Жизнь насекомых: как российский энтомолог попал в тюрьму на Шри-Ланке

Ровно год назад ростовский зоолог Александр Игнатенко и двое его товарищей вернулись домой после двухлетнего пребывания на Шри-Ланке. Граждане России там не отдыхали, а сидели в тюрьме по обвинению в биопиратстве, а именно в хранении насекомых и косточек фруктов, из которых российский ученый якобы собирался делать лекарство от рака

История в фотографиях

«Хозяин мелочи»

«Когда мы выезжали из Ростова на Шри-Ланку, каждый хотел чего-то своего. Я — отпуска подлиннее, чтобы успеть погрузиться в местный животный мир. Мой друг мечтал немного пожить в тропиках. А третий товарищ, любитель пляжного отдыха, планировал посетить нетуристические места. В итоге каждый получил по полной: мой “отпуск” продлился два года без восьми дней; жили мы в таких тропиках, куда не все местные добирались; ну и нетуристических мест было немало — к примеру, тюрьма», — Александр смеется и открывает замок на внутренних воротах зоопарка.

По крутой лестнице мы поднимаемся в небольшое помещение с аквариумом и белыми пластиковыми коробами с надписями на латыни. За окном солнце, но здесь, в кабинете, я отчетливо слышу шелест дождя по железной крыше.

«Это тараканы мои бегают, они большие, их много, поэтому и звук такой». Саша приподнимает крышку одного короба и берет на руку огромного, с треть ладони, усача.

Александр Игнатенко — начальник отдела мелких животных. В его ведении несколько десятков видов — от капибар до палочников. И всех их он ежедневно, а то и по несколько раз на день проверяет. Ростовский зоопарк — один из самых больших в России, площадь его почти 57 гектаров, поэтому за средний рабочий день «хозяин мелочи» проходит по 15-20 километров.

— Вы говорили, что весь этот год провели в работе. Чем-то особенным занимались?

— Тем же, чем и всегда. Зоопарки не только создают животным нормальные для жизни условия, но и проводят исследования. Каждая животина, которая попадает ко мне в отдел, — головоломка. Я думаю, как ее нужно содержать, чтобы она начала размножаться. Многие животные в природе уже исчезли: сказываются вырубка лесов, плохая экология, где-то влияет охота. А задача зоопарка не только в показе животных, но и в сохранении видов. Поэтому мне всегда есть чем заняться.

Роковое опоздание

Александру 30 лет. В три года он точно понял, что будет изучать животных. Случилось это во время прогулки с бабушкой, когда Саша нашел гуттаперчевую зеленую «колбасу» — это была жирнющая гусеница, липовый бражник. Находка поразила мальчика в самое сердце: то, что кошки и собаки могут жить практически как люди, ему было понятно и привычно, но зеленая палочка — у нее, получается, тоже есть какая-то своя жизнь?

Саша начал присматриваться к миру насекомых и раз за разом совершал открытия. Вот, допустим, жуки очень похожи на роботов, а богомолы, с их треугольными головами и огромными глазищами, — чистые инопланетяне-пришельцы.

К школе Саша уже неплохо разбирался в жучках-паучках. А дальше понеслось: биологические кружки, клуб экологов, сплавы по рекам России, потом ростовский биофак, аспирантура и, наконец, работа в зоопарке. Каждый отпуск Александр старался выезжать в интересные для молодого ученого места. Был в Уганде, Тунисе, Индии. Отовсюду привозил документальные фильмы о природе и макросъемку тамошних беспозвоночных. А в конце января 2020 года замахнулся на Шри-Ланку.

Горящая поездка в нетуристическое время стоила туда-обратно 21 тысячу рублей — это все и решило. В экзотическое путешествие Саша пригласил старого друга, геолога Николая Килафяна, он увлекается бердвотчингом и съемками животных. И в самый последний момент к ним присоединился Артем Рябов — не энтомолог, не геолог, обычный человек, который захотел впервые попробовать не пляжный отдых.

7 февраля 2020 года парни прилетели в Коломбо, неофициальную столицу Шри-Ланки. Оттуда уже поехали вглубь страны: жили в съемных, с минимальными условиями, комнатах, арендовали машины и катались по стране в поисках достопримечательностей. Так прошел почти весь отпуск, а за несколько дней до вылета домой компания приехала в городок Нувара-Элия, в национальный парк «Хортон-Плейс».

