Урановые сны

Когда-то в небольшой казахской деревне Калачи и соседнем городе Красногорске действовали урановые рудники. В девяностые годы шахты закрыли, а еще спустя 20 лет местные жители вдруг начали массово «засыпать» — буквально на ходу, с галлюцинациями и амнезией. В 2015 году «засыпания» прекратились, но немногочисленные местные жители до сих пор не понимают, что с ними было. Фотограф Маша Чудная отправилась в Калачи, чтобы попытаться понять, где сон, а где явь

История в фотографиях

Однажды утром я приехала в Москву и поразилась количеству спящих людей. В привокзальной кафешке посетители дремали по углам. Уборщица клевала носом. Огромные часы под потолком были покрыты пылью, стрелки застыли. Я пошла в ларек возле кафе: продавщица, зевая, неподвижно глядела в телевизор и, не отводя от него глаз, машинально приняла у меня деньги. Не зная, что и думать, я села в электричку и поехала в пригород. Половина пассажиров в вагоне спала, вскидываясь только при появлении контролера, который тоже проверял билеты, будто не выходя из сна. 

Спустя много лет мне попалась статья в «Википедии» о небольшой казахской деревне Калачи и соседнем городе Красногорске, где был зафиксирован странный феномен «массового засыпания». С 2010 по 2015 год жители этих мест на несколько дней, а то и недель впадали в сноподобное состояние. В качестве возможной причины называли периодические выбросы радона из заброшенных урановых шахт или химикаты, попавшие в питьевую воду, но до сих пор никто так и не разобрался, в чем там дело.

«Урановый сон» — это сон без субъекта, сон без того, кто его видит. Человек становится предметом, утрачивая возможность самостоятельного выбора и осознанного действия. Тогда меня осенило. Что, если «урановый сон» распространяется? Вдруг я в то московское утро стала свидетелем его воздействия? Более того, может, мы спим и сейчас, просто нам некому об этом рассказать?

«Нельзя нам это знать»

Осенью прошлого года я решила узнать о причине этого сна. И поехала в Казахстан. Я ехала одна в деревню Калачи: долетела из Питера до Астаны, а оттуда добралась на поезде до городка Есиль. Прежде чем искать такси до Калачей, я зашла перекусить в кафешку на привокзальной площади. Оказалось, официантка и сама раньше жила в Калачах. Более того, она тоже «засыпала». 

— Мне сказали, что целую неделю я ходила, разговаривала, все делала, хотя до сих пор ничего не помню.

— То есть как это — ходили? На автомате?

— Ну видать. Но я не помню. И мама у меня «засыпала» восемь раз. Та вообще ничего не помнит.

— То есть вы ходили и спали одновременно?

— Да мы не то чтобы спали. Дети, например, «засыпали», но глаза у них были открыты. Как «наркотические» были.

— Значит, это был не сон? — все еще не могла сообразить я.

— Не совсем. Просто человек лежит, а глаза открыты.

 Я спросила, в чем, по ее мнению, причина такого странного состояния. Официантка не знала. 

— Что-то точно тогда нашли, но раздувать, видимо, не захотели. Построили дома и переселили [из Калачей] всех, кто захотел. Нельзя нам это знать.

По дороге от Есиля до Калачей таксист Николай в темных очках и камуфляже подробно рассказывал мне про «урановый сон». Оказывается, люди в этом состоянии становятся агрессивными.

— Силы в них немерено, — обстоятельно рассказывал Николай. — Девчонку 16 лет отец удержать не мог. Рвется, и все.

— Куда же она рвалась?

— Ну агрессия пошла. Это будто бы и не сон. С открытыми глазами человек «овощем» лежит. Начинаешь теребить — просыпается агрессия, и все они как эти… как какие-то зомбаки.

«Где тут церковь?»

Благополучно добравшись до Калачей, я стала искать место для ночлега. На отшибе поселка нашлась женщина Нина, которая согласилась принять меня. Дом Нины стоял на месте бывшего шахтерского города Красногорска, на берегу реки, среди разрушенных построек, торчащих из земли, как могильные плиты.

