Студенту Бычкову храпеть разрешается

Личность С. В. Бычкова подтверждают два документа. Первый, конечно, паспорт. А второй — студенческий билет. По нему Бычкова пускают в Самарский институт культуры, где студент, как правило, спит. Но преподаватели это одобряют

История в фотографиях

Аня. «Слепецкие лайфхаки»

«Студент Бычков» перебрался на Волгу осенью прошлого года. А до этого жил в Балашихе. В кинологическом центре «Собаки-помощники» этого светло-палевого лабрадора воспитывали как будущего проводника для Ани Казаевой. Анне 32 года, она незрячий дирижер, певица, а в будущем — и музыкальный педагог. Раньше на пары она ходила ухватившись за руку мужа. А теперь ее часто водит Снежок.

Как выглядит Снежок, Аня себе неплохо представляет. Зрение она потеряла в 25 лет. А до средних классов школы все прекрасно видела, но потом сахарный диабет стал съедать картинку окружающего мира: на два процента, на три, пять, пятнадцать…

«Из-за того что длилось это 10 лет, “слепецкие лайфхаки” я стала осваивать задолго до погружения в темноту, — вспоминает Аня. — Ходила по дому по стеночке, чистила картошку на ощупь, потом поставила в смартфон программу, озвучивающую то, что я не могу различить. Вот надо мне посмотреть, какие я надеваю носки. Показала их телефону — и он рассказывает: “Это носки с гусями”. Ага, нарядные. Беру».

Дома у Ани появились приспособления для незрячих — на сенсорной панели микроволновки родители прикрепили тактильные наклейки. А вот с глажением белья пришлось попрощаться. Как и с постоянным натиранием зеркал.

— Но у вас для незрячих очень чисто, — я реагирую на то, что вижу. — Стол, подоконники и полы в порядке. Даже кружки без налета. Как вы с этим справляетесь?

— Кружки мы чистим. Стол сразу после протирания тряпкой можно проверить рукой. А полы просто надо почаще мыть! — смеется Аня. — Говорю же, мой переезд из лагеря зрячих к незрячим тянулся больше 10 лет, я привыкла.

Но эти 10 лет ни сама Аня, ни ее родители не сидели просто так — сделали серию операций, ездили в центр микрохирургии глаза в Москву, показывались лучшим специалистам. Ничего не помогло. Когда стало понятно, что Аня уже на пороге тотальной слепоты, ее отправили в алтайский центр реабилитации для незрячих. Там за пару месяцев девушку должны были научить тому, что она не успела освоить дома. Когда выдавали путевку, обмолвились, что из Челябинска в Бийск она поедет не одна, а с таким же незрячим человеком, Валентином Бычковым.

Аня подумала, что это, должно быть, какой-то старик, но на деле оказалось, что Валя всего на семь лет ее старше. Голос у него был красивый, юмор тонкий. А когда они ехали в поезде и на Валю хлынул из окна свет, Аня по контуру поняла, что спина у парня широкая, ровная и обтянута чем-то контрастно-полосатым — тельняшкой. И впечатлилась.

Валя. И «поезд слепых»

В дороге разговорились. Валя, сбивая трагический градус шутками, рассказал, как попал в этот «поезд слепых». Папа у Вали офицер, мама медработник, сам Валя хотел стать если не космонавтом, то хотя бы десантником. И упорно к этому шел, но однажды летом они с другом в очередной раз решили «прокачать» свои мотоциклы. Валя взялся ремонтировать амортизатор, слил масло. И вдруг звонок: мама друга просила срочно забрать ее с дачи. А у друга мотоцикл уже был разобран. Валя вызвался довезти женщину сам. Ехать было недалеко — решил, что проскочит и без масла. Но по дороге на высокой скорости он влетел в колею. Мотоцикл встал на переднее колесо, и Валю выбросило в кювет. К счастью, шею не сломал. Только стекло у шлема разбилось и сильно болело ребро.

Валя встал и дотолкал мотоцикл до ближайшего знакомого двора. Сам вернулся в гараж и перетянул ноющие ребра. В больницу не пошел: решил, что ничего страшного, срастется и рассосется. Ребро — там, вероятно, была трещина — действительно срослось. А вот то, что ныло в левом глазу, не рассосалось. Доктор определил, что в глазном яблоке застрял кусочек стекла из шлема. Но поскольку с больницей пациент затянул, осколок зарос — и просто так его уже не вытащить.

Вале провели операцию. Она не помогла — глаз пришлось удалить. И попрощаться и с космосом, и с военной службой.

