«Мы свидетели. Наша задача — видеть»
Автор пронзительных историй из самых далеких уголков страны, фотограф, независимый журналист, кинодокументалист, Владимир Севриновский — один из тех, кто с началом войны остался в России и продолжил работать в изменившихся условиях, не изменяя себе. «Такие дела» рассказывают незаурядную историю жизни и карьеры знатока российских регионов
Этим текстом «Такие дела» открывают цикл материалов о журналистах, работающих в России в 2024 году
Стало. Июнь 2024-го
Владимир Севриновский: Мне в воскресенье сказали уважаемые люди, что меня с большой вероятностью на этой неделе арестуют. Ну конечно, я рассмотрел мысль об эмиграции.
«Такие дела»: С каким результатом?
Владимир Севриновский: Ну вот — сижу в России… (Смеется.)
Было. 1970-е
«А теперь я был хороший»
Владимир Севриновский родился в 1975-м. Москвич в третьем поколении. Интеллигент во втором. Отец — инженер, специалист по техническим алмазам с солидным портфолио изобретений. Мать тоже инженер, работала в Мосгортрансе. Принадлежность к условному советскому среднему классу не то чтобы осыпала Володю преференциями. Но будущий журналист-регионовед каждое лето в детстве куда-то ездил с родителями — например, в деревню Шевино под Витебском. А самое раннее яркое воспоминание — Олимпиада-80. Прощание с «ласковым мишкой» накрепко врезалось в память пятилетнего мальчика.
Володя был открыт, добродушен, порой до наивности. Воспитательниц и нянечек в детском саду смущало и заботило, что он без конца улыбается. Пытались как-то корректировать, но привычка оказалась неисправимой — сохранилась и по сей день. Севриновский, улыбающийся гораздо чаще, чем средний россиянин, производит на людей странное впечатление. Однажды студентка пожаловалась матери на Владимира-репетитора: «Боюсь брать у него уроки, потому что он все время улыбается». В поездках по России из-за улыбки его не раз принимали за иностранца. Сразу пытались объясняться на ломаном английском.
Главной книжкой Володиного детства были «Приключения Робинзона Крузо». По его же словам, он рос ботаником, читал очень много. Но и дворовыми забавами не брезговал: ребятня в то время уважала игры с ножиками: «танчики», «землю». Составляется картинка почти стереотипного советского детства: благородное хулиганство, книжная романтика, идеализм в антураже ясности и порядка.
Впрочем, в какой-то момент стройную модель детского мира стала пятнать фальшь мира взрослых. Когда Володю принимали в пионеры, вожатая объявила голосование: кого первым примем в юные ленинцы? Стать первым — большая честь. Дети выбрали кандидата. Но вожатая сказала: «Давайте переголосуем, у него проблемы с поведением». Переголосовали за кого надо. Тогда Володе и открылся этот механизм мнимой демократии.
Стало. Июнь 2024-го
«Утраченных иллюзий запоздалый гнет»
Владимир Севриновский: Я следую максиме Мандельштама «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Люди, карабкающиеся на трон, всегда были мне неприятны. Путин поначалу был чуть менее неприятен, чем многие. Я первые два срока искренне считал, что он лучший российский правитель с начала XX века. Уйди он после первых сроков — запомнился бы таким. Не потому, что прекрасный, а потому, что все остальные до него были еще хуже. Но мое мнение кардинально поменялось на третьем сроке, когда началось закручивание гаек, Крым и прочее.
Алексей Ковалев, журналист, расследователь: По-моему, это был апрель 2020 года. Володя поперся в очередной свой северокавказский поход, в какую-то ковидную больницу. Еще никто толком не знал, что такое коронавирус. Никто ничего не понимал. Только вводились первые локдауны. А там был ад, там все умирали. Власти скрывали, смертность занижалась — просто не докладывали, что почти вымер целый госпиталь. Володя побывал и в госпитале, и на кладбище, где хоронили умерших от ковида, и с родственниками поговорил, и к главврачу чуть ли не в номер вломился. Он привез один из первых репортажей о пандемии, который задал тон всему, что писали после.
Владимир Севриновский: Был тотальный локдаун, я еле прорвался в горы, чтобы рассказать не только о том, что в Махачкале и Дербенте, но и о том, что творится в горах. Меня пропустили на блокпосту благодаря командировочному направлению «Медузы», а вот таксиста — нет, пришлось ехать автостопом от блокпоста к блокпосту.