— Приехали мы рано, но пока нашли жилье, пока поели… В парк попали уже часа в три дня. И, как потом оказалось, это была первая ошибка: приезжать надо было с утра. Потому что парк высокогорный, местность холмистая, на глаз непонятно, сколько идти к выходу. И сеть не ловила, карты у нас не было. Вот мы шли, и шли, и шли. Как потом оказалось, тропинка была кольцевой и занимала 9,5 километра. Начало темнеть. Мы ускорились. Третий наш товарищ, которому не надо было ничего снимать, сорвался раньше всех и побежал в машину. А мы вышли немного позже и в итоге появились через 40 минут после закрытия парка.

— С этого опоздания и начались ваши проблемы?

— Да. У конторы парка нас встретили охранники, проверили паспорта, а потом начали досматривать фотоаппараты и увидели съемку в сумерках. Говорят: «После заката у нас запрещено снимать!» Ладно, снимки мы удалили. Но они завелись, перешли на повышенные тона, начали требовать деньги — штраф за то, что мы опоздали, 50 тысяч рупий, это примерно 20 тысяч рублей. Мы стали спорить: на входе никто не предупредил, что за опоздание будет такой большой штраф, пояснительных табличек тоже нигде не было. Говорим: «Покажите документ, где прописана эта сумма». Никто ничего не показал. Но с этого момента мы четко поняли: у нас начинаются проблемы.

— Вы знали эти тонкости, когда ехали туда?

— Мы знали, что там есть охраняемые и неохраняемые виды насекомых. Также на территории парка нельзя ничего трогать, собирать и так далее. Такие правила во всех заповедных местах — и мы их никогда не нарушали. Поэтому то, что случилось дальше, нам показалось каким-то абсурдом.

У парней изъяли фотоаппараты и начали смотреть все снимки. Долистали до тех, что Александр делал до приезда в Нувара-Элию, — на фото были сбитые машинами местные насекомые. Те, которых ученый подобрал вдоль дорог, и те, которых вытащил из плафонов ламп.

— Они мне предъявили, что это насекомые из парка, как будто я их здесь отловил и убил, — вспоминает Александр. — Но я говорю: «Посмотрите на дату снимка, это было три дня назад. Тут даже кусок асфальта на фото, у вас здесь асфальта нет». Но мои доводы никто не слышал. Нас начали тщательно проверять и нашли у меня в карманах несколько жуков.

— Вы везде говорили, что это были старые жуки, вы забыли о них. Я не совсем понимаю: для энтомолога жуки — ценность. Почему в карман? Вы, к примеру, сели — и они тут же сломались…

Александр встает и показывает, что карманы у него не боковые, а накладные, чуть выше колена, довольно объемные, как конверты.

— Если жук сбит пару часов назад, еще не высох, то ничего с ним в таком кармане не случится. Я даже тут, когда по зоопарку хожу и нахожу сбитую бронзовку, бросаю ее в карман, чтобы потом спокойно определить — вдруг она какая-то необычная. На Шри-Ланке было то же самое: за пару дней до поездки в национальный парк я ходил за хлебом, собрал на трассе жуков, думал в комнате их рассмотреть, но закрутился и забыл. Жуки были небольшие, штук пять. Во время ходьбы я их не чувствовал, но при обыске они прощупались. И у охраны появился аргумент, а у нас, как они говорили, big problem. И штраф уже составил 50 тысяч долларов. У нас забрали все вещи, включая телефоны, и сказали, что теперь разбираться мы будем с их начальником. Мы говорили: «Дайте нам позвонить в посольство или хотя бы в полицию». Но в ответ было всегда одно: «Shut up, baby!» («Заткнись, малыш»).

277 обвинений на каждого

Ночь ростовчане провели под замком — в каморке на продавленных железных кроватных сетках. Охранники притащили россиянам фрукты и чай. Но на этом их благостное отношение закончилось. А в шесть утра в дверях появился начальник парка и сказал: «Мы изучили ваши снимки и насекомых. Дело серьезное, надо ехать в суд».