Валя поступил в институт госуправления. Работал системным администратором в call-центре такси в Питере. Аня — в том же call-центре и в то же время на телефоне в челябинском филиале. И он, скорее всего, видел ее по видеосвязи и даже что-то по сети для нее чинил. Но тогда они друг друга не запомнили.

«Работы в Питере у меня было много, и она мне нравилась, — рассказывает теперь Валя. — Но однажды к концу смены я вдруг почувствовал, что внутри моего глаза шевелится тюль. Если качнуть головой — занавеска отодвигается, стою ровно — снова наплывает. Я понял: отслоилась сетчатка…»

Валя кое-как дошел до метро, там смешался с толпой и поплыл по ее течению. Позвонил сестре, чтобы она встретила. Дальше — больницы, врачи, четыре операции, которые не вернули зрение. И объяснение врачей: с одним глазом нельзя было постоянно сидеть за монитором. Плюс смена климата, плюс стрессы, плюс… ну вот такая бывает судьба.

Валя вернулся домой. Отец — а Валя уже жил отдельно — завел его в квартиру и спросил: «Борщ сам приготовить сможешь?» — «Смогу!» — «Ну все. Значит, и жить сможешь. Если что надо, звони».

И Валя стал жить: варил щи-борщи, осваивал компьютерные программы для незрячих, стал писать электронную музыку. А потом через общество слепых ему дали путевку на реабилитацию в Бийск. Такую же, как Ане.

Любовь, что поделаешь

Для них обоих это было первое «путешествие вслепую». И если Аня тогда еще видела тени и мозг ее достраивал странные картины (то тень от дерева она могла принять за лужу и пытаться перепрыгивать через нее, то человека спутать со столбом), то Валя не видел совсем ничего.

Но он был не из робкого десятка. И любое падение, найденный в горячем супе пакетик чая или надетую вверх ногами куртку воспринимал с юмором. Аню его сила духа восторгала. И она таскала Вале с уроков рукоделия жареных цыплят, а Валя благодарил ее собственноручно сделанными вешалками и шкатулками.

Эротические шуры-муры в ребцентре не поощряли. И каждый вечер строгий сторож по прозвищу Бабадук проходил по комнатам и проверял, все ли жильцы на своих местах.

А когда его шаги стихали, Аня на мягких лапах кралась в комнату к Вале. И тихохонько скреблась в дверь. И только спустя месяцы, когда они уже решили жениться, зрячие рассказали, что Бабадук Аню видел — и ни разу ее не остановил. Наоборот, замирал, чтобы не испугать, и, смеясь, покачивал головой: любовь, что поделаешь?

* * *
В ребцентре Валя и Аня записались в эстрадную группу. Валя играл на гитаре, а Аня вдруг узнала, что умеет неплохо петь. Оба увлеклись и решили после реабилитации продолжить музыкальное образование. Поступили в Курск, где работает единственный в стране Музыкальный колледж-интернат слепых. Валю — высокого, крепкого, с объемными легкими — тут же определили на саксофон. Миниатюрную Аню отправили на дирижерское отделение. Там они определились с профессией — решили стать музыкальными педагогами.

Аня разослала запросы по всей стране — везде ей отказывали. И только из Самарского института культуры прилетело: «Приезжайте, что-то придумаем».

Валя и Аня приехали, месяц пожили под патронажем Валиной сестры — нашли квартиру, учили маршруты. Самара, в отличие от Курска, была удобная и понятная: город вытянут вдоль реки и спроектирован как Петербург — трудно заблудиться. Поэтому Валя влился в новую топографию легко. А Аня все-таки боялась. И даже когда они выходили — в очках и с тростями — крепко держала мужа за руку.

Однажды, правда, и это не помогло — Аня шагнула в пустоту и оказалась в вырытой коммунальщиками яме. Валя ее вытащил и решил: «Нет, так больше не пойдет, тебе нужна собака!»

«Снегобулочное изделие»

Они подали заявку в кинологический центр. В описании Аня настоятельно просила, чтобы собака была небольшой, под рост хозяйки (у Ани 153 сантиметра), и спокойной. Запрос не самый простой, поэтому ждать пришлось два года. А когда наконец их вызвали в кинологический центр в Балашиху, к ним выбежал вполне себе рослый и далеко не меланхоличный щенок. Он бегал, прыгал и пытался съесть все, что попадало в поле его зрения.

И в первые дни Аня, чувствуя, что не справляется с напором собаки, пролила немало слез. Валя старался защитить жену, брал на себя лавину щенячьей нежности и успокаивал: сейчас он привыкнет — и все наладится. И не обманул: малыш со временем успокоился, стал различать команды, а вскоре превратился в достойного члена общества.

