Будь смелой

Но в этот раз все вышло иначе.

На следующий день стихийный митинг у здания республиканского правительства собрал сотни очень решительно настроенных горожан, требующих справедливости. В руках у них были фотографии из морга, где на теле 39-летнего запытанного до смерти Владимира Цкаева буквально не осталось живого места. Вскоре десять сотрудников полиции, большинство из которых поочередно участвовали в «беседе» с ним, стали фигурантами уголовного дела.

Правда, чтобы довести это дело до логического завершения, понадобились почти шесть лет и титанические, невообразимые усилия женщины, которая в одиночку пошла против системы и сумела добиться своего. Ее имя сегодня известно каждому в Северной Осетии — это Земфира Цкаева.

Стать сильной

«Сейчас оглядываюсь назад, вспоминаю все, что случилось за эти шесть лет, — такое ощущение, что это все было не со мной, — говорит Земфира. — Потому что слишком страшно. Слишком много для одного человека».

В октябре ей исполнилось сорок три года. Последние шесть лет она нигде не работала — судебный процесс и то, что ему предшествовало, не оставляли на это времени. Из средств к существованию — ее пенсия по инвалидности, пособия по потере кормильца, которые выплачивают детям. Плюс помогают родители. «Не пошикуешь», — кратко характеризует она свое материальное положение.

«Когда Вовчика убили, меня как будто разорвало на куски. Казалось, что уже никогда не соберусь. Я много плакала и почти не понимала, что вокруг происходит. Но было понятно: если я не буду бороться, никто и пальцем не пошевелит, чтобы наказать виновных. И я решила, что поплачу через месяц, когда дело уже будет в суде. Пока закапсулируюсь, забуду, что его нет, постараюсь смотреть на все как адвокат. А уже через месяц дам себе волю и буду плакать сколько захочу. Месяц проходит — ноль результата. Вообще ничего. Как будто одна секунда прошла…»

Земфира произносит все это ровным, спокойным голосом, практически без эмоций. Для человека, прошедшего через ад, она выглядит не просто хорошо — потрясающе. Строгие черные одежды, не лишенные утонченности, и холодная красота как воплощение достоинства.

Но так было не всегда. «Первое время я ходила в Следственный комитет в трауре и выглядела, скажем так, неважно, — вспоминает она. — Ловила на себе странные взгляды, а однажды услышала: “Да она сдохнет скоро”. Это взбодрило. И я уже принципиально начала уделять внимание своей внешности, потому что не могла позволить им видеть мою слабость».

С тех пор слабости больше никто не видел. Земфира все еще могла рыдать в телефонную трубку в разговоре с близкими людьми или неделями не вылезать из пижамы, не в силах побороть апатию, но на публике неизменным стал образ сильной женщины, которую ничто не способно сломить.

Но сделать это пытались — и неоднократно.

«Возьми деньги — тебе детей воспитывать»

Заставить человека смириться и опустить руки можно разными способами. Самый простой — дать понять, что все его усилия не имеют смысла. С Земфирой это не прошло. Как она сама признается, из-за ее наивности. «Если бы я тогда понимала то, что понимаю сейчас, я бы вряд ли что-то сумела сделать. Наверное, просто сдалась бы. На тот момент мне повезло, что я никогда не встречалась с несправедливостью этого мира».

Первый год ознаменовался бесчисленными обращениями, письмами и походами по кабинетам республиканского МВД, Следственного комитета и прокуратуры. Там ей улыбались, кивали, успокаивали, обещали, при этом намекая, что делу хода не будет и посадить никого не получится. А она продолжала стучаться в двери и писать письма.

Однажды ее машину подрезали две иномарки без номеров. «Муж твой был дол***бом, но ты-то куда лезешь? Хочешь так же закончить?» — посыл суровых мужчин в неприметных одеждах был недвусмысленным. Полиция предложила охрану. «Я говорю: вы что, смеетесь? От своих меня охранять будете?» — вспоминает она.

Пробовали и пряником: «Возьми деньги — тебе детей воспитывать». С этими словами к ней приходили родственники обвиняемых. Земфира рассказывает, что в то же самое время в соцсетях можно было встретить комментарии, что она уже взяла деньги у руководящего состава, раз к нему у нее нет претензий. На это же неоднократно намекали ей и сами подсудимые.