— Мы выдохнули: суд — это все-таки госорган, настоящая власть, а не эта шарашкина контора, — рассказывает энтомолог. — Но попросили вначале заехать в гостевую комнату, забрать вещи, потому что там у нас заканчивалась бронь… Мы заехали, но вещи охранники отняли, загрузили в белые мешки, в которых у нас привозят сахар. И самое интересное — забрали пакет с мусором. Он потом тоже стал «уликой». В пакете лежали очистки и косточки от экзотических фруктов, которые мы купили накануне: папайи, сметанной груши, авокадо, чего-то еще. На каждую косточку (а у папайи их было около 200 штук) нам потом сделали обвинение.

— Не поняла…

— У нас была серия судов. Начинали мы с 277 обвинений на каждого. Такое количество получилось потому, что на каждую косточку сделали по несколько обвинений: «изъяли из фрукта», «хранили», «хотели сделать лекарство» — в таком духе.

Пока мы сидели в тюрьме, охранники нам принесли местную газету со статьей. На фото стояли два полицейских. Перед ними лежал огромный позвонок кита, какие-то рога, кораллы и сухие растения. Все это мы и в глаза не видели, да и не хватило бы глупости тащить это в аэропорт. А текст в газете — соседи нам перевели — был о том, как бравые шри-ланкийские полицейские обезвредили банду русских «экопиратов». Из этих косточек, насекомых и костей мы якобы собирались «извлечь гены», чтобы дома, в России, делать лекарство от рака, чем нанесли бы непоправимый ущерб фармакологии Шри-Ланки… И за это нам обещали 40 лет тюрьмы. У меня дома хранится 15 килограммов судебных протоколов — там все это описано…

— Как реагировали местные, когда прочитали эту газету?

— Местные — это в тюрьме? Смеялись: «Вот вы, парни, попали!» И только потом нам объяснили, что на Шри-Ланке любые взаимоотношения с полицией, охраной надо записывать на телефон. Карманы выворачивать самому, чтобы не подбросили ничего лишнего. Только позиция, что ты в себе уверен, знаешь, как с ними себя вести, работает.

«Мы стояли, как кролики перед удавом»

— Как вы оказались в тюрьме?

— Нас привезли туда сразу из суда. Пока мы добрались, был уже поздний вечер, суд не работал. Но судья был на месте. Они там о чем-то на своем языке поговорили, а нам сказали сидеть на лавочке и ждать. Ждали мы около трех часов. Потом охранники парка уехали, а к нам подошел человек в форме, надел на нас наручники и сказал: «Сейчас поедем». — «Куда поедем?» — «В тюрьму». Тут же подъехал тюремный автобус, обычный такой с виду, но с приваренными решетками.

— И вы, не сопротивляясь, сели?

— Да. Сейчас это кажется непонятным. Надо было вцепиться зубами в скамейку, кричать, что мы граждане России, и требовать представителя посольства, но тогда на нас обрушилось какое-то оцепенение. Мы стояли, как кролики перед удавом. Уже не просили звонить, ничего не требовали. После ночи в той каморке нас будто парализовало. Сердце только колотилось бешено. А потом пришла мысль: а вдруг это розыгрыш? Сейчас выскочат из-за угла ребята с камерами и скажут: «Видели бы вы свои лица!» Потому что нормальной логике то, что происходило, не поддавалось.

С этими мыслями все трое зашли в автобус. Через нутро салона была протянута толстая цепь. По бокам от нее — сиденья с выдранной подкладкой. На них, как тараканы в банке, полулежали друг на друге местные правонарушители. Невысокие, темнокожие, сухопарые — двое умещались на одном сиденье. Вместо наручников у них уже были тяжелые скобы, прикрученные к центральной цепи.

«Когда мы вошли, по автобусу пошел шепоток: мы там были единственные белокожие. Нас не стали приковывать к общей цепи. Выделили отдельное место, и мы поехали в тюрьму. Как ехали и сколько, не помню — там, в тропиках, я перенес ковид. То ли это он сильно отразился на памяти, то ли стресс — но многие тяжелые моменты у меня выпали. А смешное, доброе хорошо помню».

В приемнике тюрьмы нас осмотрели, отобрали шнурки, пояса и шариковую ручку — все, чем мы могли бы нанести себе вред. Рюкзаки брать с собой не разрешили, только то, что было на нас. И отобрали имена.

