Забрать, покинуть, сохранить: с какими трудностями сталкиваются выезжающие за рубеж приемные семьи

Чуть больше года назад Катя и Дима стали приемными родителями трехлетнего Миши. За этот год в жизни их маленькой семьи многое изменилось: Диме пришлось уехать из России, и Катя с Мишей собираются перебраться к нему. Неизменным при этом остается одно: Катя и Дима делают все, чтобы Миша продолжал общаться с родной мамой, которая находится в местах лишения свободы

История в фотоальбоме

Миша прибегает из своей комнаты, в руках — маленький фотоальбом в мягкой обложке с кармашками для снимков 10 на 15.

— Хочешь посмотреть? Давай вместе, — говорит Катя.

Миша открывает альбом: на фото малыш, которого держит на коленях темноволосая женщина. Перед ними нарядный торт с цифрой 1.

— Это тортик на один год. А на четыре года мы почти такой же тебе заказали, помнишь?

Миша кивает, перелистывает страничку.

— А это вот папа с мамой поженились, да, Миш?

На фотографии — смеющаяся молодая пара.

— А тут Миша научился ходить, играть в мяч, да? Помнишь?

Миша листает страницы.

— Мама с папой много путешествовали… На какой машине? Какая марка? Да, «Рено Дастер»… Потом мама с папой что делали? Учились быть мамой и папой. А потом получили бумагу. Ура! Получили бумагу о том, что могут быть родителями. И начали искать. И нашли Мишу…

Катя с Мишей обнимаются, и Катя говорит поверх Мишиной светлой макушки:

— Вот так мы эту историю и выстраиваем.

«Какова ваша мотивация?»

Мише четыре года. Браку Димы и Кати, его родителей, — три с половиной. Мишиными родителями они стали чуть больше года назад.

— Когда два года назад мы поняли, что хотим ребенка, мы несколько дней обсуждали, как будем его заводить, и решили, что заберем из системы, — рассказывает начало общей истории Катя.

Мише тогда был год. Он родился у женщины, которую уже однажды лишили родительских прав из-за употребления наркотиков: ее старшая дочка жила отдельно, со своим папой. У Миши был внутриутробный порок — аномальное расширение мочеточников, которое могло привести к серьезным проблемам с почками. Благодаря усилиям двоюродной бабушки Мишу с мамой положили в хорошую больницу на обследование и операцию. Там маму заставали в наркотическом опьянении прямо в палате.

В июне 2021 года Мишу изъяли из семьи сотрудники опеки. Его мама была арестована. Героин: употребление, хранение, сбыт.

Катя с Димой в это время пошли в Школу приемных родителей (ШПР), занятия в которой сейчас обязательны для всех, кто хочет стать приемным родителем или опекуном.

Сложность тем, которые рассматривали на занятиях в ШПР, как вспоминает Катя, шла по нарастающей: от нейтрального вопроса «Какова ваша мотивация?» до моделирования самых непростых ситуаций.

— А вот в 11 лет она вас обворует? А вот он придет и скажет, что любит парня, — что вы сделаете? Нас учили понимать, где границы нашего принятия, потому что принимать придется многое.

Выпускникам ШПР советуют после обучения взять паузу, еще раз взвесить все за и против. Если человек по итогам рефлексии отказывается от идеи забрать ребенка из системы — это тоже хороший результат обучения. Катя с Димой не отказались.

— До ШПР у меня были какие-то иллюзии, даже какие-то ожидания от будущего ребенка: чтобы он вырос вот таким… чтобы мы втроем куда-то ездили… да, а потом обязательно внуки… А после ШПР я поняла: я сделаю все, чтобы ребенок, которого мы возьмем, жил, — и больше ничего. Никаких ожиданий.

Система так работает

После окончания ШПР Катя с Димой поменяли свою студию на большую квартиру — такую, чтобы наверняка одобрила опека. После этого начали собирать документы: многочисленные справки, выписки, согласия. С готовым пакетом документов можно было отправляться за заключением органов опеки о том, что они могут быть усыновителями.