Аня в свою очередь тоже привыкла, поняла, как этим «снегобулочным изделием» управлять. Один момент только вводил ее в ступор: если раньше в доме по ночам храпел Валентин, то теперь к руладам мужа добавилась и партия лабрадора. И дирижер Казаева садилась на кровати и вслушивалась: кто же из этих двоих первая скрипка?

* * *
Снежок быстро привыкал к жизни в многоквартирном доме, запоминал маршруты, команды и тренировал характер. В частности, научился себе отказывать в желании схрумкать камень или притащить домой мертвого голубя. В середине сентября прошлого года, когда и этот этап был пройден, он пошел в институт.

Там, узнав, что Аня теперь будет с собакой, заволновались и бросились всячески помогать. Снежку хотели построить рядом с вузом будку. Потом решили, что нет, не будку, а вольер. И не рядом, а внутри. Потом думали, как и где кормить необычного студента и даже чем его развлекать?

Бурные обсуждения остановил Валентин: показал паспорт Снежка Бычкова и убедил, что этой собаке не надо ничего. Потому что лабрадор юридически «средство реабилитации» — ну вот как трость для незрячих. Это с одной стороны. А с другой, Снежок — член их семьи. И кормить они его будут сами. Тем более лабрадору не дашь абы что: только правильное собачье питание. Собака-поводырь ходит на медосмотры. Когда надо, принимает витамины. Бытовых лишений «снегобулочное изделие» тоже не испытывает: спит на экспроприированном у хозяйки кресле-мешке. А под животом его лежит талисман — Анина же тапка.

Все это Валя и Аня рассказывали и преподавателям, и студентам — в итоге под напором этих аргументов в институте сдались и выдохнули. Сказали только: «У нас для входа в здание нужен документ». И выдали Снежку студенческий билет.
Так лабрадор Бычков и стал настоящим студентом.

Под музыку Вивальди

— Живем мы сегодня так, — рассказывает Аня. — После пробуждения я веду Снежка на прогулку, а Валя готовит нам всем завтрак. Едим, собираемся, надеваем на нашего студента шлейку. Это значит, что из состояния собаки он превращается в собаку-поводыря, начинает работать. Если погода хорошая, можем дойти до института (тут недалеко) пешком. А если плохая, едем на такси или на маршрутке.

— Все сажают вас без проблем?

— Пару раз маршрутки, видя собаку, уезжали у нас из-под носа. Но поскольку тут конечная и мы знаем, маршрутки какой компании нас проигнорировали, я туда позвонила и объяснила, что они не правы, ссылаясь на закон. Вопрос закрылся, нас возят.

— Как Снежок понимает, что вам надо в институт?

— У нас есть команда «Дирижабль!» — так называется историческое здание, в котором мы учимся. Выучил он и команду «Аптека!». А в другие места мы ходим пока со словами «вправо», «влево». Полгода в городе — это немного, он еще привыкает. Но при этом Снежок очень умный — до многих команд доходит своим умом. Как-то я ему сказала после прогулки: «Жди, сейчас помою лапы». Сидит на коврике и ждет. Немногие люди с первого раза слышат, о чем их просишь…

В институте у Снежка теперь работает свой фан-клуб. Туда входят не только студенты, но и преподаватели. Бычков в свою очередь тоже выделяет любимцев: к примеру, когда проходит мимо кабинета кафедры эстрадно-джазового искусства, обязательно заглядывает. И ждет, что доцент кафедры Анастасия Васильевна Тягина расплывется в счастливой улыбке и что-то из игрушек ему даст. А недавно она даже сделала лабрадору царский подарок — мягкую лежанку, которую семья теперь таскает из кабинета в кабинет.

Снежок на ней возлежит, как принц. Но при этом на музыкальных предметах — фортепиано, истории джаза, гармонии — не спит, а внимательно прислушивается. Думает там себе что-то. Зевает. Иногда качает в такт головой. Любит Чайковского, Глинку и Рахманинова. А вот блюз не принимает — через поскуливание и ёрзанье дает понять, что терпит все это безобразие только потому, что он на работе.

Зато на философии и других «говорильных» предметах Снежок без зазрения совести спит. И порой так сладко, что даже похрапывает. Сокурсники прыскают от смеха, а преподаватели на них шикают: студенту Бычкову на лекциях храпеть разрешается, он это заслужил.

• Теги:
• животные
• люди с инвалидностью