Было. Конец 80-х — начало 90-х
«Поганая молодежь»
Володя занимался в литературном кружке. Вспоминает, как в 13 лет вместе с ребятами оттуда впервые побывал в Тарусе. Руководительница кружка, по его словам, дала ему многое, долгие годы они поддерживали связь. Но несколько месяцев назад рассорились. Из-за войны.
В старших классах Володя увлекся панк-роком и панк-тусовкой: группы «Красная плесень», «Х*й забей», прочие разные и — Егор Летов, чье творчество нежно любимо им до сих пор. Тогда шутили, что российского панка от английского отличает диплом о высшем образовании. Вова выпивал и отрывался в компании таких же оболтусов. Они хором орали песни-речовки: «Сколько бы мы ни дрочили свои звездами меченные х*и, сколько бы мы ни кричали “ура!”, коммунизма не будет теперь никогда!»
А однажды шокировал родителей заявлением, что не пойдет в комсомол. Те, с одной стороны, как будто все понимали. Не зря же отец принципиально не вступал в партию, хоть и призывал тем самым на свою голову разные проблемы. С другой — родители опасались сложностей с поступлением в институт. Но Володя был готов преодолевать трудности.
Впрочем, будь у него даже самое страстное желание, вступить в комсомол он бы уже не смог: в том году Союз молодежи закончился вместе с Союзом республик. Владимир вспоминает, как недавние комсомольские вожаки быстренько начали ходить в школу с православными крестиками на шее. Может, это и было искренне, но все равно очень забавно.
«Все наоборот»
Владимир Севриновский: Нам казалось, что наконец-то вся эта ерунда будет подыхать. Было здорово видеть, как мы вырываемся на свободу из серой неприятной тюрьмы. Мы ждали какой-то большой битвы, но она не состоялась, потому что совок сдох быстро и без мучений.
Однажды директор отменил школьный поход. Вовина компания не могла с этим смириться. Они ушли самовольно. Случайно об этом узнали родители. Подростков искали по всему Подмосковью, а они зависали на даче, распивая и распевая. За что позже получили показательную порку. Когда Володю с ребятами вывели на сцену актового зала и стали песочить, директор был убежден, что страшно карает балбесов. А для них это был момент славы.
И в то же время Володя пишет комплементарное сочинение по роману «Мать» Горького. Вопреки уже разлившемуся в воздухе духу отрицания всего советского.
Владимир Севриновский: Летовское «я всегда буду против» мне весьма понятно. Когда меняется государственная идеология, меняется и позиция «против». Поэтому закономерно, что Егор перешел от критики «майора» к заигрыванию с национал-коммунистами. Ведь «майор» в то время отказался от партбилета и рядился в демократа, а коммунистов, наоборот, модно было пинать. У нынешнего мира сменились болевые точки. И новой фальши нужно противопоставить другую эстетику.
Стало. Осень 2022-го
«Кремлевская мясорубка»
Владимир Севриновский и фотохудожник Игорь Терешков вышли на Красную площадь ради перформанса. Терешков поставил мольберт, прикрепил к нему ручную мясорубку и стал проворачивать сырое мясо, размазывая кровавый фарш по холсту. Акция так и называлась — «Кремлевская мясорубка». В засаде сидела знакомая, готовая снимать, как акционистов винтит полиция. Правда, фарш получался плохо: старая мясорубка заржавела и еле прокручивалась, а потом и вовсе сломалась. Силы правопорядка почему-то не оценили ни смелости замысла, ни его символизма. Современные художники покинули место акции невредимыми и дико радовались, что их не повинтили. Идея была такая красивая, что молодые люди готовы были за нее сесть в кутузку, но провернуть все и в кутузку не попасть было еще круче!
Владимир Севриновский: Я мечтаю, что, когда все это закончится, я напишу очень смешную книгу. Многое из того, о чем сейчас даже нельзя говорить, на самом деле очень смешно. Мне вспоминается сцена из чаплинского «Великого диктатора», где карикатурные евреи тянут жребий, кому идти убивать диктатора. И все мошенничают, поскольку в этой роли никто оказаться не хочет. Шапито! И вот сейчас оставшаяся оппозиционная тусовка — как те евреи. За нами со стороны очень смешно наблюдать. Мы знаем, как закончили немецкие евреи, но сцена от этого не перестает смешить. Раньше смех казался мне неуместным. Сейчас, кажется, он в самый раз.
