Мама, не герой

Потом маму посадили за воровство и распространение наркотиков. Через некоторое время мама умерла. А Вика попала сначала в приют, а потом в семью, в которой оказались ее брат и сестра. Жила там недолго: у отца были проблемы с алкоголем, и опека Вику изъяла — и изъяла некрасиво. Мама не хотела ее отдавать, но ее предупреждали, что сестру и брата тоже отнимут. И вот одну Вику увезли на праздник — и больше не вернули. С той семьей мы до сих пор поддерживаем связь. Вика попала в следующую семью. А потом еще в одну, мою знакомую. В этой приемной семье случилась тяжелая ситуация, у них старший приемный ребенок заболел шизофренией, а еще там были свои родные маленькие дети. И вот семья просто перестала справляться. И они решили снова Вику отдать. Это было четыре года назад. Они мне ее в коллектив привели, она у меня занималась в театре. И однажды они предложили мне взять Вику.

И я решилась. Для меня это было довольно спонтанное решение. Я очень давно хотела взять приемного ребенка, но представляла себе, что это будет кто-то помладше. В молодости я со своими тянула. Когда у меня сын родился в 34, я поняла, что это такое огромное счастье, что я столько всего потеряла, когда не решалась на материнство. Потом начала рушиться семья, отношения, здоровье. Было уже не до своего второго ребенка.

Когда сыну было четыре, я в первый раз поехала в школу приемных родителей. Помню, как мы стояли на остановке и сыну стало плохо, а через два дня ему поставили [диагноз] лейкоз. Тогда мы, конечно, никого не взяли. Болезнь сына перевернула мою жизнь. Ценность жизни резко возросла. Я за каждый день с тех пор благодарна. Не всем такое дано, как нам. Сейчас сыну Дане 18.

У меня была такая мысль, знаете: «Возьму, кого Бог пошлет». И Бог послал Вику. Хотя нам бывало очень непросто, и с сыном моим им было непросто, последний год только мы стали ближе и начали понимать друг друга.

Вика вначале огрызалась, уходила в отказ. С ней сложно было строить отношения. Вообще, она не из тех, кто бунтует, — она из тех, кто закрывается. Она могла уйти в комнату и не выходить оттуда по несколько дней, могла не есть даже. Когда я ее взяла только, мне одна психолог сказала, что она флегматичная. Но потом я поняла, что это не совсем правда. Что это скорее условия ее сделали флегматичной, такой ей удобнее было быть. Она могла просто сидеть целый день и смотреть в угол.

Самым сложным оказалось просто Вику к нашему миру приучить, потому что в ее предыдущем вообще все другое было. Причем иногда это в совершеннейших мелочах выражалось, но жить с ними каждый день сложно. Например, Вика гелем для душа мыла голову, потому что ей в санатории сказали, что это одно и то же. Такие смешные вещи.

Или Вика не понимала, что автобус едет по расписанию и мы опаздывали. Или она не понимала, что у домов есть номера. Не могла понять, где находится наш дом, хотя между домом и школой три минуты. Она не могла понять, где бабушка живет, хотя это в соседнем доме. Ее раньше перевозили только на машине: довезут и высадят. И вот таких вещей много было. И с этим мне очень сложно было, у меня это в голове не укладывалось.

Естественно, я хотела разобраться, почему так. Мы стали обследоваться у невролога, и Вике поставили низкий уровень интеллекта. Но я сейчас уверена, что это неправда. Вика, например, не понимает математику, цифры ей запоминать сложно, ей плохо даются точные науки, но при этом, когда приезжают брать интервью у детей из моего театра, Вика отвечает и говорит лучше всех, лучше детей, которые на одни пятерки учатся. У нее просто как-то иначе работает мышление.

До нашей семьи у Вики никогда не было своей комнаты. И убраться в ней она, конечно, не могла. А в бардаке Вика вообще ничего не могла найти. Она могла колготки 40 минут искать, не успевала одеться. Не понимала, что надеть. Какие-то такие вещи о последовательности ей было сложно понять. Я 31 августа ей гладила одежду к 1 сентября и рассказывала, что нужно надеть, а 1 сентября она об этом уже не помнила.

Мы очень много разговаривали. Думаю, никто до меня так много с Викой не разговаривал. Иногда я отчаивалась. Был период, когда Вика раз в две недели закатывала мне истерики. Обижалась за что-то, что вообще не казалось мне обидным. В очень неожиданных местах. Я стала писать ей письма во «ВКонтакте», прикладывала ссылки из интернета… И это помогало. Я этим очень много пользовалась. Потому что в конфликте Вика не слышит вообще ничего. В последнее время я этим больше не пользуюсь — уже не нужно.

Викины истерики закончились прошлой зимой. Потом была пара конфликтов весной, и все. С тех пор у нас мир. Вика словно приняла, что мы ее семья.

«Перейти на один язык»

То, что я одновременно и мама, и театральный руководитель, с одной стороны, мешает, а с другой — помогает. Я Вике и Дане сказала: «Пока вы мои дети, пока вы со мной живете, вы ходите в мой театр. А иначе я вас и видеть не буду. А как я без вас ездить на фестивали буду?»