— Что вы имеете в виду?

— Ну они меня звали не Александр Игнатенко, а номер 772 — «хатсие хате дека» (හත්සිය හැත්තෑ දෙක). Повели в камеру. Это была большая комната, примерно шесть на девять метров. У входа стоял ряд резиновых тапочек. Пол бетонный, выкрашенный в красный. Стены бесцветные. С потолка свисала светодиодная лампочка — на Шри-Ланке электричество дорогое и есть не везде. В свете этой тусклой лампочки мы увидели людей, человек десять. Они лежали на полу на чем-то вроде плотного мешка, пластиковой циновки. В этой же комнате за тряпкой-занавеской был туалет с дыркой в полу. Там же краник, в который примерно с четырех до шести утра подавалась вода. Эту воду мы набирали в бочку — ею мы умывались и ее же пили.

Окон было два. Одно выходило на бетонную стену. Второе — на каморку охранников. Дверь деревянная, с дыркой, в которую можно было увидеть, что мы делаем.

Поскольку нас заселили в 10 вечера, ужин уже закончился — нам выдали лишь немного хлеба. Циновок для нас тоже не было. После всех досмотров у нас не осталось никаких теплых вещей, только пара маек. А ночью в горах температура опускается до 16 градусов. Плюс влажность и бетонный пол — пробирает до костей.

Мы эти майки подложили под почки, чтобы хоть их не застудить. Легли. Местные задали пару вопросов — что с нами случилось? Там практически все говорят по-английски. Мы коротко рассказали. Один товарищ дал нам свою циновку — шриланкийцы небольшие, поместились втроем на двух. Их главный поделился простынкой. Мы, как могли, укутались, так протянули до рассвета. А потом и прожили полтора месяца.

Каждое утро в тюрьме начиналось со звука, никогда его не забуду, как будто кочергу сняли с трубы. Потом гонг. И наступал новый день: подъем, гигиена, завтрак, какие-то мелкие дела вроде помывки полов в камере. Или походы на суды. Выпускали на улицу, погулять на пыльном поле, раз в два дня минут на пятнадцать. Объясняли, что так безопаснее: меньше пересечений с серьезными преступниками, от которых мы могли пострадать.

— Чем вас кормили?

— Вся пища очень острая — чтобы что-то съесть, нужно это что-то вначале вымочить в воде. Кусок куриной спинки или хребта рыбы вымочить еще можно. А кашу из кокосовой стружки с чили приходилось есть так. Если коротко о еде, то это был чили с чили. А у меня язва, которая тут же дала о себе знать. Еще запомнился хлеб с «изюминой» — я как специалист сразу определил, что «изюмина» принадлежала крысе. К концу нашего там пребывания я, к примеру, похудел на 16 килограммов.

Главная фишка Шри-Ланки

— В наших тюрьмах живут по понятиям. Как с понятиями на Шри-Ланке?

— В нашей тюрьме я не сидел, — Александр смеется. — У шриланкийцев каждая камера — это что-то вроде команды. Выбирается тимлидер. Он такой же, как и все: так же убирает, моет и выполняет все задания администрации, но при этом контролирует других заключенных.

— Что делают там заключенные?

— По-разному. Кто-то работает, кому-то дают специальные задания. Помню, как я обалдел оттого, что заключенные делают массаж головы охранникам — через решетку! Или ботинки чистят — их тоже через решетку нам засовывали. А потом через это же отверстие после ботинок могли протиснуть хлеб. Мы брезговали, боялись заразы, а местным нормально.

Я там сделал себе из тюбика зубной пасты ложку, потому что руками есть так и не научился.

Чай, помню, кипятили очень оригинально. Вообще, горячей воды в тюрьме нет, запрещено пользоваться кипятильником. Но заключенные пробили в потолке дырку к электрическому шнуру, который шел к лампочке. Сделали из жестяных тарелок проводники — получился кипятильник. Один шриланкиец залезал на плечи другому, верхний держал горшок с водой и подключал этот кипятильник к проводу. А потом мы все пили чай. Чай — это же главная фишка Шри-Ланки.