— В декабре 2021 года мы оба взяли отпуск, чтобы получить это заключение, — вспоминает Катя. — Это была полноценная работа. Заключение должны дать в течение десяти дней, нам не давали очень долго. Почему? Нипочему. Формальных поводов отказать не было. Все время пытались выяснить наш истинный мотив: зачем мы берем ребенка из системы, почему не пытаемся родить сами? «Вы молодые, почему бы вам не…» — и прочие бестактные вопросы. Мы ездили в опеку почти каждый день через весь город, два-три часа в машине.

У органов опеки существуют точные сроки, в которые необходимо принять решение, но, по словам юриста фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Оксаны Хухлиной, их затягивание действительно случается: «На практике специалисты органов опеки к вариантам, выходящим за рамки обычного опыта, могут отнестись настороженно. Молодые родители, у которых нет своих детей, — непонятно, почему они не рожают. С настороженностью относятся и к кандидатам в возрасте ближе к пенсионному, и к людям, не состоящим в браке… Не имея официальных поводов для отказа, сотрудники опеки могут начать затягивать. “Приходите завтра — специалист заболел…” “Приходите завтра — у вас просрочено что-нибудь, не пришел ответ на запрос…” Словом, пытаются оттянуть момент решения, может быть, надеясь, что люди плюнут и скажут: “Ой, ладно, ну и пусть, пойдем рожать сами”».

28 декабря 2021 года Катя с Димой наконец получили заключение о том, что могут быть приемными родителями.

Миша к тому времени был в детском доме уже полгода, за это время его один раз навестила старшая сестра.

«Без статуса» = без семьи

Дима — ученый, астрофизик. Катя работает в стартапе head of product — на русский это переводится как «руководитель продукта»: ответственная должность, требующая умения руководить командой, держать в голове десятки задач, работать системно. К поискам ребенка Катя тоже подошла системно: изучила базу сайта «Усыновите.ру», где хранятся данные детей-сирот, отобрала подходящие кандидатуры — в заключении о возможности быть усыновителями у них значилась девочка до пяти лет с группой здоровья не выше третьей.

— У меня была составлена таблица со всеми анкетами, начиная с востока страны. Буквально — с Сахалина. Я вставала в четыре утра, чтобы там было пять вечера, — и звонила в опеку. Нет никакого другого инструмента, чтобы подобрать под наше заключение подходящих детей, — только звонки в региональные структуры. И все мои прозвоны заканчивались ничем. «Для вас детей нет». — «Но вот же есть и Алина, и Милана…» — «Они без статуса».

«Статус», о котором знают все столкнувшиеся с системой детских домов и усыновления, — понятие не юридическое. Это слово-сигнал и означает, можно взять ребенка из детского дома или нет. Если ребенок «со статусом» — можно. «Без статуса» — ищите другого. Чаще всего «без статуса» означает, что у ребенка есть родитель или родители, до сих пор не лишенные родительских прав. Они могут находиться под следствием или в заключении. Или же, попав в сложную жизненную ситуацию, они поместили ребенка в детское учреждение.

Как говорит юрист Оксана Хухлина, нахождение мамы в СИЗО или колонии — достаточное основание для устройства ребенка в замещающую семью. Однако маму могут оправдать или она может выйти после отбытия срока — и потребовать отмены опеки и возврата ребенка. Оксана вспоминает историю ребенка, который почти два года был в детском доме: его мама написала заявление о трудной ситуации, попала в СИЗО, ее освободили в зала суда, она снова написала заявление, потом все-таки получила реальный срок… Юридически ребенок находился в детском доме на разных основаниях, но физически не покидал его.

Время идет, дети растут, оставаясь «без статуса», шансы на усыновление или опеку падают.

