Мон амур

Долгие годы я отметала саму идею эмиграции, понимая, что, несмотря на многочисленные командировки, жить хочу там, где родилась, — в России. Я писала про культуру, рассказывала про театр в телевизоре, работала с людьми с инвалидностью, вела тренинги, организовывала фестивали и думала, что мое место здесь и никакого другого — несмотря на происходящее вокруг — мне не надо. Но после 24 февраля вопрос отъезда встал практически сразу

Весной 2022 года, когда стало понятно, что привычная жизнь больше невозможна, мы с подругой сидели на кухне в Москве, склонившись над картой мира, и перебирали варианты. Страны Кавказа, куда еще в феврале рванули самые радикальные из друзей, мы не рассматривали: любовь к блюдам армянской и грузинской кухни вряд ли можно считать уважительной причиной для эмиграции. Про Латинскую Америку, куда я всегда хотела поехать в путешествие, мы на самом деле мало что знали. В Соединенных Штатах у нас не было никаких «завязок» — ни человеческих, ни профессиональных. Израиль, куда я в далекой юности собиралась репатриироваться, давно перестал казаться мне землей обетованной. Так что все пути вели в Европу.

Подруга вспоминала любимый Вильнюс, я — изъезженную вдоль и поперек Германию, она парировала: «Бельгия?», я отвечала: «Может, все-таки Финляндия?» Мы рассматривали даже такой экзотический вариант, как Люксембург. Но в конце концов остановились на Франции, где у нас были друзья, которые обещали помочь с жильем и документами, а у меня — еще какое-то количество связей в сфере культуры и относительно свободный французский.

Parlez vous français?

«Без французского во Франции делать нечего» — стереотип лишь отчасти. Действительно, в небольших деревнях или городках на других языках попросту не говорят, и, не зная французского, вам, скорее всего, придется изъясняться с местными жителями жестами. Но, например, в Париже с тех пор, как мы впервые побывали там лет двадцать назад, ситуация коренным образом переменилась.

На юге страны, в том же Лионе, где этой осенью я делаю большой перформативный проект с Théâtre Nouvelle Génération и фестивалем Sens interdits, все рабочие вопросы можно при желании решить по-английски. На востоке, в Эльзасе и в приграничной Савойе, так много туристов, что тебя всегда поймут, на каком бы языке ты ни говорил. Но лучше всего дела, кажется, обстоят в Бретани, где мы, собственно, и оказались: если вдруг в магазине или в гостях я не могу вспомнить какое-то французское слово, то заменяю его английским — получается даже забавно, потому что на самом деле многие английские и французские слова похожи и пишутся одинаково, но произносятся по-разному. А для тех, кто приехал сюда «без языка», обязательно найдутся курсы, от бесплатных базовых, организованных специальными ассоциациями, до интенсивных платных, в том числе университетских.

Французский — язык, конечно, непростой (живое тому доказательство я сама со своей спецшколой и 30 годами безуспешных попыток довести его до совершенства), но если выучить его хотя бы на бытовом уровне, жить тут будет гораздо проще: французы язык свой любят и ценят и, как следствие, совершенно по-другому относятся к тем, кто хотя бы пытается на нем говорить. В прошлом году я этого не понимала и при каждом удобном случае переходила на английский, но в этом — когда чуть освоилась — говорю по-французски при любой возможности. И это приносит плоды: в марте на встрече в Доме Антуана Витеза в Париже, который занимается переводом текстов для театра, я так долго пусть на ломаном, но французском рассказывала о проблемах русскоязычных авторов в изгнании, что мне в итоге заказали про них статью.

Le bout du monde, или край земли

После того как мы выбрали страну, надо было определиться еще и с городом: во Франции существует что-то вроде нашего института прописки и буквально все — от медицинского обслуживания до налогов и регистрации ИП — зависит от того, к какой префектуре ты приписан. Так что пришлось снова склониться над картой, теперь уже Франции, и начать играть в города…

«Париж? — Нет, слишком много народу и слишком дорого. — Ну тогда, может, Марсель? — Аналогично, только еще и невыносимая жара летом. — Бордо? — Слишком далеко от Парижа». В итоге у нас родился список из четырех городов, в двух из которых мы никогда прежде не были. Потом в одном из них — Ренне — случился танцфестиваль, куда меня позвали, и Инна, почитав про Бретань, веско сказала, что именно туда нам и надо.