— Помню, как к нам приехали двое пакистанцев. Совершенно мультяшные! — Глаза Саши загораются, а потом увлажняются. — Один, Ашраф его звали, полненький, приземистый, лицо такое — треугольное, глаза в разные стороны смотрят. Уши торчком, а нос крючком. Бармалей натуральный! А второй: лопоухий, нос картошкой и улыбка во весь рот. У них все время было хорошее настроение, а я поражался: мы же в тюрьме — как так? Но вот этим своим характером они нас здорово подбадривали.

Вначале мы их опасались. Местные шептались, что пакистанцы все наркоторговцы, а этих повесят чуть ли не завтра. Но потом выяснилось, что они нормальные парни — что-то с визами у них было не так.

Так вот мы друг к другу прибились, группа иностранцев, и старались держаться вместе. Сингальцы довольно благожелательные, но некоторая ксенофобия все-таки была. Они немало в свое время настрадались от англичан, поэтому белых в глубине души недолюбливали. А пакистанцев и вовсе не считали за людей. Когда Ашраф и Дешанб (так звали второго) приехали, местные циновки им не давали и вообще выказывали свое пренебрежение. Но те будто не замечали — так же улыбались и разговаривали.

В каждом тюремном дне самое приятное — это вечернее чаепитие. Чай там пьют очень крепкий, с большим количеством сухого молока и сахара. Получается густая жидкость, ее смакуют. Так вот Ашраф умудрился благодаря своему характеру выцыганить у сингальцев пакет сухого молока — в тюрьме это невероятная роскошь! И чай он тоже как-то добывал. Кем-то уже не раз заваренный, но чай. Мы сделали из тюля носок, ссыпали туда добытое и заваривали. Иногда к чаю шел кусочек хлеба, который удавалось сберечь с завтрака.

Чайная церемония начиналась с того, что Ашраф говорил: «Чирс! Чирс!» Мы не понимали, к чему он это. И он объяснил: «Когда пьешь чай, ты радуешь вкус, обоняние, чувствуешь, какой он теплый, видишь, какой красивый, а слух чаем ты не радуешь. Чтобы это исправить, надо говорить: “Чирс!”»

Саша на минуту замолкает. И я понимаю, что он сейчас не здесь, не в своем кабинете, а в шри-ланкийской тюрьме — чему-то улыбается.

— У меня от тех пакистанцев много очень теплых историй осталось. Как Ашраф ругал Дешанба, когда тот кому-то из сингальцев дал пару ложек нашего сухого молока, или как нас расспрашивали о жизни в России. На Шри-Ланке считают, что все белые люди получают по несколько сотен тысяч долларов в месяц. И когда ты им говоришь, что это не так, они не верят, думают, что мы прибедняемся, — как-то даже спорили с охранниками, чтобы те пришли домой и загуглили «средняя зарплата в России». Короче, смешного было много.

— За что сидели ваши сингальские соседи по камере?

— Тимлидер поджег суд, трое обвинялись в теракте, один толкнул человека в костер, один сидел за киберпреступление, но там под этим могут понимать что угодно. А остальные за наркотики. Там вообще 80 процентов сидит за наркотики.

Броуновское движение, замаскированное под стахановское

— Итак, вы сидите, ждете развития событий. И?

— И ничего не происходит. В первые дни меня покусали комары, место укуса стало гнить, тюремный доктор ничем помочь не смог, и меня под конвоем трех охранников с калашами повезли в больницу, как настоящего преступника. Тогда еще меня не отпускало чувство нереальности происходящего — как будто я снимаюсь в фильме… В больнице выписали мне пенициллин — стало получше. Неделю где-то мы провели в камере на 10 человек, а потом нас перевели в камеру, где было 86 человек, — вот там была жуткая теснота. Спали мы валетом. А переселили нас потому, что начался коронавирус, а вместе с ним в тюрьме стартовало броуновское движение, замаскированное под стахановское. На Шри-Ланке вышел закон, по которому людей начали сажать за нарушение карантина, — и в короткое время тюрьмы переполнились. Благодаря этому нас через полтора месяца и выпустили — сказали найти двух поручителей, но к тому моменту мы уже связались с родными, они с посольством — и через сообщество местных, которые когда-то учились в России, нам помогли найти поручителей.

— Как вы связались с родными?