Впоследствии жители рассказывали, что место это до девяностых было «райским», «оазис посреди степи». Здесь была больница, школы, общежития, библиотека, клуб, кинотеатр, швейная фабрика и фабрика макаронных изделий. Обеспечивала это дело Москва, прямиком из нее шли поезда с дефицитными товарами. В те годы работала железнодорожная ветка. На заработки в шахтах сюда стекались люди со всего Советского Союза. После распада СССР шахту закрыли, люди стали уезжать, а с начала «сонной болезни» все вовсе пришло в запустение. Жилыми остались лишь несколько домов: одна многоэтажка (точнее, несколько квартир в ней), домик Нины и дом ее соседки. Городок этот отчетливо напоминал Припять. Ходить по нему одной мне не нравилось. Стоит только пройти вглубь дворов, тут же поднимается ветер, заржавевшие ставни окон и дверей начинают глухо скрипеть. Встретить кого-то в этих местах — редкость. Как правило, все, кто мне попадался, что-то откручивали, отпиливали или отвинчивали. Возможно, они тоже спали.

Нина жила со своим мужем Геннадием. Вечером к ним на ужин пришла соседка Зоя, и я решила как следует их обо всем расспросить. Действительно, «засыпать» в Калачах люди начали в 2010 году, но тогда это происходило редко, поэтому никто не придавал этому значения. 

— Врачи говорили, инсульт и инсульт. Но инсульт не может быть по пять раз, — сокрушалась Нина. — Одна женщина в Есиле живет, так она раз шесть «засыпала». Она раньше на базаре работала. Все тогда началось, с базара. Стоят на базаре: один «инсульт», второй «инсульт». И вот они, все базарщики, с «инсультом».

— А потом уже в 2013-м началось. Кто на рыбалке уснул, кто как, — добавила Зоя. — Был случай: мужик идет, потом быстро-быстро пошел, побежал и упал. На работу шел, все видели. Еще и шею сломал. Причем они вместе с женой умудрились уснуть. Она с работы пришла, стиркой занялась, а потом внучка со школы бежит к соседке и говорит: «Мамка лежит, стирку включила и храпит». Сразу храп начинается неестественный. Очень громкий. Как у стариков. Самое главное — прокапывать [глюкозой] нужно. Чем быстрее, тем лучше.

— А вы сами не «спали»? — спросила я Зою.

— Сама толком нет. У меня дочь немножко [«спала»] и внук. Он был тогда в первом классе. Все в окошко лез. Днем чуть-чуть подремлет, потом соскочит: не дается, лезет на подоконник. Никогда не говорил о том, что хочет креститься. А когда «уснул», начал в церковь рваться. Лежим на кровати, я его обхвачу одной рукой, а он: «Где тут церковь? Где тут церковь?» И рвется к окошку.

Еще Зоя рассказала, что при выписке внука из больницы в этот же день заснула и ее дочь.

— Я ей звоню утром, часов в восемь, и прошу приехать за нами. Отвечает, что приедет. Уже десять. Никого нет. Снова звоню: «Ну ты заедешь?» Она: «Да, заеду». Потом снова звоню: «Ну ты едешь?» Она: «Куда?» — «Как куда? За нами. Ты чего, блин? Пьяная, что ли?»

Днем ее дочь увезли на скорой прямо из магазина.

— Потом даже воду тут старались не пить, — отметила Зоя. — Может, и нашли что-то тогда, но кто озвучивать будет?

«Лежит спокойненькая, ничего ей не надо»

Днем я отправилась бродить по Калачам. Деревня маленькая — в лучшем случае сотня домов. Как назло, все время шел дождь. Несколько часов я стучалась то в один дом, то в другой, но открывать мне не спешили. Позже объясняли это тем, что во время шумихи приезжало большое количество журналистов, которые не только вели себя нагло, но и в текстах выставили деревню на посмешище. Одни писали, что в деревне живут «обыкновенные наркоманы»; другие, чтобы придать истории убедительности, заставляли жителей позировать лежащими в снегу в самых нелепых позах.