Так мы оказались в буквальном смысле на краю земли: один из четырех бретонских департаментов называется Финистер (что переводится с латыни как «край земли»), здесь проводится музыкальный фестиваль du Bout du Monde (тот же «край земли», но уже в переводе с французского) и так далее. Однако в Бретани, с трех сторон омываемой водами Атлантики, я никогда не чувствовала себя вдали от цивилизации. Конечно, удаленные от берега острова и фантастически прекрасное побережье — это именно то, за чем сюда едут туристы, но, помимо Берега розового гранита и залива Морбигана, в Бретани десятки уютных городков, необыкновенно красивый фахверк (французы называют его «коламбаж»), старинные каменные храмы, дольмены и другие памятники эпохи мегалита.

А еще здесь удивительные люди — спокойные, улыбчивые, доброжелательные, с чувством собственного достоинства и при этом готовые помогать. Когда регулярно общаешься с бретонцами, многие стереотипы о французах разбиваются в пух и прах. Знакомые французы из других регионов говорят, что нам страшно повезло: Бретань считается отдельной страной в стране, со своими неписаными правилами и особенностями, а бретонцы — не только независимыми, но и щедрыми. Не знаю, как в других регионах страны (всего их во Франции 18, включая островную Корсику и заморские территории), но в Бретани нас довольно часто зовут в гости или что-то сделать вместе — например, сегодня мы идем на день рождения приятеля в главный городской парк. «Только ни в коем случае никаких подарков, — предупредила меня его жена, — он уже взрослый мальчик».

Je ne mange pas six heures

Пожалуй, лучше всего особенности национального характера проявляются в местной кухне. Вообще-то, бретонскую кухню с ее немыслимым количеством сахара, соли и масла во Франции как будто слегка презирают. Но все равно даже в самом захолустном городишке непременно найдется crêperie, где подают сладкие crêpes и соленые galettes из гречневой муки — при этом самой гречки во Франции днем с огнем не сыщешь, разве что в «русском магазине».

Помимо традиционных крепов-галет и фирменной реннской galette-saucisse (так тут называют завернутую в гречневый блин сосиску, более изысканный вариант американского хот-дога), в Бретани на самом деле множество ни на что не похожих блюд. Для нас это просто рай на земле: тут есть морепродукты всех видов (лично я подсела на устриц по пять евро за дюжину, а подруга предпочитает крабов — их можно купить живыми, вареными или вообще только клешни) и рыба всех мастей. Но главная местная гордость — соленое масло и соленая карамель и, конечно, кунь-аман — хрустящий пирог, настоящая масляная бомба, от которой почему-то не толстеешь.

Стройность — еще одна удивительная особенность бретонцев, да и всех французов в принципе. Не знаю, связана она с генетикой или с тем, что едят тут строго по часам и строго три раза в день, безо всяких перекусов и «кусочничания». Рано с утра — небольшой завтрак с непременным кофе, днем с 12 до 14 — обед, а с 19 до 21 — ужин. И если не выучить это строго обязательное для каждого француза расписание, можно запросто остаться голодным, так как почти все кафе, рестораны и лавочки — кроме супермаркетов и фастфуда — днем наглухо закрыты.

Почти любой трапезе во Франции предшествует аперитив (в Бретани помимо вина это еще сидр и пиво), но пьяных и алкоголиков вокруг не так уж и много — особенно по сравнению с Россией. Правда, до недавнего времени Ренн считался столицей бездомных и в историческом центре нередко можно было встретить маргиналов с собаками: животных специально, вместе с деньгами на содержание, выдавали социально неустроенным гражданам, чтобы им было о ком заботиться, но в последнее время — по слухам, в связи с подготовкой к летней Олимпиаде — попрошаек на улицах стало меньше. Хотя к нам пристают довольно часто — видимо, мы теперь больше похожи на местных, с которыми можно вести долгие светские беседы (это не шутка: даже злостный «синяк» считает своим долгом сказать bonjour и pardon прежде, чем попросить сантим).

О спорт, ты — мир!

Кстати, про Олимпиаду. Если в первые месяцы эмиграции я постоянно ловила себя на том, что живу буквально одним днем, максимум неделей, то примерно через полгода у нас появилась возможность планировать жизнь на несколько месяцев вперед. Но лишь когда в мае мы купили билеты на олимпийский гандбольный финал, который состоится аж в августе 2024-го, я впервые со всей очевидностью поняла: это надолго.