Было. 90-е
«Мы Америку догоним на советской скорости!»
С проникновением иностранной культуры советские десятиклассники распробовали аниме. Сериал «Макрон 1» (GoShogun), по правде говоря, был им не по возрасту. Но уже пережившие первые взрослые опыты подростки нешуточно фанатели от детского сериала, взахлеб пересказывая друг другу, кого там и как расстреляли лазером.
Володе довелось стоять и в знаменитой очереди в первый российский «Макдоналдс». И в менее знаменитой, но не менее длинной — в первый «Баскин-Роббинс». А в «Пицце Хат» школьникам почему-то дали меню на английском, и случился попадос: они до последнего не понимали, что цены указаны в валюте.
В жизнь пришли и ранее недоступные книги — от Набокова до Лимонова. На отдыхе в Молдове знакомая продавщица книжного оставляла под прилавком для Володи книги местного Издательства Штиинца, западную фантастику: Шекли, Гаррисона. Молодежь активно обсуждала и поздних Стругацких: «Отягощенные злом», «Град обреченный». Потому что для них это было «про сейчас».
«Слишком хорошо, чтоб отказаться»
К выбору профессии Володя подошел не то чтобы осознанно. Он до последнего думал, что будет математиком, мечтал об этом. Но СССР рушился, и стало понятно: чтобы быть математиком, нужно делать карьеру за границей, как многие друзья и бывшие соперники по математическим олимпиадам. Но уезжать Владимир не хотел. Был не против отъезда родителей, но сам переезд не рассматривал.
А в 1992-м Севриновский становится победителем конкурса «Лучший абитуриент России». В качестве приза — поступление без экзаменов на факультет мировой экономики в Государственную академию управления (ныне ГУУ). Родители убедили Володю поступать, к большому разочарованию его преподавателя с малого мехмата. «Мировая экономика» для постсоветского слуха звучало многообещающе, престижно.
«Ой ты, радость молодая, невозможная!»
Владимир помнит, как родители не отлипали от телевизора и в 91-м, и в 93-м. Но сам он в то время был далек от общественно-политических вопросов. Сейчас он страшно жалеет, что не пошел к Белому дому в 93-м, хоть и был в Москве. Считает, что с этих событий начался демонтаж молодой российской демократии.
Ранние девяностые и первые курсы института не стали для Владимира серьезным испытанием. Он получал именную стипендию от Горбачева, 400 рублей в месяц. Потом начал подрабатывать. Иностранные проповедники искали переводчиков, чтобы раздавать гуманитарную помощь. Английского Володя практически не знал, но не раз бывал нанят. По студенческим и не только меркам 30–50 долларов в день были баснословными деньгами.
Разгул криминала, социальные потрясения для юноши в самой счастливой и энергичной поре были лишь фоном настоящей жизни. Ну да, зарезали однокурсника. Но в то же время Севриновский стал играть в «Что? Где? Когда?», объехал почти всю европейскую часть страны с тусовкой игроков. Впереди ждало только хорошее.
Стало. 23–24 февраля 2022-го
«Полно времени для журналистики»
К 2022 году среди опубликованных Владимиром книг целых две — о Дагестане. Частые поездки по Северному Кавказу сделали Севриновского региональным экспертом. Он даже монетизировал эти годами копившиеся знания. Турфирма его приятеля возит на российский Кавказ клиентов-иностранцев: немцев, американцев. Севриновский руководит в ней направлениями Чечня — Ингушетия — Дагестан.
Вечером 23 февраля 2022 года Владимир и его будущая жена сходили в театр, потом гуляли. Говорили о планах, оптимистично смотрели в будущее: ковид закончился, турфирма забита заказами до ноября. Только бы выкроить время для занятий журналистикой… А утром невеста его разбудила: «Война…» И Владимир понял, что теперь у него будет полно времени для журналистики. Туристический бизнес умер моментально.
Владимир Севриновский: Как и многие, я несколько дней ходил в состоянии полнейшего шока. Чтобы хоть что-то сделать, быстренько собрал материал о том, как на начало войны отреагировали мои знакомые по «Что? Где? Когда?». После публикации текст провисел на сайте дня два. Потом начались цензурные запреты — и текст убрали. Но я уже понял, что выходить из шока надо с помощью работы.