— Там был реабилитационный офицер, он отвечал за содержание заключенных. Добрый такой дядька, насколько мог, шел нам навстречу. Раз в два дня нам выделяли 20-25 минут на поход в душ. Но вместо душа можно было сходить в медпункт или забежать с жалобой к этому офицеру. Мы обращались к нему за мылом, он дал мне карандаш — я вел в тюрьме дневники. Ну и однажды нам удалось с ним поговорить: мы туристы, рано или поздно нас хватятся — и это будет большой скандал, помогите нам связаться с посольством. Он пошел к начальнику, но тот никак на это сообщение не отреагировал. И тогда в один из походов в душ реабилитационный офицер втихую дал нам воспользоваться компьютером — мы зашли во «ВКонтакте» и написали английскими буквами по-русски: «Мама! Папа! Мы в тюрьме. Помогите!»

— И что родители?

— Вначале подумали, что это какой-то развод. Но нас-то уже какое-то время на связи не было. Родители вышли на посольство, подключились правозащитники, в интернете появилось открытое обращение 70 энтомологов в нашу защиту. Потом нашелся местный адвокат, который очень долго тянул из родителей деньги, но дела наши лучше не становились.

Во время всех этих событий Александр попал с язвой желудка в тюремную больницу — чили его все-таки добил. На построении Саша позеленел и рухнул на землю: открылось кровотечение.

Пока он лежал под капельницами, его товарищи оставались в камере. И одновременно шли суды, на удивление неудачные. Дело не только не двигалось с мертвой точки, но и обрастало новыми, довольно странными деталями. Так, в обвинении появились «умерщвление и хищение» насекомых, которые даже не живут на Шри-Ланке. А адвокат продавливал: «Вам лучше заплатить, слишком много набрано против вас улик». И только потом уже открыто признался: «Я не могу пойти против своих, мне тут еще жить».

Ребята отказались от этого адвоката. И начали искать нового.

Камень, вынутый из ручья

В апреле 2020 года парни уже жили в поселке. Вначале россиян приютил доктор, который когда-то учился в России, а потом, когда к нему приехали родственники, пришлось искать платное жилье.

— Мы жили на то, что нам посылали родные, друзья открыли для нас сбор. Работать мы не имели права: если бы взяли подработку без документов, снова бы угодили в тюрьму. В мае, когда мы возвращались от адвоката, мой друг поскользнулся на мокрых ступенях, упал и поломал ногу. Нужна была операция, но денег на нее у нас не было — ему наложили гипс, и до января он лежал, а я за ним ухаживал. У третьего нашего товарища от климата и этого вот всего начались мигрени. Деньги, которые нам собирали, уходили на лекарства, оплату адвоката, оплату жилья. На еду почти ничего не оставалось. Мы покупали самые дешевые овощи. Белого человека местные стараются надуть, но я уже немного понимал по-сингальски, вступал в беседы и выторговывал нам каждую рупию… И еще мы сами стали изучать законы Шри-Ланки начиная с 1973 года по сегодняшний день. И выяснили, что состава преступления у нас нет: все там можно трогать вне парка, кроме растений и животных, внесенных в список охраняемых. То есть дело наше было сфабрикованным и абсурдным.

— Когда случился перелом в ситуации?

— Когда мы нашли второго адвоката. Мне во «ВКонтакте» написала девушка. Она из Питера, кормила в парке голубей и там познакомилась с двумя шриланкийцами. Они заговорили. Среди новостей СМИ она увидела нашу историю. Возмутилась и через этих шриланкийцев нашла для нас адвоката, преподавателя университета. Плюс в том, что он был тамилом — это религиозное меньшинство на Шри-Ланке. Местные их притесняют, там даже была гражданская война. Вот он действительно помогал нам побороться за правду.

Дело сдвинулось с мертвой точки, и стали выходить на поверхность возможные причины сложившейся ситуации. Шри-Ланка — страна бедная, для большинства населения кусок мяса — уже роскошь. А сегодня, по словам Александра, в стране действует закон, благодаря которому человек, поймавший правонарушителя, может претендовать на сумму штрафа, который назначил суд. Поэтому 50 тысяч долларов выглядели для охранников парка не только весьма заманчивыми, но и вполне реальными.