«Мне хотелось им всем в лицо кричать: вы о чем, какие деньги?» — она признается, что в первое время такие вещи сильно выбивали из колеи. Справедливости ради вспоминает она и о поддержке со стороны региональной власти.

Тамерлан Агузаров, возглавлявший в 2015 году республику, встретился с ней сразу после трагедии. «Когда я пришла к нему на прием, у него текли слезы. И прежде чем продолжить разговор, он пошел умыться». Агузаров тогда взял дело под личный контроль и, возможно, мог бы сделать еще очень многое, но вскоре ушел из жизни. Следующий руководитель региона Вячеслав Битаров тоже воспринял беду семьи Цкаевых близко к сердцу. Он помогал ее детям и, что очень важно, в критический момент лично содействовал с проведением повторной судебно-медицинской экспертизы в Москве: подключил свои связи в столице, организовал перевозку образцов. Сергей Меняйло возглавил Северную Осетию совсем недавно. «Да, дело уже шло к концу, но все же, — Земфира подчеркивает, что разницу в отношении она смогла прочувствовать. — Я два раза пыталась записаться к нему на прием — оба раза он отказал».

Как это было

31 октября 2015 года Цкаевы только проводили всех гостей — в этот вечер поминали маму Владимира. Земфира еще хлопотала по хозяйству, муж дремал на диване. Когда на улице прозвучал выстрел, Земфира выглянула в окно и увидела стоявшего на коленях раненого мужчину и склонившуюся рядом с ним женщину. Позже выяснилось, что пострадал омоновец — некий Роланд Плиев. А стрелял в него Марат Букулов — сосед и близкий друг Владимира, буквально несколько минут назад вместе с семьей покинувший дом Цкаевых.

Внимание Марата привлекла серебристая иномарка. Эту или подобную машину соседи здесь видели часто. Кроме того, в последнее время на улице замечали очень много подозрительных личностей, делающих и подбирающих наркотические «закладки». Именно поэтому Марат и пошел выяснить, что здесь делают за полночь мужчина и женщина в припаркованном автомобиле. Слово за слово — завязалась драка. Пропустив несколько ударов, упав и поняв, что расклад не в его пользу, Марат достал пистолет и выстрелил.

Скрывшийся с места происшествия Марат позвонил своему близкому другу Владимиру Цкаеву и попросил подъехать в центр Владикавказа. Они говорили всю ночь, после чего Марат исчез из города. Владимира забрали в отдел на следующий день, а в доме Цкаевых провели обыск. Земфира уверена, что с самого начала операм было известно, что ее муж ни в чем не виновен. Через него хотели выйти на Марата.

В первые дни после смерти Цкаева была проведена экспертиза, которая обнаружила на его одежде следы крови Плиева. Это должно было подтвердить причастность Владимира к совершению преступления и таким образом приуменьшить вину пытавших его полицейских в глазах общественности. Земфира рассказывает, что довольно скоро эта экспертиза была признана сфальсифицированной. Но ответственные за фальсификацию так и не были найдены.

То, что в него стрелял именно Цкаев, а не Букулов, с самого первого дня утверждал и сам потерпевший — Плиев. Продолжал он это утверждать и на суде над Маратом, что выглядело абсурдно. Причину такого поведения объясняет сама Земфира: «Оговорив человека, Плиев уже не мог изменить свою позицию, потому что это уголовно наказуемо». Привлечь его за лжесвидетельство не удалось.

Букулов пришел в полицию с повинной спустя две с половиной недели после смерти Владимира. Был осужден на два с половиной года. Уже вышел на свободу. Он один из немногих друзей Владимира, кто продолжает поддерживать теплые отношения с Земфирой.

Одна на миллион

«У нас была такая семья, каких одна на миллион», — говорит Земфира. И ей веришь.

С Владимиром они познакомились на улице: он проезжал мимо на машине, остановился, разговорились. Земфира вспоминает, что тогда он ее совсем не впечатлил. Обычный парень с заурядной внешностью. Несколько лет просто общались — жили по соседству. «Я долго не могла понять, в чем подвох, потому что не бывает таких людей. Добрых, светлых, с широкой душой и большим сердцем».

Она рассказывает о том, как они поженились, об огромной любви. Признает, что это звучит банально, и ненадолго замолкает, чтобы проглотить подступивший к горлу ком.