Было. 2000-е, 2010-е
«Один участок — один труп»
После защиты диссертации на стыке математики и экономики Владимир долго и успешно работает в сфере финансов. Ему случалось быть даже финансовым директором крупных девелоперских проектов. Получал нестыдную зарплату за нестыдную работу.
Владимир Севриновский: Мы начали развивать сеть торговых центров в регионах. Это был абсолютно безумный, но очень познавательный опыт. В итоге я посчитал: на каждый купленный для торгового центра участок у нас приходился один труп. Потому что по меркам бизнеса Москвы пара миллионов долларов не космическая сумма, а где-нибудь в Воронеже за такие деньги готовы были оторвать голову. И не одну.
Лебединой песней в роли финансового директора для Владимира стал олимпийский объект — реконструкция морского вокзала в Сочи. Дело обернулось тяжелыми баталиями с местными чиновниками, страшными унижениями и оставило после себя отвратительное чувство.
Владимир Севриновский: Я после каждого большого проекта чувствовал опустошение. Брал перерыв и несколько месяцев путешествовал. В какой-то момент все настолько опротивело, что я уволился и в 2011 году свалил из России в Аргентину.
«Родина слышит, родина знает»
А Аргентина неожиданно оказалась на Россию похожа. Аргентинцы знали русскую литературу чуть ли не лучше россиян. Владимир беседовал о Шкловском в занесенном снегом альпинистском убежище и объяснял аргентинке детали романа «Обломов». Он даже планировал остаться в Аргентине насовсем. Но скоро понял: что-то не так.
Дошло до смешного: Владимир стал подолгу слушать русский рок, поклонником которого никогда не был. Принялся варить борщи. На запах слетались мигранты, изголодавшиеся по русской кухне. Идиллию портило отсутствие сметаны. Но знакомый, бывалый эмигрант, поделился почти алхимическим рецептом: он смешивал нечто напоминающее сметану из нескольких совершенно неочевидных ингредиентов.
Владимир Севриновский: Мне все это не нравилось. Казалось, еще полгода — и я начну играть на балалайке и ходить в ушанке. И я уехал. Раньше, чем заделался стереотипно русским человеком. Вернулся в Россию. В Аргентине я понял, что не знаю своей страны, но необъяснимо с ней связан.
«Русское поле экспериментов»
Севриновский решил объехать все регионы России. Тогда удачно нашлась знакомая, порекомендовавшая его на портал «Страна.ру». Там собирались публиковать истории из разных уголков России и даже деньги за них платить. А Владимир как раз собирался ехать в глушь.
Приехал в Красноярск, но самая первая история оттуда не пошла. Как и вторая, из Хакасии. Третья точка — Тыва. И там случился прорыв: сюжет «Тыва и ее шаманы» Владимир и по сей день считает одним из своих лучших.
В Тыве Севриновский общался с верховным шаманом, который и без всякой магии был человеком интересным — умным, образованным, защитившим диссертацию в Ленинграде. Тыва останется для Володи особым местом. Неспроста книга «Люди на карте. Россия: от края до крайности», которую он позже напишет, будет начинаться и заканчиваться Тывой.
Владимир Севриновский: Мне там прям поперло. Пошли очень живые, очень человеческие истории. И конечно, отдельным везением было то, что меня там чуть не пришибли. А это вообще хорошо для журналиста: попасть в историю, когда тебя могли убить, но не убили.
Семен Шешенин, бывший шеф-редактор самиздата «Батенька, да вы трансформер», редактор студии подкастов «Либо/Либо»: Я ему как-то заказал написать текст про кровную месть, как она по-настоящему устроена. Ему нужно было связаться с людьми, которые собираются кого-то убить или только что кого-то убили. И Володя пообщался с огромным количеством людей. И все время от него приходили какие-нибудь комментарии типа «Вот была массовая драка, я был рядом. Да, все в порядке, все хорошо, мы уже бухаем». Довольно часто бывает страшно за него, но ты всегда знаешь, что его уровень компетенции и способность оценивать риски гораздо выше, чем твои. Чем вся твоя тревожность. Он оказался в опасной ситуации благодаря профессионализму. В настоящие неприятности тоже ведь надо уметь ввязаться. В целом это и есть главная журналистская работа — найти себе какие-нибудь интересные неприятности.
