«Тошнит и укачивает»

Два года назад мы проснулись в другой реальности. Что происходит с российским обществом на исходе этих двух лет — анализирует психолог Анастасия Рубцова

Хотите, я угадаю, что вы ответите, если я скажу, что сегодня два года с начала войны?

Вы ответите: «Ох, что, правда, уже два года?»

И неважно, на чьей вы стороне. Неважно, бежали ли вы из-под бомбежек в Киеве, уехали в первые месяцы в Ереван или все эти два года прожили в Нижнем Тагиле, избегая новостей.

За два года война перестала быть событием. Превратилась в фон.

А у фона другие отношения со временем. Никто не считает дни, часы и годы, фон просто есть, и кажется, что теперь он будет всегда.

А потом он заканчивается.

Первичная адаптация

За эти два года у людей произошло то, что называется «первичная адаптация к войне».

И это не «какой ужас» и не «как мы могли привыкнуть?».

Это абсолютно здоровая функция человеческой психики — уметь приспособиться к окружающей среде, даже если она неблагоприятна. К холоду, к голоду, к войнам. И выжить, выжить любой ценой.

Когда нашей главной задачей становится выживание, мы становимся собраннее и злее. Начинаем инстинктивно запасать больше пищи.

А главное, с огромным подозрением вглядываемся во все, что за воротами: не несет ли оно угрозы? Этот камень на дороге — не схватит ли его сосед, чтобы разбить нам голову? Этот куст — не ядовитый ли? Эти странные чужаки, говорящие на другом языке, — не угрожают ли они, не хотят ли убить нас?

Так в голове складывается картинка, которую российская пропаганда дополнительно усиливает и подкручивает, в которой Россия окружена врагами и «недружественными странами», а зловредные англосаксы только и мечтают, как бы нас… не знаю что, убить, поработить, чипировать.

Что еще происходит с мозгом, когда он занят выживанием?

Он отключает эмпатию — в тяжелые времена не до эмпатии. Это роскошь.

И мозг, увы, приглушает ту часть, которая ответственна за причинно-следственные связи (неприятно понимать о себе такое), за способность к рассуждениям, за любопытство к новому. Поэтому никто в России больше не задает сакраментального вопроса: «А почему началась война? Ради чего? В чем был ее смысл и в чем он сейчас?»

Для выживания это настолько же неважно, как определять причины цунами, замерев перед волной.

Давайте я просто перечислю некоторые изменения, накопившиеся за два года — внутри общества, внутри семьи и внутри человека. Что-то из этого вы точно найдете у себя, что-то у близких, а чего-то не найдете — и слава богу.

Радость выжившего

Привыкли ли мы к войне? Смирились ли с потерянным?

Внешние контуры жизни в России остались практически те же. Какие-то куски реальности осыпались еще два года назад, но многие удержались и сложились в новый рисунок. Зарплату — платят, такси — ездят, аптеки и парикмахерские — работают. «Яндекс.Лавка» по-прежнему функционирует, айфон и даже стул из «Икеи» как-то можно заказать.

И еда — главное, еда — из магазинов никуда не исчезла. Это факт, который действует на среднего гражданина очень успокаивающе.

Тут средний гражданин с внутренним торжеством замечает: «Вот видите! Ничего же не изменилось!» И в этом часто нет злорадства агрессора. В этом есть радость выжившего, у которого государство в этот раз не отняло последнее. Колбасу и айфоны оставило, хоть и задорого.

В этом есть защитное утверждение «я не плохой, меня не за что наказывать, я нормальный и живу нормальной жизнью».

Замещение ценностей

Заместился не только импорт. Два года люди замещали внутренние ценности. С «война не должна повториться» — на «все не так однозначно». С идеи сотрудничества — на «кругом враги». С идеи, что из конфликта как-то можно вырулить мирно, — к совершенно зверскому «кто не с нами, тот против нас».

Кому-то этот переход дается легче. Съезжать вниз по ступенькам эволюции всегда легче, чем подниматься наверх. Кто-то переживает его трагически и хочет любой ценой «остаться человеком». И иногда, как с Алексеем Навальным, цена этого «остаться человеком» — жизнь.

Мы все переопределили круг тех, кого считаем своими. С кем-то стали ближе. От кого-то, включая родственников по крови, родителей, сестер и братьев, наоборот, отдалились. Потому что, оказывается, нет ничего больнее и мучительнее, чем каждый день натыкаться на разлом во взглядах с близким человеком. Особенно когда это взгляды на самое глубокое и базовое — кого и как можно убивать? И за что? Можно ли бомбить? Мучить в тюрьме?

Кто-то со словами «это как каждый день прижиматься к горячему утюгу» разорвал отношения с близкими. Временно или навсегда — покажет время. Кто-то построил заборы из умолчаний. Об этом мы не говорим, эту тему обходим. Одних вопросов не задаем, чтобы не обжечься ответами, на другие не отвечаем, переводим тему. Концентрируемся на самом простом, бытовом, безобидном — еде, хозяйстве, зарплате и выносе мусора.

Поведении детей.

Выживаем.

Выживать легче не в одиночку.

Градус недоверия

При этом резко взлетел уровень недоверия друг к другу. К соседям, к коллегам, школьным учителям. К случайным знакомым, которых мы не видели полгода. К подрядчикам.