«Не хотим никого больше смотреть»

— В январе 2022 года мы решили не только звонить, но и ездить, чтобы смотреть детей, у которых есть статус… — рассказывает Катя. — Составили график, куда полетим сначала, куда потом, а до того решили объехать ближайшие области. После Смоленской была очередь Московской.

То, что произошло потом, Катя называет случайностью, совпадением, счастливой некомпетентностью сотрудника, который показал им анкеты детей «без статуса».

— Я говорю ему: «Это же дети без статуса». А он будто не слышит: «Ну вот есть Миша…» — и открывает анкету. Мы смотрим… и не можем же мы сказать: «Закройте этого ребенка». Спрашиваем: «Какие есть варианты?» И этот сотрудник звонит в опеку, которая обслуживает детский дом Миши. А там говорят: «Ну что, у него есть тетя, сестра родная…» И мы снова не можем сказать, мол, стоп, давайте не смотреть этого мальчика, он неудобный. Мы с Димой считаем: он в детском доме с июня, пятую часть жизни своей там — где же тетя, где сестра?.. И сотрудник говорит: «Сейчас разберемся» — и обзванивает всех, кого может. Мы смотрим на всю информацию и понимаем: Миша в детском доме, мама под стражей, приговора еще нет. И ничего нет — ни статуса, ни отказов от родственников, а они по умолчанию имеют приоритет при усыновлении. А у Миши серьезные диагнозы, у него одна почка выведена наружу… А у нас такой план перелетов: Саратов, Челябинск и далее на восток… Но мы сидим и понимаем, что не хотим никого больше смотреть.

Катя с Димой в рекордные сроки переделали заключение, чтобы там значился мальчик, и 13 января приехали в детский дом — встретиться с Мишей.

«Бейтесь за него»

— Мы с Димой сидели в комнате на полу, там была разложена бумага, мелки — так приглашающе, мол, давай порисуем. Воспитатели привели его, потом ушли. И мы остались втроем. Кроме нас, в комнате рыбы в аквариуме и иконы. Миша подошел к нам, стал рисовать. Он рисовал такие маленькие точечки. Я говорила ему вроде как невзначай: «А вот тут у тебя что? А тут у тебя не болит?» И он отвечал: «Номально, номально, номально», только чтобы я его не трогала.

Катя долистывает фотоальбом до странички, в кармашке которой маленький полароидный снимок: они с Димой и Миша.

— Мы сделали этот снимок, а потом дали фотоаппарат Мише, и он нас сфотографировал. Ту фотографию мы дали ему с собой, как советовали в ШПР. Мы не говорили, что мы папа и мама, сказали, что мы Дима и Катя. Но он сразу стал называть меня «мамой», а Диму — никак. Папы в его жизни не было. А мамами он называл всех. Воспитатели в его детском доме ходили по улице в серо-красных одинаковых куртках, похожих на куртки рабочих-ремонтников в Москве. И уже когда мы были дома, гуляли и увидели этих ремонтников, Миша сказал: «Мама».

Катя с Димой ездили к Мише каждый день — из Москвы в Лобню. Примерно через неделю таких поездок директор детского дома сказал им, что вряд ли с опекой что-то получится: у мальчика есть кровные родственники, а пресловутого статуса нет. Катя с Димой не сдались и стали выяснять, что можно сделать. Так они попали в ту опеку, которая изымала Мишу из семьи.

— Нам повезло, нас приняла женщина, которая его изымала. Она рассказала все подробности: про шприцы в квартире, про то, как Мишка грязный там был один, как его от одного чужого к другому чужому кидали… Она рассказывала, и видно было, что ей плохо от воспоминаний. И она сказала: «Забирайте его. Бейтесь, бейтесь за него. Никому он не нужен. Я была у его бабушки, я плакала, а она писала отказ, родная бабушка». Мы вышли из опеки, и я зарыдала. В голос орала: «Как это может быть, чтобы человек так не нужен был?!»