«Глубинка — это вам не забавный младенчик»
В гостинице отдаленного тувинского поселка в тот день не нашлось мест, и журналиста подселили к почтальонам. Это обстоятельство спасло ему как минимум здоровье. Население поселка тем же днем получило свои пенсии и пособия, что вылилось в массовую попойку. Еще наивный, а потому бесстрашный Севриновский собрался в самый эпицентр разгула — в местный магазин. Бывалый почтальон решил тактично составить ему компанию.
Злополучный магазин уже буквально брала штурмом пьяная толпа. Дело пахло керосином. Но почтальон достал пистолет и всех разогнал. Такая особенность тувинских почтальонов (по совместительству инкассаторов) — у них имеется табельное оружие и стальные нервы. Потому что они возят деньги в самые глухие и дикие места республики. А в магазин ни Владимира, ни почтальона все равно не пустили. Продавщица мастерски держала круговую оборону.
Владимир Севриновский: Многие СМИ и почти все государственные медиа, когда пишут о регионах, используют такой фальшивый сюсюкающий тон, как будто глубинка — это забавный младенчик: «Ой, посмотрите, кто у нас срыгнул!» И все почему-то думают, что Москва — это центр России. Но Москва — это дальний запад. Сибирь — вот центр России. И когда ты туда приезжаешь, то понимаешь почему.
Алексей Ковалев, журналист, расследователь: Мне бы хотелось, чтобы Володя был в большей безопасности, чем сейчас. Но тогда мы просто потеряем одного из лучших российских репортеров. У него уникальная способность находить совершенно потрясающих людей с историями посреди российской обыденности. Один из его главных материалов про войну — это был даже не репортаж. Володя просто нашел мариупольскую семью, которая сидела по подвалам в марте 2022 года. И он попросил их поделиться своими дневниками. Мы взяли эти дневники и оформили из них материал. И это один из самых потрясающих материалов про войну вообще. Там нет ни слова от самого Севриновского — это просто дневник семьи.
Стало. Апрель 2022-го
«В отважных головах распоряжаются плакаты»
Севриновский работает на нейтральной полосе в центре помощи беженцам из Украины. Не как репортер, а как волонтер: окапывает палатки, разливает чай. Одна сотрудница центра спросила его о профессии. Владимир и не думал скрывать, что журналист. В ход пошел Getcontact. Там нашлись и «Владимир National Geographic», и «Владимир ТАСС» (Севриновский работал с ТАСС в проекте «Это Кавказ»). А где-то в конце — «Владимир Медуза». Переполошившись, сотрудница сдала Владимира руководству волонтеров, а те — полиции. И ночевать журналисту пришлось в обезьяннике.
Владимир Севриновский: Свою работу я могу делать только из России. Это моя страна, я не хочу ее отдавать подонкам. Не хочу, чтобы сбылось их искреннее желание, чтобы все, кроме прихлебателей, отсюда свалили. Страна моя, а не только их. Я заявляю свои права на нее.
Владимир Шведов, независимый редактор: Я думаю, если для Севриновского стоит выбор между тем, чтобы не делать материал вообще или делать с риском, он, безусловно, будет рисковать. Я это ценю и уважаю, но мне кажется, что профессиональная опасность для него, увы, постепенно нарастает. Конечно, в целом Володя работает достаточно осторожно и не берет откровенно опасные темы, за которые сразу начнут преследовать. Но все-таки он накапливает какой-то кумулятивный эффект внимания к себе и со стороны разных надзорных ведомств. Боюсь, риски, что кто-нибудь постарается, чтобы у него возникли проблемы, становятся выше.
«Такие дела»: В беседах о Севриновском я дважды слышал слово «адреналиновый» или «дофаминовый наркоман», но люди быстро сами себя поправляли.
Владимир Шведов, независимый редактор: Я бы на их месте не стал себя поправлять. Я думаю, это, конечно, жесткое определение, но оно вполне ему подходит.