Вика — очень способная актриса. Одна из лучших, с которыми я работала. Но иногда она сама в это не верит. Решает: у меня не получается, и все. И это, конечно, сложно. Вика может уйти с генеральной репетиции, потому что ей кажется, что у нее не получается. Вика не слышит комплименты. Или ей просто их мало.

Вика несколько раз пыталась уйти из театра. Но на самом деле мне кажется, что, если бы Вика в театр не ходила, она бы так не изменилась. Ее театр раскрыл и раскрепостил. Именно благодаря театру у нее появилась какая-то уверенность, самооценка немного поднялась. Театр постоянно заставляет Вику выходить из зоны комфорта, чего она категорически не хочет. Однажды Вика в очередной раз собиралась бросить театр, а я не выдержала и говорю: «Хорошо, не ходи». И тут Вика расстроилась и решила заниматься дальше. И больше бросать не пыталась.

Мы не только театром занимаемся, мы очень много с ребятами разговариваем. Делаем то, чего не хватает ни в школе, ни дома. Перейти на один язык нам тоже очень помог театр. Я иногда специально в спектаклях искала ситуации, которые были бы схожими с домашними, чтобы там их обсудить — так это намного проще сделать.

А еще Вика очень хороший организатор. Были ситуации, когда у меня какая-то накладка, одни занятия еще не закончились, а другие ребята уже пришли, и вот Вика ребят организует и уже с ними играет. У нее настоящий талант к этому.

Теперь Вика справляется с хозяйством. Она научилась здорово убирать дом. И даже часто делает это без моих напоминаний. Каждую субботу мы убираемся вместе и что-нибудь вкусненькое готовим. Это наша традиция.

Мне бы хотелось, чтобы у Вики была своя семья, когда она вырастет. Вика — девочка не ветреная, она серьезно ко всему подходит. Я за нее спокойна. Но мне бы хотелось, чтобы она могла открыться перед кем-то и построить крепкие отношения.

Вика научила меня понимать, что люди очень разные. Что можно с другим человеком смотреть на одну и ту же вещь вообще с разных сторон. И это ужасно интересно, конечно. Я очень привязалась к Вике. Когда она уезжает на несколько дней, я скучаю, мне ее не хватает.

Родительство — это работа

Со стороны приемное родительство совсем по-другому выглядит — как подвиг, что ли. А изнутри ты точно знаешь, что ты абсолютно не герой. Ты помнишь, сколько раз ты падал. Терял себя. Какая в тебе тьма бывает.

Однажды на курсах нам задали вопрос: родительство — это работа или не работа? Тогда бы я поспорила. А сейчас я скажу, что приемное родительство — это точно работа. И мы должны быть профессиональными. Потому что там, где мы кровных детей чувствуем, где мы можем чисто интуитивно выехать, с приемными мы должны именно понимать, наблюдать, быть очень внимательными.

Если бы не поддержка фонда «Найди семью», я бы, может, и не справилась. Они нас сразу взяли на контроль. В самые тяжелые моменты они даже забирали Вику на несколько дней.

В фонде очень разные занятия, форматы и тренинги. Групповые и индивидуальные. И я, и Вика постоянно туда ездим, особенно на тренинги [психолога] Веры Журавлевой. Вика очень много индивидуально работает с психологом. Раньше встречи были постоянными, а теперь — по запросу.

Мне очень много дает групповой формат. Среди других родителей понимаешь, что у тебя вообще все не так плохо. И что все решаемо. Видишь свои и чужие взлеты и падения. Летом мы на выезде рассказывали свои истории. И там я в очередной раз поняла: все переживают сложные времена. Это нормально. И это понимание дает силу и надежду. Все переживают, и мы переживем.

Я бы хотела, чтобы наша история кому-то помогла. Я помню, как меня поддерживали истории других людей. А еще я бы другим родителям пожелала найти поддержку. Чтобы у всех были рядом профессионалы, которые готовы подхватить.

***

После разговора с Оксаной я говорю по телефону с Викой. Вика тоже рассказывает мне про фонд «Найди семью» и про свои занятия с психологом. «Мне в какой-то момент расхотелось туда ходить, потому что мне показалось, что нормальные люди к психологам не ходят. А я что, больная какая-то? Но потом я поняла, что мне это очень помогает. Вначале они из меня клещами слова не могли вытащить, а теперь я сама решаю, о чем хочу рассказывать, а о чем нет». Я спрашиваю Вику, чувствует ли она себя с Оксаной и Даней дома, и она уверенно отвечает: «Да, тут мой дом».

Фонд «Найди семью» помогает ребятам из детских домов не только найти семью, но и сохранить ее. Помогает родителям и детям пережить травмы, принять друг друга, увидеть и полюбить. Для этого фонд развивает в России сеть центров поддержки приемных семей, где трудятся высококвалифицированные специалисты — психологи, педагоги, социальные работники и юристы.

Центры фонда уже работают в Москве, Московской области, Санкт-Петербурге, Ленинградской области и Екатеринбурге. Чтобы эта работа продолжалась, чтобы дети, живущие в казенных учреждениях по всей России, имели возможность обрести любящую и крепкую семью, фонду «Найди семья» нужна ваша поддержка.