«Весь 2022-й — цепочка человеческих потерь». Как изменилась жизнь россиян с начала «спецоперации»

Год назад 24 февраля началась «специальная военная операция» на территории Украины. Она изменила жизнь большого количества людей. По разным оценкам, за 2022 год из России уехали и не вернулись более 500 тысяч человек. Жизнь в каморке на швейной фабрике в Казахстане, бегство в Нидерланды, принятие гомосексуальности и череда человеческих потерь — «Такие дела» публикуют монологи россиян о том, как изменилась их жизнь за год «спецоперации».

Хельга Пирогова

муниципальный депутат из Новосибирска

Выступала против «спецоперации», за что на нее завели уголовное дело, после эмигрировала из России.

В моей жизни 2022 год все перевернул с ног на голову. Он принес нам «СВО», к сожалению. Принес огромное разочарование в других. Оказывается, люди могут иметь очень кровожадную точку зрения. Это обидная штука, потому что многие — и я в том числе — лишились определенного количества друзей, знакомых, коллег, родственников, с которыми стало сложно общаться.

Безусловно, политическая жизнь в России многое потеряла за этот год. В целом все шло к тому, что гайки закручиваются. Мы — вся либеральная и оппозиционная тусовка — всегда говорили, что репрессии усиливаются. С началом «СВО» они не просто усилились, а превратились в конвейер. Это, безусловно, катастрофа для общества. Ужасно, когда оказывается, что не просто какие-то люди из телевизора или твоих соцсеточек сидят, выдавлены из страны или признаны кем-то, а это твои друзья, твои знакомые. Кто-то при этом остается в России. Ты видишь, насколько сложной становится их жизнь. Ты видишь, насколько близко подступает к тебе машина репрессий. Это тяжело морально, это все тяжело физически — это тяжело на всех уровнях.  

Моя личная жизнь тоже катастрофически поменялась, потому что мне пришлось все начать с нуля. Я этого совершенно не планировала. Всегда говорила, что не хочу уезжать из России. Я сибирячка, я люблю Сибирь и люблю Россию. Я максимально долго сопротивлялась, когда мне говорили: «Чего же ты ждешь? Уезжай!» И вот когда на меня завели дело, тогда уже стало понятно, что либо я сейчас уезжаю за рубеж, либо я уезжаю в СИЗО на десять лет.  

Я эмигрировала с одним рюкзаком, у меня не было с собой вещей. Обстановка в России сделала свое дело: теперь, когда ты уезжаешь в другие страны, почти наверняка там есть какое-то минимальное комьюнити, которое тебя поддержит. Можно будет у кого-то на вписке остаться переночевать, как минимум полотенце себе найти. 

В любом случае все плохое заканчивается. Закончится и этот период в истории России. Моя работа, вся моя деятельность направлены на это — я делаю шажочек за шажочком, пусть они пока маленькие, пусть пока улиточные.  

Евгений

ученый и географ из Москвы

В России Евгений защитил кандидатскую диссертацию. После объявления частичной мобилизации эмигрировал в Казахстан, где устроился работать на швейную фабрику.

До «спецоперации» я жил так, будто ничего не происходит. В январе 2022 года мы с женой узнали, что ждем дочь. То, что произошло 24 февраля, меня раздавило. Целый день я читал новости и ничего не мог делать. В большей степени добивало то, что я много чего упустил, и все события в мире обрушились на меня потоком. Первое, что мне захотелось сделать, — закричать, запереться в темном углу, никого не видеть и не слышать.

Первые месяцы «спецоперации» ушли на переосмысление всего происходящего. Я продолжал и продолжаю работать в университете. Вообще, я младший научный сотрудник, географ по образованию, защитил кандидатскую диссертацию о (редакция не публикует тему диссертации, чтобы героя не могли опознать. — Прим. ТД). Отчасти [диссертация] решила мою дальнейшую судьбу. Я выступал с докладом на одной из конференций, там познакомился с коллегами из Казахстана. К ним и обратился в критический момент.

Жена не хотела уезжать из России, к тому же у нас не было запаса денег — мы небогатые люди. Я абсолютно согласен с тезисом, что россиянам дали восемь лет на эмиграцию, полгода на эвакуацию и только неделю на побег. После объявления частичной мобилизации жена начала меня уговаривать, чтобы я уезжал, спасался. Это было самое сложное решение, потому что 1 октября она должна была родить. Не знаю, как нам это далось. В пятницу я купил билет на поезд, а в воскресенье уехал в Шымкент.

Тот самый коллега с конференции помог мне устроиться работать на местную швейную фабрику, сказал, что там не хватает рук. 

Это небольшой домик, где на нижнем этаже стоит вышивальная машина, а на верхнем находятся термопресс и плоттер для резки пленки. 