«Босая, беременная, на кухне — это было про меня. В хорошем смысле. Для меня было главное, чтобы на столе были борщ, котлеты, пироги. Чтобы были одеты, обуты, ухоженны дети. Я любила домашний уют и порядок, и просто приготовить для мужа чай — уже невероятные эмоции. Нам было одинаково комфортно с ним молча лежать на диване, приобняв друг друга, или без умолку говорить часов до двух ночи. Кому-то это может показаться странным, но для меня именно так выглядела идеальная семейная жизнь. И мне не надо было мешать ее с какими-нибудь Мальдивами, чтобы чувствовать себя счастливой».

Владимир и Земфира были женаты почти тринадцать лет. Жили скромно. Когда случилась трагедия, он был специалистом министерства сельского хозяйства республики, она — технологом на спиртовом производстве.

«Обида душит, что такое случилось именно с нами. Не в том смысле, конечно, что это должно было случиться с кем-то другим…» — Земфира пытается подобрать правильные слова. Но мысль понятна. Они были слишком счастливы, чтобы вот так расстаться. Признается, что смерть Владимира очень сильно пошатнула ее веру. К счастью, ненадолго. «Может, бог выбрал его для чего-то. Иначе я не знаю, почему все так. Он ведь правда был необыкновенный».

В ее глазах видна чудовищная усталость. Бесконечный судебный процесс забирал все силы, но и одновременно давал их — держал в тонусе. Впереди апелляция и, возможно, кассация как новый виток борьбы и новый вызов. Но что потом? Опустошение и апатия? Земфира уверяет, что нет: «Я постараюсь полностью сконцентрироваться на детях». Она рассказывает, что и не заметила, как они стали взрослыми. Артур в этом году окончил школу и поступил в вуз, а Стелла учится уже в восьмом классе. Последние шесть лет стали кошмаром и для них. «Для нас сейчас важно научиться заново по-настоящему радоваться жизни».

Пока выходит не очень.

«Невиновные»

В апреле 2021 года подсудимые, которым прокурор запросил от восьми до тринадцати лет лишения свободы, вышли с протестом к зданию республиканской прокуратуры, заявляя о своей невиновности и требуя встречи с главой ведомства.

Вырванное из контекста это предложение звучит по меньшей мере странно — сложно представить в современной России уличную акцию без пяти минут заключенных. Но в данном случае нет ничего удивительного. Ведь речь идет о полицейских, к тому же находящихся под подпиской о невыезде, а не в СИЗО. Да, каждому из них довелось провести некоторое время в заключении. Но из-за затянутого на три года следствия в определенный момент истекали предельно допустимые сроки содержания под стражей, и к январю 2018 года все подсудимые уже были на свободе.

Это стало одной из причин, почему судебное разбирательство местами стало напоминать спектакль и растянулось еще на два с половиной года (с января 2019-го по июнь 2021-го). Подсудимых и их адвокатов периодически настигали разнообразные болезни, требующие постельного режима. В итоге практически каждое второе назначенное судебное заседание приходилось переносить, а всего таких переносов было более сотни. Характерным было и поведение подсудимых на процессе.

«Зал заседаний там небольшой. В первом ряду сидели адвокаты, во втором — подсудимые, в третьем — мы, журналисты. И, естественно, мы слышали все их разговоры между собой, — Эмма Марзоева, корреспондент “Кавказского узла” (признан Минюстом иностранным агентом), рассказывает, как бывшие полицейские постоянно переговаривались, отпуская ехидные комментарии в адрес Земфиры, а порой и прямо оскорбляя ее. — Для нас это было дико — слышать такое в суде, а для нее и вовсе каждое заседание превращалось в пытку».

«Они вели себя так, как будто ничего особенного не случилось и ничего важного не происходит, — вспоминает Руслан Тотров, политический редактор издания “ОсНова”. — Расслабленно, слегка раздраженно — потому что тут тратят их время, заставляют сидеть в зале суда и терпеть эту вдову. И ведь они искренне не понимали, за что их судят. Они же не делали ничего из ряда вон выходящего — по меркам североосетинского или даже российского МВД. Есть такой глагол “работать”. В их понимании он означает в том числе избиения и пытки. Они просто “работали” с человеком».

Как удалось выяснить Руслану, вплоть до апреля 2019 года, то есть еще три с половиной года с момента смерти Владимира Цкаева, они продолжали числиться в полиции и получать зарплату. Вскоре североосетинское МВД подтвердило эту информацию.