В центре деревни стоял памятник Ленину. Вождь указывал на единственный в деревне магазин, в который я решила зайти погреться. Внутри мне повстречался парень по имени Антон. Он пересказал мне все, что слышал от своего уже покойного дедушки, работавшего в Калачах в годы «сонной болезни» вахтером.

— Приехала машина — уазик, — говорил Антон, — а дедушка в этот момент курил, его не видно было; вышли три человека в белых комбинезонах, с баллончиками, и начали ходить. Дедушка прожектор включил, они увидели его, быстро сели в машину и уехали. И буквально через пару дней в этом районе было два случая «засыпания». Это было за магазином, рядом с вышкой. Году в 14–15-м.

— А дедушка сам не «заснул»?

— Нет. Его обошло.

— А ты сам что думаешь? Что-то распыляли?

— Я не знаю. Распыляли не распыляли, но это все не просто так было.

Антон также рассказал, что 10 лет назад по деревне ходил слух, будто земля в Калачах продана китайцам, которые всеми силами хотели вытурить местных жителей, чтобы возобновить добычу урана.

— А все же почему люди «засыпали»? Какая версия была распространена?

— Радон. Остаточный газ, который в шахтах. Правда, вот одна женщина ходила с какими-то палочками ароматическими у шахты и все говорила, что тут джинны.

Мы посмеялись. В это время мимо прошел пожилой человек, которого Антон представил мне как Владимира. Не сразу, но Владимир согласился побеседовать и даже пригласил меня в дом, где его ждала супруга Галина. Владимир тоже, как оказалось, «спал».

— У меня тогда память отшибло, — рассказывал Владимир. — Ничего не помню. Пока меня водили — не помню. Проснулся уже в палате. Смотрю: тут еще пять человек с нашего совхоза. Подержали нас там дней пять-шесть. Вроде чувствуешь себя нормально, а с ней [женой] разговариваю по телефону, она говорит: «У тебя голос какой-то протянутый…»

— Как у пьяного человека, — уточнила Галина. — И выглядит будто пьяный. Вид такой, голос такой, поведение.

Владимир в момент «засыпания» был на речке и пытался завести мотоцикл. Там же в это время оказался его сосед, который, заметив, что мужчина пошатываясь бесцельно бродит по берегу, отвез его в больницу.

— А вы тоже «засыпали»? — обратилась я к Галине.

— Два раза «засыпала». Помню, перед тем как отключиться, у меня затылок заболел, стал какой-то тяжелый. А через некоторое время я уже ничего не знаю.

Галина смущенно поглядела на мужа. Владимир продолжил:

— Я тогда пришел, а соседка говорит: «Галька спать легла». Смотрю, она лежит спокойненькая, ничего ей не надо…

Случилось это в 2014 году, в разгар «сонной пандемии». В это время Галина работала в социальной службе и опекала пожилых людей. Второй случай «засыпания» застал ее 8 марта, когда она шла с работы.

— Иду — и чувствую какое-то легкое кружение. Я тогда подумала: не дай бог сейчас снова засну и отключусь. Зашла к родственникам, села в кресло и уснула. Десять дней в больнице лежала, и потом дома долго было ощущение, будто бы я на землю не могу плотно наступить. Будто ноги не касаются земли.

— До сих пор не знаем, что это было. Испытывали, наверное, что-то, — предположил Владимир.

Галина тут же рассказала, как однажды приехала за водой на колонку и увидела две «крутые» машины. Из машин вышли высокий человек, который говорил по-английски и что-то фотографировал, казашка-переводчица и молодой казах. Галина решила, что на жителях испытывают биологическое оружие.

— А почему вы так решили?

— Ну потому что зачем он тут нужен, американец? Почему он тут появился именно в этот период?

А еще в 2014 году, 1 октября, в День пожилого человека, сразу после праздника, уснуло большое количество местных бабушек.

— Мы в столовой собрали своих опекаемых, — рассказывала Галина. — Столы стояли, бабушки сидели по обе стороны. Никаких спиртных напитков не было! Через некоторое время зашли три человека. Мы подумали, что это представители из района приехали посмотреть, как проводится мероприятие. Они прошли в кабинку, что рядом со столом, немного там посидели, через некоторое время ушли, а еще через время за этим столом — именно по этому ряду — начали «засыпать» люди.