Владимир Севриновский: Ничего Володя не понимает. Я бы с превеликой радостью работал без особых рисков — как, собственно, и делал много лет. Я кайфую не от риска, а от найденных историй. К примеру, больше всего в этом году я заморачивался с абсолютно безопасным материалом про Диму Маркова — потому что он потрясающий герой истории. Я вообще очень литературоцентричный человек. Когда работать с независимыми медиа снова станет не только легально, но и почетно, это будет лучший день моей жизни.
Было. 2010-е
«Продолжая продолжать»
Из первой поездки по России Владимир привез довольно много историй и решил не останавливаться, хотя денежная подушка, накопленная за карьеру финансиста, заканчивалась. Впрочем, он постепенно привык путешествовать очень дешево: ездил автостопом, ночевал в сельских музеях и школах. Фактически провел в одном большом путешествии по России несколько лет с минимальными перерывами. Иногда его посещали трусливые мысли опять пойти работать в офис, но он ничего для этого не предпринимал.
Владимир Севриновский: Я просто вернулся другим человеком из той поездки. Стал сильно отдаляться от старой жизни. Все-таки это наркотик, с которого не так просто слезть. И дело не в журналистике, а в самом процессе. Ты приезжаешь в незнакомое место, к незнакомым людям, потом происходит какое-то неуловимое движение — и все раскрывается, ты видишь красоту истории. Захватывает дух.
Не все регионы сговорчиво делились сюжетами. Свердловская область отчего-то Владимиру не зашла. Хотя туда он приезжал трижды. Дважды уезжал ни с чем. С третьей попытки получился лонгрид о Ройзмане, «Городе без наркотиков» и казенных альтернативах. Но когда Севриновский комплектовал книгу по следам своих путешествий, текст из Екатеринбурга туда не лег: не прошел личный отбор.
Бывало и так, что собранный материал ждал много лет, прежде чем расцвести полновесной историей. Так было с селом Варзуга в Мурманской области, где Владимир впервые побывал еще в десятых годах, но материал так и остался недописанным, неприкаянным. И уже после начала войны Владимир снова едет в Варзугу, находит в здравии старых героев, соединяет старые заметки с новыми — и получает одну из лучших своих работ на сегодняшний день.
Владимир Севриновский: Есть у меня один материал, который я делаю уже восемь лет. Последний раз я побывал в тех местах, которым он посвящен, в этом году. Думаю закончить эту историю после войны. Кажется очень важным увидеть, как это место будет выглядеть после нее. А пока история не сложилась, хотя информации собрано просто чудовищное количество. Понятно, что, если опубликую сейчас, тоже круто зайдет. Но не хочется. Чувствую — недоношенный он еще, материал этот.
Семен Шешенин, бывший шеф-редактор самиздата «Батенька, да вы трансформер», редактор студии подкастов «Либо/Либо»: Он невероятно легкий на подъем человек, и это вселяет некоторый страх в редактора, который сидит себе в редакции. Потому что человек такой: «А поеду-ка я в регион, в котором прям сейчас людей бьют на улицах. Поговорю с теми, с этими, с пятыми-десятыми». И потом со страшной скоростью выдает какой-нибудь текст. И бьется с тобой за каждую строчку. Чувство, будто ты имеешь дело с каким-то чуваком эпохи Возрождения, которые в авантюрных романах фигурируют. С каким-то искателем приключений, адреналиновым джанки. Но со временем выясняется, что у него есть долгоиграющие привязанности и лояльности. Много кто, наверное, поехал бы в Ингушетию писать о протестах, но мало кто стал бы через год писать про то, что со всеми этими людьми происходит сейчас. И тут ты понимаешь, что человек не просто ищет ярких впечатлений, а по-настоящему вовлекается душевно в истории, которые рассказывает.
Стало. Сентябрь 2022-го
«Мы — лед под ногами майора»
Разгар митингов против мобилизации в Дагестане. Севриновский в Махачкале, идет на место запланированного сбора митингующих. Но не добирается: на улице его останавливают полицейские и буквально запихивают в машину. Владимир указывает сотрудникам на незаконность их действий. В ответ по привычке, но с легким замешательством они применяют насилие.
Владимир Севриновский: Причем они меня боялись, эти удивительные менты. Я посмотрел одному в глаза и сказал: «Я тебя хорошо запомнил». Я просто увидел, как он испугался. Это было, конечно, круто. После этого, собственно, он меня стал душить пакетом. А в итоге все получилось очень удачно.