Да и в целом подсудимые жили если не счастливой, то заурядной и уж точно полноценной жизнью. Они отдыхали в ресторанах, у них рождались дети, их можно было встретить в городе занимающимися своими повседневными делами.

«Я зашла в “Детский мир” купить подарок для племянников, а он был там с женой и тремя дочерьми, — Земфира признается, что это очень тяжело — увидеть того, кто причастен к смерти мужа. Увидеть на свободе, счастливого, в кругу семьи. Еще тяжелее — сохранить при этом самообладание. — Он заметил меня, поменялся в лице и застыл. Возможно, он подумал, что я наброшусь на него прямо в торговом зале. Я бы в любом случае этого не сделала, а так как с ним были маленькие дети, даже подходить не стала. Но сказать хотелось многое».

Идеальная ролевая модель

Благодаря следствию и суду Земфира знает в деталях, в мельчайших подробностях все, что происходило с ее мужем в последние часы его жизни. Кто и как именно его избивал, душил, пропускал через тело электрический ток. Такое знание способно свести с ума. Впрочем, как уже понятно, это не тот случай. Земфира не просто сохраняла удивительное хладнокровие в ходе процесса, но и активно в нем участвовала.

«У большинства людей, с которыми мне доводилось работать, подобного рода дела начинаются с серьезного запала, — объясняет Виталий Зубенко, один из адвокатов, представлявших интересы вдовы в суде. — Потом, как правило, из месяца в месяц человек выматывается, теряет моральные силы, и этот запал проходит. У Земфиры — это удивительно — уровень решительности и продуктивности оставался неизменным. Сколько я ее знаю, она постоянно заряжена на борьбу. Обычно это свойственно только адвокатам — у нас, можно сказать, профессиональный иммунитет от выгорания».

Химик-технолог по образованию, в прежней жизни она была бесконечно далека от юриспруденции. А сейчас ловко оперирует юридическими терминами, неплохо ориентируется в уголовном законодательстве и всегда готова помочь советом тем, кто пострадал от неправомерных действий полиции. Рассказывает, что таких людей обращается к ней немало. Правда, редко кто-то из них готов следовать советам и отстаивать свои законные права. Большинство предпочитает не обострять и договариваться.

«Вот так порой вечером сидишь и понимаешь, что ты как журналист уже не можешь быть отстраненным и беспристрастным в этом процессе, — рассказывает Руслан Тотров. — Чувствуешь, как сходишь с ума от творящейся несправедливости, и думаешь: а каково же тогда сейчас Земфире? И в этот момент она тебе звонит и говорит: “Руслан, знаешь, я очень сильно переживаю”. Ты уверен, что сейчас она будет рассказывать что-то о следствии или суде. Но нет. “Мы сейчас поговорили с мамой и очень переживаем за тебя, — говорит она. — Ты там слишком резко написал, как бы они тебе за это что-то не сделали”».

Он называет ее удивительным человеком. А еще кристально чистым образцом канонической осетинской женщины.

«То, как она идет через трудности, с каким достоинством она это делает, — это идеальная ролевая модель, — считает Руслан. — Это тот случай, когда можно говорить, что девочки Осетии должны учиться на ее примере». Он вспоминает про «Матерей Беслана», ставит Земфиру в один ряд с ними и объясняет, почему за последние пятнадцать лет именно женщины стали символом героизма в Осетии: «Мужчины — это бойцы, готовые броситься в пекло и сгореть, если потребуется. Но если речь идет о долгой изматывающей борьбе — на это способны только женщины. Несгибаемость духа, долготерпение и безмерные запасы сил — это про них».

В бой

Люди, которые готовы помочь и поддержать в трудную минуту, — самый ценный ресурс в жизни. Но когда эта минута растягивается на годы, а борьба за справедливость превращается в рутину, сложно рассчитывать на постоянную поддержку. Люди устают. Даже родные и друзья. Земфира вспоминает, что в какой-то момент их почти не осталось рядом с ней.

И тогда самыми близкими для нее стали журналисты. Многие из них — хорошими друзьями и даже больше — родными людьми. «Я бы не справилась без них». Земфира говорит об их искренности и профессионализме. О готовности выслушать и способности понять в любое время суток. О человечности.

«Когда я чувствовала, что выдыхаюсь, они буквально подпитывали меня энергией. Перед зданием суда, например, по утрам. Обычно мы какое-то время общались с девочками-журналистами, потом они меня напутствовали: “Давай, Зиф, в бой!” — и я с высоко поднятой головой шла в зал заседаний. Это была сумасшедшая поддержка».