Впрочем, после мероприятия кабинку никто не проверял, а после шумихи так ничего подозрительного и не нашли.

Владимир и Галина пожаловались, что несколько лет подряд в Калачи приезжало большое количество ученых, которые, хоть и брали пробы «на все, что движется и не движется», так и не сообщили жителям о результатах исследований. О возможных версиях «засыпания» жители узнавали в интернете, из статей местных СМИ. Между делом, без объявления ЧС, в эти годы начала действовать программа расселения, однако варианты, которые предлагали жителям, были неравноценными: многие отказывались бросать свое, хоть как-то состоявшееся, хозяйство.

— Факт в том, что нас хотели любым путем отсюда выселить. Даже на работе начали прессовать. Говорили, что найдут причину уволить. Я в какой-то момент уже согласилась, вещи собрала, упаковала… — Галина заплакала. — Но машина неделю за нами приехать не могла. У меня тогда нервы не выдержали, я ключи на стол положила и говорю: «Все, мы никуда не едем».

— И хорошо, что не поехали, — принялся успокаивать Владимир. — Нисколько не жалеем. Речка рядом, огород.

— Есильцы нас очень боялись, — вытерев слезы, продолжила женщина. — Считали, что мы заразные. Сторонились. Продукцию у нас не хотели покупать. А теперь вот их летом не выгонишь. Постоянно на речку к нам едут.

Сладкий чай и соленое сало

Первые несколько дней я плохо ориентировалась на местности: от Красногорска и обратно меня подвозил дядя Гена. По сути, нужно было лишь запомнить место переправы, соединяющей город и деревню, — спустя некоторое время я все же освоила этот маршрут. От дома тети Нины и дяди Гены до переправы было минут пятнадцать пешком, но идти приходилось через пустынный город, а это тревожило. Некоторые дома, словно после бомбежки, готовы были рассыпаться прямо у меня на глазах, а некоторые уже рассыпались: среди сухих деревьев стояли одни остовы. При каждом шаге с веток вспархивали воробьи или синицы. Затихало все ближе к переправе, где заканчивались деревья и начиналась степь, река и Калачи.

Всю инфраструктуру в Калачах составляли лишь магазин и начальная школа. Здесь, оказывается, можно было поймать вайфай, который мне в какой-то момент срочно понадобился. Я прошла по непривычно пустым школьным коридорам и наткнулась на женщину. Мне показалось, она не поняла, что мне нужно, но молча усадила за компьютер. С вайфаем не сложилось. Заметив мою растерянность, женщина спросила, как я вообще оказалась в деревне. А, выслушав меня, сообщила:

«Я тоже “спала”. Правда, ничего не помню. Говорят, что я все время просила сладкого чая и соленого сала… Со всеми соглашалась, ни с кем не ругалась. Была на все согласна. Это первая партия “спящих” была буйная. Они за врачами гонялись. Их к кроватям привязывали. Но они ничего не помнят. Только по рассказам других.

Интересно, что после того, как расселили большую часть людей, внезапно все закончили спать, — вдруг заметила женщина. — Это все искусственно [создано] было. Когда вторая волна «засыпания» пошла, один парень, знакомый, в баре пил, пришел с бара и утверждал, что, когда шел домой, видел чувака в защитном костюме и маске. Ну ему тогда никто не поверил. Типа, перепил, “белочка”».

Женщина засобиралась, и я спросила, не знает ли она, к кому еще я могла бы сходить. Жестом Ленина она указала в сторону магазина.

«От него по прямой налево, вторая улица. Там третий дом по счету. Небольшой, голубенький. Увидишь. В нем женщина живет, так у нее четверо сыновей разом заснули».

Пройдя точно так, как мне указали, я действительно наткнулась на небольшой деревянный домик в синих тонах. Постучалась. Из дома вышла маленькая бойкая женщина с короткой стрижкой и огромными синими глазами. Я сбивчиво начала объясняться, но она решительно повела меня в дом. Женщину звали Лена. Она жила вместе с мужем Олегом и тремя сыновьями: Саввой, Ильей и Андреем. Четвертый сын, Павел, учился в колледже и приезжал только на каникулы.