«Приходится фильтровать базар, чтобы понять, свой человек или не свой, о чем с ним можно, а о чем нельзя…» «Я не могу его оштрафовать, хотя он накосячил: вдруг он на меня донос какой-нибудь напишет…» «Мы стараемся при детях новости не смотреть, не читать и ничего не обсуждать. Мало ли, они что-то неправильно поймут, ляпнут в школе, а учительница предупреждала, что будет писать отчеты». «У меня с соседом на даче тяжба из-за участка. И я вот думаю: кто ему мешает про меня написать в ФСБ, что я, допустим, против войны, или кому-то деньги отправляю, или что-то такое читаю в телеграме. На меня дело заведут, а он выиграет».

Все это говорят не тайные борцы с режимом. Обычные граждане. Те, у которых не было еще несколько лет назад никакой позиции. Сейчас эта позиция есть.

И это страх.

Это, видимо, новая национальная идея России.

Уровень недоверия и ужаса перед полицией и любыми силовыми структурами вырос до такого градуса, на котором он, возможно, был только в прошлом веке. Немного комично то, что их по-прежнему называют «органами безопасности».

Смерть как символ

Символически вторая годовщина войны отмечена смертью Алексея Навального в тюрьме. Он умер страшно и мучительно.

Но то, как эта смерть обставлена, говорит нам, что власть за эти годы перешла к принципу «все позволено».

Теперь допустимо и издеваться над телом умершего.

Писать доносы на людей, которые заказывают в храме молитву за Алексея.

Теперь тебя могут скрутить росгвардейцы за то, что идешь к памятнику с букетом цветов.

И уж точно сфотографируют «на память» люди в штатском.

Вины больше нет

Надо сказать, что если еще год назад в российском обществе шли какие-то — нервозные, с истерическими всхлипами — дискуссии о вине, то сейчас они прекратились окончательно.

Не берусь судить, хорошо это или плохо. Мне кажется, тут нет места оценочным суждениям.

Скажу только, что вина — чувство разрушительное и не помогающее выжить. Особенно вина без вины — потому что никто из тех, кто ощущал себя виноватым, никак не влиял на принятие политических решений в России. А кто влиял — совершенно свободен от переживания вины.

Потому что таково устройство их психики.

Споры о том, кто виноват, только истощают самую эмпатичную часть общества (а среди нас всегда найдутся те, у кого скорее отключатся почки и сердце, чем эмпатия). И смещают на них, наименее виноватых и наиболее чувствительных, агрессию с тех, кто неуязвим и сидит в Кремле. Не нужно обвинять их только потому, что они готовы оправдываться и каяться, и для обвинителей это путь наименьшего сопротивления. Давайте все-таки обвинять тех, кто виноват.

Одним словом, сложился довольно противный узор, состоящий из фигур умолчания, страха и недоверия друг к другу и к новым контурам жизни (потому что черт его знает — может, через год «Икея» вернется, а может, лекарства исчезнут).

И этот узор незаметно, но сильно истощает.

Все бесит

Если что и выросло заметно, в семьях, в отношениях с детьми и с друзьями, то раздражительность.

Все что угодно может вызвать острую вспышку раздражения — случайное слово, варежка, упавшая в снег, не вовремя заданный вопрос, слишком долгий красный свет у светофора. Доставка, опоздавшая на 10 минут. Слишком долго загружающийся сайт может довести до нестерпимого гнева: «Ну и ладно! Не надо мне ничего от вас! Убирайтесь к чертовой матери все!»

В самых неожиданных местах наша внутренняя реальность раскалывается на «мы» и «они» (или «я» и «они»).
И свое «я» мы готовы часто отстаивать с неадекватной яростью. Как будто мы в кольце врагов, спиной к бетонной стене. В автомате последняя лента патронов, и живыми нам все равно не уйти.

Помните, что острая раздражительность и тревога — вечные спутники стресса.

К сожалению, изменить среду в России мы сейчас не можем (кто мог поменять среду — тот уже уехал и решает другие проблемы в других странах).

Поэтому все, что остается, — читать книги и смотреть фильмы, которые успокаивают раздраженный мозг, напоминая ему, что есть другая нормальность. А еще — не следует забывать про массаж и противотревожные препараты. Если вы сомневались раньше, то сейчас, похоже, для них самое время.

И знаете что.

Метаморфозы, происходящие в России, очень стремительны. Даже от простого наблюдения за ними укачивает и тошнит.

На наших глазах произошел рывок вверх, а теперь — свободное падение вниз, в политическую реальность, где власть у жадных и жестоких нарциссических стариков.

Еще год назад были в ходу шутки про «со дна постучали», и каждый следующий рубеж жестокости и подлости казался последним — теперь ясно, что у свободного падения, скажем так, есть запас.

Но жизнь продолжается.

И это не достижение, но удивительное открытие нынешнего момента.

Жизнь прорастает, пробивается сквозь ледяную корку. Она иногда имеет жестокие, уродливые формы, но это явно она, жизнь. Давайте постараемся сохранить рассудок, досматривая эту историю до конца, и остаться людьми.

• Теги:
• жертвы военных действий