокие чувства.

Брак мы заключили в московской мечети в декабре 2004 года. Имам хотел, чтобы я стала мусульманкой, просил произнести шахаду. Тогда я думала, что для одного народа ислам, для другого — христианство, а выйти из своей религии ради другой — предательство. Я отказалась. Думала, бракосочетание отменят. Но имам сказал: «Хорошо. Надеюсь, тебе помогут понять истину». Пышной свадьбы мы не устраивали и через несколько дней уехали в Чечню.

Родители отнеслись с пониманием, но очень волновались. И я по ним скучала. Докка приезжал в Екатеринбург знакомиться и понравился им. Они поняли: я в хороших руках. Но их тревожило, что в Чечне неспокойно. Наши жалобы в Европейский суд раздражали власти. С Доккой «разговаривали», требовали чего-то не делать. Но все обошлось, слава Всевышнему.

В Чечне меня встретили доброжелательно. Помогали чем могли. Сразу купили мне одежду — такую, как полагается. До того я часто ходила в брюках, в джинсах. Платок я надела, чтобы не смущать людей. Теперь уже из убеждения ношу. И хиджаб надеваю вне дома.

Первое время мы жили вместе — Докка, его мама и три брата с семьями. Потом стали потихоньку строить свои дома, разъезжаться. Новые родственники обо мне заботились. К курам и корове даже не подпускали. Люди говорили, что они жалеют меня, потому что мои родители так далеко, я их редко вижу. Было не так, как в городе, но терпимо. Поначалу я еще писала жалобы в Европейский суд, потом появились дети. У меня их шесть. Это тоже труд. Сейчас я в основном занимаюсь ими. Младшему два года, сложно думать о постоянной работе. В других регионах с пособиями получше, а здесь шестеро детей не считаются многодетной семьей. Но муж зарабатывает, грех жаловаться. Здесь некоторые живут очень трудно, на хлеб и чай еле хватает.

Я стараюсь выучить чеченский, но это сложно — надо окунуться в эту речь, а все, кто рядом, перешли на русский. Решили, что так мне легче. Брат мужа, слава Всевышнему, помог с арабским, научил читать Коран. Уроков чеченского мне никто не давал. Скорее уж дети и племянники быстрее учили русский. К началу учебы здесь многие дети хорошо знают только чеченский язык. А мои — наоборот. Докка с ними старается на родном языке говорить, но он дома бывает редко. По исламу и по чеченским традициям в семье важнее национальность мужа. Мои дети больше чеченцы, но они понимают, что я и дедушка с бабушкой — русские.

Постепенно я у нового окружения узнавала об исламе. Никто не настаивал, не наседал, не требовал. Просто рассказывали, я видела их образ жизни. Думала: «Что я для Бога делаю? Они совершают омовение, молятся по пять раз в день. А я сижу». Потом стала сравнивать ислам с христианством. Нашла нестыковки. Иисус, он же пророк Иса, мир ему, молился только Создателю. И никогда не просил молиться ему. Брат мужа подарил мне Коран товарища, уезжавшего за границу, — в Чечне ему было небезопасно. Я прочитала и поняла, что это не может не быть речь Бога истинного. Мне предлагали произнести шахаду в мечети, перед всеми. Но я решила сказать свидетельство единобожия тихо, чтобы только Всевышний знал и не примешивалась показуха.

Родителей я сюда не звала, оберегая их. Когда они болели, думала приехать, но понимала — маленькие дети будут шуметь, беспокоить. Мама страдала от болезни Паркинсона, говорила с трудом. Я ей потихоньку про ислам рассказывала. Однажды включила по скайпу звучание Корана. Спросила ее: «Красиво?» И вдруг она сказала: «Да». Это было единственное слово мамы за весь день. Через несколько месяцев после ее смерти я буквально на две минутки заснула. И был как будто сон наяву — мама с покрытой головой, в красивом одеянии, молодая. Плачет от счастья, обнимает меня, и я просыпаюсь. Надеюсь, Аллах над ней смилостивился и принял с миром.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!