Лена усадила меня за стол и стала рассказывать, как однажды, 1 сентября, она чуть не лишилась чувств.

«Мои тогда со школы вернулись, переоделись и ушли на детскую площадку. Сначала Андрейка прибежал: “Мамка, я кушать хочу!» Сел, поел, встает — и тут же падает. Я на него кричу: “Ну обезьянка!” Поднимаю его, а он снова падает. Я говорю: “Ты чего балуешься?” Тут смотрю и понимаю: что-то с ним не то. Его [кладу] на диван, выбегаю за следующими, а там уже двое идут непонятные — один падает, другой свистит».

Историю она дополнила тем, что у старшего сына в больнице были страшные галлюцинации, ему все время мерещились чудовища. Вырывался он так, что двое врачей с трудом привязали его к койке. Несколько дней их прокапывали глюкозой, потом сказали, что у ребят отек головного мозга, и отпустили, решив, что они просто обнюхались дихлофосом.

С ее детьми, в особенности с Ильей, я подружилась. Илье было чуть за двадцать. Он работал охранником при местном хозяйстве, в свободное время играл в компьютерные игры или смотрел аниме. Как-то предложил мне вместе прогуляться по Красногорску. По пути он рассказал, что раньше очень любил гулять по городу в наушниках. Общая атмосфера места подходила для грустных прогулок. Но как-то поздно вечером он прошел через город, зашел в какую-то заброшку, остановился и увидел прозрачный силуэт человека. Сначала подумал, что ему показалось. Но образ не исчезал, и Илья со всех ног рванул из города. После этого он никогда больше по городу один не бродил.

С час мы бродили по бывшему центру, заглянули в заброшенную многоэтажку, в одной из квартир обнаружили кучу снимков, небрежно вываленных кем-то из семейных альбомов. Снимков было так много, что они полностью покрывали пол квартиры. Незнакомые лица то и дело выглядывали из-под залежей потрепанной временем фотобумаги, детских игрушек и кусков обоев.

Показав мне эту выставку чьей-то безымянной памяти, Илья предложил зайти еще к одному человеку, который жил неподалеку и мог бы рассказать про «урановые сны».

Звали его Леонид Тимофеевич. Когда-то он проработал на шахте — правда, всего восемь месяцев: шахтером называть себя он стеснялся, а работу в шахте обозначил как «ошибку молодости». На мой вопрос о причинах «сонной болезни» Леонид Тимофеевич уверенно ответил, что дело в руде, которая долгое время после закрытия шахты там разлагалась.

— Раньше в шахтах воду откачивали, а когда их замуровали, вода поднялась и выдавила все наверх, все эти газы.

— Но ведь уран иначе воздействует. Разве нет?

— Да ведь неизвестно, что с ним стало спустя много лет. В 2015 году приезжали курчатовцы, отследили, в каком месте больше всего люди «засыпали», пробурили там скважину метров на пятьдесят, и после этого никто не «засыпал». В этой шахте под землей такие пустоты — на 70 метров глубиной. Там, если землю просветить, вы бы ужаснулись, сколько их осталось после добычи. Они ведь много лет потом чем-то заполнялись и давили.

Для наглядности Леонид Тимофеевич посадил нас в машину и повез к заброшенной шахте. Переходя от одних руин к другим, он комментировал:

«Здесь была столовая, здесь играли в шахматы перед работой и переодевались, здесь комбинат, а здесь коридор, по которому шли шахтеры. Вот тут бугор, а там был ствол 400 метров глубиной, в него нагнетали воздух. Там даже не 400 метров, а больше, и есть еще один слепой ствол. Он в стороне. Там еще 200 метров».

И Леонид Тимофеевич указал куда-то в сторону степи, где вообще ничего не было.

* * *

Когда я уезжала из Калачей, Илья на прощание сделал мне подарок: подарил часы. Только в поезде я заметила, что стрелки в них не двигаются. 

• Теги:
• фотоистории