По словам психолога Юлии Курчановой, какой бы сложной ни была родная семья ребенка, чаще всего речь идет не о «не нужен», а о «не могут»: «За тем, что человек пишет отказ и отсутствие претензий на воспитание собственного родственника, может стоять миллион причин: финансовые, психические, социальные особенности и ограничения». Однако с тем, что нужно выяснить и зафиксировать эти причины, чтобы устроить ребенка в семью, она согласна: «В любом случае ребенку лучше все это время воспитываться в замещающей семье, чем жить в детском доме».

Начало

Катя с Димой нашли всех кровных родственников Миши. Родная бабушка, мама мамы, уже действительно написала отказ от ребенка. Папа (он не был папой официально), отбыв срок в заключении, уехал в родную Молдавию. Сестра, которой на тот момент было 19 лет, также написала отказ, посоветовавшись с отцом — с ним Катя и Дима тоже разговаривали. Двоюродная бабушка — это ее в детском доме называли тетей — единственная из всех Мишиных взрослых принимала участие в его жизни, но взять ребенка под опеку не могла.

— По сути, мы, добиваясь решения от всех, выполняли работу органов опеки, — констатирует Катя.

Когда все отказы были собраны и Дима с Катей получили распоряжение о временной, на полгода, опеке над Мишей, он лежал в больнице: подошел срок плановой госпитализации. Десятого февраля Катя приехала к нему в больницу уже не как гостья, а как мама.

— С ним там лежала соцработник Юля. Я пришла в больницу с пижамой в руках и сказала: «Здравствуйте, Юля, я вам сейчас такси вызову». Юлю увезло такси. Я даже не знала, как должно быть, просто хотела, чтоб побыстрее. Зашла к Мише в палату и начала с ним жить.

Не перечеркивать

Здесь начинается история семьи и сложной — но обычной для приемных семей — адаптации. Из больницы Миша приехал в квартиру, которую уже знал по фотографиям и рассказам Кати и Димы. Познакомился с котами. Быстро освоился в новенькой комнате. Конечно, были занятия с логопедом и дефектологом, медицинские обследования и повторные операции. За год, проведенный с Катей и Димой, Миша заговорил, практически полностью нагнав отставание. Благодаря операциям его уже не беспокоят проблемы, которые были вызваны врожденным диагнозом. Казалось бы, все. Хватит трудностей. Можно выдохнуть.

Но Дима и Катя выбрали путь, который кому-то может показаться излишне сложным, странным и нелогичным. Они сохраняют и поддерживают связи с родственниками Миши. Даже с мамой, которая после вынесения приговора попала в исправительно-трудовую колонию — выйти оттуда она должна в 2029 году.

— Вот мама Лена, — Катя показывает на темноволосую женщину на фотографии с тортом и единичкой. — Мы точно знаем, что он ее желанный, любимый ребенок. Но наркотики… Сейчас у нее нет доступа к наркотикам, болезнь отступила.

В фотоальбоме — родители Кати, родители Димы, старшая сестра Кати и ее дети, старшая сестра Миши, бабушки Миши, прабабушка Миши…

— Мы хотим сохранить всё. Не перечеркивать. Добавлять. Это его жизнь. Мы хотим попробовать вот так.

Психолог Юлия Курчанова называет позицию Кати и Димы максимально естественной: «Если ребенка в родной семье не били, не мучили, то в его интересах иметь возможность общаться со своей кровной семьей. Ребенок физиологически состоит из людей оттуда. Это такое родство, которое для ребенка задает понимание собственной идентичности: кто я, какой я, какие у меня особенности». Комментируя частый вопрос, как же ребенок, выросший в благополучной семье, будет потом общаться с мамой, которая сидела в тюрьме, Юлия говорит: «Это вообще нормально, когда дети становятся на другую социальную ступень, когда у них появляются другие возможности по сравнению со своими кровными родственниками, даже если они живут внутри кровной семьи. На это в целом настроена эволюция семьи».

В августе 2022 года Катя и Дима получили постоянную опеку над Мишей, но, верные своей цели, не стали лишать маму Лену родительских прав.