А тут Саше написал еще и парень из Китая, который вместе с товарищем в том же парке попадал в такую же историю, только вместо насекомых ему инкриминировали хищение перьев птиц, которые подбросили. Парень не стал ждать тюрьмы — родственники выслали ему крупную сумму денег, и он заплатил штраф.

А еще в нашем случае, как объяснил адвокат, они уже не могли сдать назад, потому что это грозило международным скандалом: слишком много там было фальсифицировано. Мы же заказали экспертизу в Зоологическом институте РАН. Было установлено, что некоторых указанных в обвинениях насекомых не существует, их названия написали с потолка. Также в документах перечисляли беспозвоночных, которые вообще не обитают на Шри-Ланке или не могут обитать в парке из-за того, что он расположен на большой высоте. Но суды шли и шли, потому что охранники то приводили своих свидетелей, то собирались делать свои экспертизы… Адвокат сказал, что это может продолжаться еще несколько лет и, если мы хотим поскорее вернуться домой, нам лучше принять обвинение.

В итоге 20 месяцев борьбы закончились практически ничем. Мы были физически и морально истощены. Мне казалось, что я живу в дне сурка: одно и то же время года, в шесть рассвет, в шесть закат. Полуподвальная комната в старой халупе. Вечная сырость. Вечно нет денег. И будущее кажется каким-то черным полем. Утром не хотелось просыпаться, чтобы не начинать все заново. Держала мысль о работе, где я был нужен. И о доме, где меня ждут. И вдруг жена написала: «Я не хочу быть за тобой замужем». Все… Я пришел к парням и сказал: «Пусть сажают, пусть жрут, мне все равно, я принимаю обвинение». Денег на штраф у меня не было, и достать эти миллионы нам было негде. Я готов был на любой исход.

— Хоть какая-то ниточка оставалась в это самое безнадежное время?

— В тюрьме я видел, как заключенные по часу молятся, они буддисты, их это как-то просветляло. И я начал обращаться к богу. Говорил с ним, как умел, и тогда чувствовал ниточку надежды… Ну и рутина спасала: встать, поесть, зашить дырочки на майке. Я не могу носить синтетику — начинается крапивница, поэтому ходил в одной и той же майке практически все два года. Она так и лежит у меня дома, вся в дырочках… Многие наши вещи, что мы привезли с собой, за время ареста и тюрьмы исчезли — ни фотоаппаратов, ни часов, почти ничего ценного не осталось.

— Насекомых нашли только в ваших карманах, а в тюрьму попали все — как это повлияло на ваши отношения с товарищами?

— Они же видели, как все развивалось. И что умышленно я ничего для этого не делал. А отношения складывались по-разному, это была психологически трудная ситуация для всех. Но мы ее все-таки прошли. Когда я согласился принять обвинения, штраф благодаря работе нашего адвоката был уже снижен до 14 тысяч долларов, это 2900 миллиона рупий и 1,1 миллиона рублей за каждого. К тому времени включены в нашу историю уже были многие: и фонд помощи гражданам, находящимся за рубежом, и ученые, и обычные люди. После объявления приговора нашелся человек, меценат Фаттах Шодиев. Он погасил штрафы и оплатил перелет. 1 февраля прошлого года мы прилетели в Москву.

— Шаламов писал, что в тюрьме человек узнает о себе много нового. Что узнали вы?

Александр снова надолго замолкает. Потом лицо его озаряется:

— Что я самый справедливый в мире делитель чая! Должность делителя чая мне доверили в тюрьме пакистанцы: когда они его разливали, у кого-то всегда было чуть-чуть меньше, а мне удавалось налить эти крохи — по трети чашки мы пили — поровну.

— И все?

— Еще я раньше прокручивал в голове, смогу ли пережить, если мы расстанемся с женой. Мне казалось, что смогу — а на деле это стало большим ударом, где-то даже сильнее, чем тюрьма… И тогда я подумал вот о чем: человек, вырванный на такое продолжительное время из своей привычной жизни, — как камень, вынутый из ручья. Ручей все равно продолжает течь, но постепенно заносит песком место камня — углубление. И если прошло слишком много времени, у камня не остается этого места, его уже невозможно вернуть точно как было…

• Теги:
• заключенные
• психология