Удачей Владимир называет пятидневный срок. Для него это удача профессионального толка. Митинг, на который он шел, не состоялся. Не случись встречи с полицейскими, Владимир остался бы без сюжета. Но пять дней в камере наедине с задержанными на предыдущем митинге — сущий подарок для журналиста. Единственное, о чем жалел, — под рукой не было и не могло быть аппаратуры для съемки.
Владимир Севриновский: Я до сих пор помню сцены просто невиданной красоты. Вечером солнце падает сквозь решетчатое окно. А на полу рядом двое: пожилой, бритый наголо, с бородой, и молодой парень. Молятся. И оба — с интересными историями. В общем, теперь вспоминаю с большим удовольствием.
Заявление Севриновского о незаконных действиях полицейских так и не было зарегистрировано местным следственным отделом. Адвокат подал жалобу на бездействие ведомства. В январе 2024 года махачкалинский суд прекратил производство по этой жалобе, но административку с Владимира сняли.
Владимир Шведов, независимый редактор: Володин дневник из изолятора в Дагестане — это очень интересное и необычное свидетельство. Неформатный текст, богатый точными деталями. Пожалуй, для меня это важная точка в понимании Вовы как человека и журналиста. С этого текста я стал лучше чувствовать, почему он именно так работает и живет. У него действительно оптика уже несколько старой школы, когда человек в хорошем смысле нечувствителен. Есть какая-то дистанция, которая позволяет ему рассказывать обо всем со здоровым спокойствием.
Было. 2010-е
«Я ищу таких, как я, сумасшедших и смешных…»
В 2014 году Севриновский мимолетно редакторствовал в русском National Geographic. Быстро разочаровал, разочаровался и снова ушел в свободное плавание. Не осел в штате ни одного издания, принципиально остался независимым автором.
А в 2018 году окончил школу современной фотографии. И его журналистика стала совершенно конвергентной: он пишет, делает пронзительные снимки, записывает видео, которые затем превращает в прямодушную документалистику.
Владимир Севриновский: Я часто бываю не согласен со своими героями, часто спорю. Но я не смотрю на этих людей сверху вниз: «Вот сейчас я расскажу, откуда там на Россию готовилось нападение. Или не на Россию». Я все-таки стараюсь писать о людях, которые мне интересны, которые вызывают симпатию. Но я могу быть с ними абсолютно не согласен. Не всегда это попадает в произведение. За кадром текстов остаются очень серьезные споры, а в видео они часто есть.
Сейчас
«Бессловесные в мире брани»
Владимир сетует, что экспедиции по регионам мешают его глобальным замыслам. Пока он исследует российскую провинцию, долгоиграющие проекты откладываются на неопределенный срок, а ими хочется заниматься. Хочется писать книгу о Дмитрии Маркове — коллеге по жанровой фотографии, человеке с особенным взглядом на постсоветскую глубинку. Маркова не стало 16 февраля 2024-го. Еще одна жертва длящегося жестокого февраля.
Владимир работал и с ТАСС, и, например, с «Радио Свобода». Он не стыдится своих статей, где бы они ни были опубликованы. Считает: любые организации по-своему предвзяты. Но когда пишешь то, что думаешь, а потом находишь медиа, готовое опубликовать твой честный материал, — какая разница, «под кем оно ходит». Впрочем, прямо сейчас другая ситуация. Сейчас Севриновский не стал бы предлагать свои статьи определенным категориям изданий. Тем не менее он далек от огульного осуждения всех людей, которые работают в государственных медиа. Кроме откровенных пропагандистов.
Владимир Севриновский: Один мой друг работает на RT, снимает для них на фронте. В свое время он мне жизнь спас в определенных обстоятельствах. Я знаю его как высококлассного спеца. Я не могу залезть в его голову, но мне хочется верить, что он не скурвился. При моем с ним категорическом несогласии я надеюсь — он остался внутренне честным. Я видел один его фильм. Я понимаю, что, окажись я на его месте, наши фильмы совпадали бы процентов на 80. Его кино в будущем будет иметь документальную ценность, несмотря на компромиссы, несмотря на те вопросы, которые он не задавал людям или которые были вырезаны при монтаже. Я бы их, конечно, задал. Но я считаю, что для журналиста последнее дело — напяливать судейский парик. Потому что мы — свидетели. Наша задача — видеть.
Редактор: Инна Кравченко
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