Интересно, что со спортом у меня связаны едва ли не самые сильные переживания этих месяцев. Помню, как мы долго искали под дождем вход на женский футбольный матч в Лионе и потом я долго удивлялась, что среди болельщиков так много мужчин. Как радостно было увидеть совсем другую картину в рождественском Берлине, где люди пришли болеть за мужскую гандбольную команду целыми семьями. Сколько вкуснющего бесплатного шоколада я съела на отборочной игре швейцарских гандболисток в Базеле. Как ночами караулила билеты на Roland-Garros, и в итоге мы сходили туда трижды, причем дважды на центральный корт. И как недавно ездили в департамент Майенн на волейбол, совместив экскурсию в музей наивного искусства с походом на матч, где зал так истово болел, танцевал и пел, что у меня разболелась голова и включилась симпатия к соперницам.

Социальные проблемы, бюрократия и прочие радости жизни

Слухи о том, что бездомных высылают из Парижа, волнуют моих приятелей, интеллектуалов и леваков не меньше, чем пенсионная реформа и рост цен на энергоносители. Интерес к политике и культуре, погруженность в социальный контекст и удивительная, даже по нашим меркам, начитанность — то, что бесконечно поражает во французах, которые, кажется, даже за российскими новостями следят пристальнее наших соотечественников.

Со случайными попутчиками по BlaBlaCar (поезда во Франции хороши, но дороги, так что путешествовать без сезонных скидок в другие регионы довольно накладно, а российские водительские права обменять на французские я пока не смогла, хотя пыталась уже дважды) можно сколько угодно болтать хоть про туристические тропы, хоть про войну в Югославии. Французы вообще большие любители поговорить, так что практиковать язык можно и на субботнем рынке, и в очереди к врачу.

Правда, к врачу мы смогли попасть далеко не сразу, а только после того, как оформили carte vitale — аналог нашего медицинского страхового полиса, который частично покрывает еще и расходы на лекарства. Получить ее — как и любую другую официальную бумажку — непросто, к тому же во Франции не существует ничего похожего на МФЦ или службу одного окна. Иногда для решения элементарного административного вопроса нужно отправить несколько писем (причем не электронных, а бумажных), а для верности лучше еще и позвонить, желательно не один раз.

Всеобщая цифровизация проникла в жизнь французов не так давно, так что перебои с интернетом, а подчас и его полное отсутствие никого не удивляют. Из бытовых привычек больше всего нас поразило почти повсеместное отсутствие стиральных машин — многие до сих пор стирают в прачечных самообслуживания, а белье сушат где придется, иногда прямо в окнах квартир.

Но конечно, все это ерунда по сравнению с поисками жилья. Так как арендодатели во Франции юридически защищены гораздо хуже арендаторов, найти хорошую квартиру здесь — настоящий квест. Для этого эмигрантам, особенно без постоянного рабочего контракта, необходимы друзья с солидным доходом, готовые выступить «гарантами». Если таких приятелей у вас нет, можно найти платного «гаранта» на специальном сайте или надеяться на счастливый случай.

Счастливый случай необходим и для открытия банковского счета — клиентам с российскими паспортами не всегда охотно открывают даже самые простые карты. Правда, в случае официального отказа можно обратиться в Банк Франции, который назначит вам рандомный банк по месту жительства. Впрочем, для этого (как и для многого другого) такое место надо иметь, поэтому многие «прописываются» у друзей и знакомых, а живут где-то еще. Мы как-то подсчитали, что за первые полгода поменяли что-то около десятка квартир — это притом, что нам крупно повезло с друзьями и их знакомыми, которые передавали нас из рук в руки. С банком тоже подфартило: думаю, нам с первого раза открыли карты только потому, что у нашей подруги там есть счет и кредит по ипотеке.

Что дальше

Сложнее всего в эмиграции оказалось не привыкнуть к иному быту и начать спокойно говорить на чужом языке, а смириться с шаткостью своего положения, отсутствием внятных перспектив (на недавнем собеседовании в службе занятости милая женщина-консультант вежливо выслушала мой получасовой монолог, после чего с улыбкой призналась, что они вряд ли когда-нибудь найдут мне работу по специальности) и настигающей время от времени тоской по родине. Можно, конечно, получить passeport talent, который дает право на более долгое пребывание во Франции; можно организовать небольшой стартап и легализоваться таким образом; можно, наконец, поехать в арт-резиденцию в Швейцарию, как я сделала прошлым летом, но это уже совсем другая история.

• Теги:
• психология
• релокация
• такая чужбина
• эмиграция