После объявления мобилизации в сентябре 2022 года Дима уехал из России. Сейчас он ведет переговоры о работе за рубежом; как только контракт будет подписан, Катя с Мишей должны будут приехать к нему.

И на этом месте начинается новый виток борьбы с системой — и борьбы за ту семью, которую Катя с Димой хотят построить.

Как выехать из России

Информацию о переезде опека встретила ультиматумом: «сделать ребенку полный статус», то есть лишить кровную мать Миши родительских прав, что делается в суде с большим количеством документов и свидетельств очевидцев. И оформить это требуется как можно скорее, так как без этого опекунам не передадут личное дело Миши.

— Цель опеки — сделать нас единственными опекунами, поскольку это безопасно с их точки зрения, — говорит Катя. — Официальный аргумент опеки, которым нас подталкивают к усыновлению, такой: «Вы живете не в интересах Михаила». Нам намекают, что не дадут уехать без статуса.

Для переезда необходимо передать личное дело Миши консульству той страны, в которую семья переедет. После этого сотрудник консульства должен будет выполнять функции сотрудника опеки: проверять жилищные условия, вести документацию. Об этом порядке дел Катя узнала сама, от таких же, как она, опекунов.

— Я вступила в фейсбуке в группу «Приемные родители за рубежом», там нашла людей, которые оказались в такой же ситуации. Спрашивала, как это у них организовано, а потом с полученной информацией шла к нашей опеке. Там никто не знал, как поступить в нашем случае, и им проще было сказать, что вообще все запрещено. Они, слава Богу, пока так не сделали.

Еще одна крепость, которую Катя берет приступом, — Министерство юстиции. Для оформления вида на жительство все документы должны быть апостилированы, то есть удостоверены как подлинные. На большинство стандартных документов — дипломы, свидетельства о браке и рождении — апостиль ставится в органах ЗАГС или МФЦ. Но единственный документ, который связывает Катю и Мишу, — распоряжение об опеке — может быть заверен только в Министерстве юстиции.

— После того как все официальные сроки проставления апостиля были сорваны, я несколько дней провела в министерстве. Там наконец нашли мои бумаги и сказали, что отправили запрос на подтверждение оригинальности документа в опеку, а вот опека не отвечает. «Вы съездите к ним и попросите, чтобы они ответили». Что делать — я поехала: «Здравствуйте, можете ответить на запрос?» — «А надо ответить, да?..» — Катя разводит руками.

«Юридические клещи» для опекунов

Юрист Оксана Хухлина признает, что выезд на долгий срок с детьми, находящимися под опекой, действительно огромная проблема: «Да, действительно, как узнала Екатерина, опекуны могут обратиться в российское консульство на территории той страны, где они проживают, и сказать: “Вот, пожалуйста, поставьте нас на учет, проверяйте первые три года”. Однако есть существенное “но”: в документах прописано, что эта обязанность на консула возлагается только в отношении усыновленных детей. Про находящихся под опекой детей этого не сказано. Получаются такие юридические клещи. С одной стороны, опекун, безусловно, может на какой-то срок выехать с подопечным ребенком за пределы территории России. Но минимум раз в полгода опекун должен обеспечить наличие ребенка по месту постоянного проживания, чтобы специалист органов опеки мог прийти и проверить, что с ребенком все хорошо. И опекун при этом должен проживать с ребенком. Чтобы ребенок, находящийся под опекой, мог насовсем уехать в другую страну, у нас с той страной должно быть межгосударственное соглашение. Выехать с таким ребенком в Беларусь, в Казахстан — проблем нет: есть договоренности, законодательные органы опеки той страны, куда ребенок выехал, точно так же выполняют свои функции. Если мы говорим о европейских странах, США — таких соглашений, к сожалению, нет. Поэтому выехать туда с ребенком под опекой действительно чрезвычайно сложно. На длительный срок — практически невозможно».