Впрочем, не менее важным было и то, что журналисты делали на протяжении шести лет, просто выполняя свою работу. Речь в том числе и о федеральных изданиях: о деле писали «Медиазона», «Медуза» (оба признаны Минюстом иностранными агентами), «Новая газета», «Коммерсантъ». Без их усилий ничего бы не вышло — Земфира в этом абсолютно уверена.

«Все мы, несмотря на разницу во взглядах и подходах, с самого начала активно включились в эту историю, — Алик Пухаев, популярный в республике блогер, рассказывает о моменте безоговорочного единения всех местных информационных ресурсов — от государственного телевидения до независимых интернет-площадок. — В итоге нам удалось создать фон, который просто невозможно было игнорировать».

Алик считает, что по уровню свободы слова Северная Осетия заметно опережает другие кавказские республики, да и большинство российских регионов тоже. Насилие в отношении журналистов, давление на них здесь сведены к минимуму: у местной власти и силовиков есть консенсус, что это недопустимо. Все это, по мнению Пухаева, и определяет силу местного журналистского сообщества.

Но эта сила мало что значила бы сама по себе — без еще одного ключевого фактора.

«В обществе был запрос на справедливость, — Алик вспоминает, как народ выходил на митинги, как у суда собиралась активная молодежь, а на заседание приходили простые люди, чтобы посмотреть в глаза убийцам. Как кипели страсти в соцсетях. — “Когда уже их посадят?” — этот вопрос звучал постоянно, в любых разговорах: во дворах, в семьях, на работе. Дело Цкаева стало нарицательным».

«Правоохранительная, следственная, а потом и судебная система все сделали для того, чтобы градус общественных настроений не спадал, — уверен Руслан Тотров. — Точнее, они старались опустить его как могли, но эффект получился обратным». Он не исключает, что в случае условных приговоров в республике бы начались массовые волнения. Не исключает он и того, что такая реакция была возможна и в высоких кабинетах.

«В какой-то момент мне стало предельно ясно, что никто из обвиняемых не избежит наказания. К сожалению, не потому, что я верил в наше правосудие, а потому, что я видел, как власть боится людей».

Последние реальные сроки

Точка в деле Цкаева не поставлена до сих пор. Обе стороны подали жалобы, считая приговор несправедливым. Апелляционная инстанция должна будет рассмотреть их в ближайшие месяцы.

«По таким статьям сажают и на меньшие сроки, — объясняет Виталий Зубенко. — Но с учетом того, что подсудимые не признали себя виновными, не раскаялись, противились правосудию, то сроки очевидно маловаты». При этом Виталий почти уверен, что судью нельзя обвинять в ангажированности. Тот был между двух огней и исходил из того, что обе стороны в любом случае обжалуют его решение. Так и произошло. Адвокат далек от мысли, что подсудимые могут быть оправданы, но не исключает, что смягчение приговоров на следующих стадиях возможно.

А пока что у всех десятерых полицейских, признанных виновными, реальные сроки: от двух лет в поселении до десяти с половиной лет в колонии строгого режима.

Земфира считает это решение суда очень мягким, а отсутствие на скамье подсудимых руководящего состава органов внутренних дел (кто-то из них до сих пор работает в силовых ведомствах, кто-то перешел на другое место службы, но об увольнениях, связанных с этим делом, ничего не известно) — и вовсе насмешкой над правосудием. При этом она вполне осознает грань между эмоциями и рациональностью. «Сердцем я не могу это принять. Но мозгами понимаю, что часто в таких случаях дают несколько лет условно, а то и вообще до суда дело не доводят. То, что удалось добиться хотя бы этого, уже чудо».

Никуда не деться от вопроса: а если бы подобное убийство в отделе полиции произошло сейчас, был бы шанс на чудо?

В ответ Земфира качает головой: «Вряд ли. Я же вижу, что происходит в стране. Сейчас у силовиков огромные полномочия, им позволено все». Она вспоминает, как легко полицейским и росгвардейцам в последнее время удается выходить сухими из воды. Независимым СМИ все сложнее работать, а выйти с протестом на улицу — почти гарантированная статья. Административная, если повезет. «Мне кажется, что это последнее подобное дело против полицейских, по которому суд дал реальные сроки. И в республике, и в России, наверное. Времена сильно изменились».