Юрист вспоминает конфликт с органами опеки, который случился у ряда семей с детьми под опекой во время пандемии коронавируса, когда изначально люди уезжали ненадолго, но из-за пандемии оставались за рубежом на длительный срок: «Тогда органы опеки настаивали на том, что ребенка надо срочно вернуть в Россию, грозили разными карами. Ситуация разрешилась во многом благодаря тому, что консул пошел навстречу и все-таки наблюдал за детьми, хотя не должен был этого делать. Кроме того, те дети были достаточно взрослыми. Но конфликт был очень сложным, вплоть до того, что опека грозила прекратить полномочия семьи и потребовать возврата ребенка принудительными методами».

Оксана Хухлина признается, что семьям, которые думают об отъезде, она советует «выходить на усыновление». В случае Кати и Димы, когда второй родитель не может приехать в Россию — а для усыновления необходимо физическое присутствие, — единственным вариантом видится усыновление ребенка мамой с письменного согласия второго супруга.

Но даже в случае, если Катя с Димой примут такое решение, дорога к его реализации будет непростой: лишить родную маму родительских прав не так легко, как многие думают: суд нередко встает на сторону матери, принимая во внимание, что она, находясь в местах заключения, физически не может выполнять свои обязанности по отношению к ребенку. Решение откладывается до выхода женщины на свободу, когда она получит возможность быть рядом с ребенком — и докажет, что это безопасно для него.

«Мы семья»

На вопрос, не проще ли действительно постараться усыновить Мишу, а также не тратить столько сил на поддержание контактов с той семьей, Катя отвечает, не задумываясь:

— Это не наш кейс. Точка. Это не значит, что мы его отдадим, если что. Да, формально, если мама Лена после освобождения будет иметь прописку, жилплощадь, работу, если у нее не будет рецидива, она сможет заявить свои права. Мише к тому времени будет 11 лет. Конечно, его спросят. Конечно, всё учтут. Конечно, мы его не отдадим, потому что мы семья.

Психолог Юлия Курчанова, поддерживая настрой Кати и Димы на сохранение связей с кровной семьей, советует при этом оставлять «пространство для решений»: «Я бы в этой ситуации не моделировала будущее однозначно. Если мама на свободе сможет взяться за ум — а такие случаи бывают, нечасто, но бывают, — на каком основании ребенок, которого родная мама может воспитывать, не будет ею воспитываться?.. Среди подопечных семей нашего фонда (“Волонтеры в помощь детям-сиротам”) есть семья, в которой приемные родители воспитывают ребенка мамы, не лишенной родительских прав, сидящей в тюрьме. Срок — десять лет, и все четко понимают: вполне может быть такое, что мама выйдет — и заберет ребенка. Конечно, у нас нет шара предвидения, чтобы сказать: а нужно ли это будет ребенку? Но в ситуации Кати и Димы они, как замещающие родители, двигаются в интересах ребенка. Сохранение кровных связей — мировая практика».

— Его уже один раз забрали из семьи, второй раз этого не будет, — объясняет свою позицию Катя. — То, как он к нам попал, — это вынужденная ситуация, так тоже нельзя, хотя тогда это был единственный выход. Но никакой закон тебя не может просто так лишить семьи. И мы хотим попробовать по-другому: не вычеркнуть и забыть, а сохранить то, что есть. Звонки. Письма. В выходные идем вместе в парк. Может, даже вместе проводим отпуск: покупаем маме Лене билеты, все оплачиваем.

Миша, посмотрев фотографии и отложив альбом в сторону, сосредоточенно разбирает игрушечный грузовик и заворачивает в скотч каждую его детальку — готовится к переезду к папе.

— Мы просто с мужем очень умные, — убежденно говорит Катя, глядя на сына. — Мы в это и впряглись, потому что мы умные, сильные, у нас нет проблем с работой, с деньгами, со здоровьем — кому забирать детей из системы, как не нам? Кому пробовать вот так, по-другому, как не нам?

• Теги:
• психология
• россия
• семьи с приемными детьми