Почему я тут живу? Когда я переехал в Шымкент, мы с одним из моих друзей снимали посуточно квартиру, потом к нему приехала девушка, и мне надо было искать другое жилье. Я несколько дней пожил в хостеле, пытаясь найти квартиру, но все варианты быстро разобрали. А на производстве как раз пустовало помещение. Коллеги помогли мне обустроиться, нашли стул и стол. Это домик — бывший гараж, но здесь есть газовое отопление, стоит котел, туалет есть, но душа нет. Мыться я хожу в другой цех. Но это всё мелочи, живу я там бесплатно. Зато график гибкий. Работаю на вышивальной машине, разрабатываю дизайн вышивки и занимаюсь отгрузками.

Работу в университете я не потерял, к тому же на фабрике получаю новую специальность. К сожалению, и там и там мизерные зарплаты. Меня спасает фриланс, приходится крутиться как белка в колесе. Ощущаю себя шестируким Шивой. К тому же занимаюсь английским, чтобы сдать экзамен, получить международный сертификат и найти работу в Европе или США. 

С семьей сейчас мы наконец-то воссоединяемся, жена сказала, что готова переехать в Казахстан, поэтому параллельно ищу квартиру. 

В целом я не привязан к месту и не мечтаю всю жизнь провести в Шымкенте, так что пока непонятно, где осядем. Но вернусь ли я в Россию, прогнозировать не могу. В любом случае я бы хотел туда приезжать.

Юлия

В 2022 году приняла свою сексуальную ориентацию.

Я внезапно начала встречаться с девушкой. Весной мы начали отношения, а осенью съехались. Это не было каким-то решением — не то чтобы у меня был план назло Путину пойти и испортить генофонд. (Смеется.) Я не думаю, что люди просыпаются с утра и думают: «Пойду-ка я в геи попробую». Я такого не слышала ни разу. Так случилось.

Меня в этом плане гораздо сильнее удивляет не выбор пола партнера, а то, что вообще какие-то отношения случились в это время. И случились они не из-за военных действий. Не потому, что все парни ушли или уехали. Просто еще одна безумная и непредсказуемая фигня в рамках безумного и непредсказуемого года.

Родственники, конечно, не знают. Я живу довольно далеко от родного города. Маме я рассказывать не планирую, потому что ей уже за 70. Я не думаю, что это прекрасный возраст, чтобы менять какие-то установки. Точно знаю, что у нее нет гомофобии, но в том мире, в котором она живет, это некая маргинальная история. То есть это вопрос не страха, а заботы с моей стороны. Иначе я приеду, расскажу, уеду, а она будет сидеть переживать. 

С друзьями я не помню каких-то удивлений. Кто с кем спит — личное дело каждого.

Конфликтов на эту тему не было никогда. Этот год научил меня тому, что нужно всегда общаться. Если есть возможность увидеться с друзьями, то это нужно сделать. Нужно ездить на все тусовки, отмечать все праздники, все дни рождения людей, собак, день борща — неважно. Потому что ты никогда не знаешь, кто из друзей у тебя завтра из страны уедет. Весь 22-й год — цепочка человеческих потерь. Все, что ты можешь, — как можно чаще видеться с ними. 

Меня тревожит судьба подростков в связи с новыми законами против ЛГБТ. Потому что, скорее всего, у нас вырастет какая-то огромная волна суицидов на этой почве. Особенно в регионах, где не так доступны альтернативные источники информации. Живешь в маленькой деревне, и все, что ты видишь: геи — плохо, их сердца надо сжигать. У тебя не то что нет психологической поддержки, у тебя там еще и батя сидит, машет ремнем и угрожает таких, как ты, уничтожить. Скорее всего, вот таким ребятам будет еще тяжелее. И так было сложно, а настанет прям совсем ******. 

За них я переживаю намного сильнее, чем за себя. В общем, очередной репрессивный закон, который влияет на жизнь людей. Сейчас страх уже стал настолько перманентным: говоришь — страшно, не говоришь — тоже страшно. Какая разница? Есть, наверное, смысл опасаться, но от того, что я что-то не скажу, этот страх не исчезнет.

Наталья Ермолина

блогер и журналист, создатель культурного кластера в Петрозаводске, фитнес-тренер для «больших красавиц»

После начала «спецоперации» Наталья не собиралась эмигрировать, публично высказывалась против «СВО». Но из-за мобилизации уехала вслед за сыном в Черногорию. На нее завели дело о дискредитации армии РФ.

Я выросла в Украине, с пятого по девятый класс училась в Днепропетровской области. Днепр — город моего детства, у меня там отец жил, но все изменилось 24 февраля.

В этот день я организовывала ретрит в Подмосковье для молодых активистов, фигурантов уголовных и административных дел, которые пострадали от действий государства. На мероприятии были психологи, коучи и другие специалисты. Мы с единомышленниками собрались, чтобы дать молодежи знания о том, как себе помогать. И в этот момент началась «спецоперация». Конечно же, ретрит сорвался. Мы обсуждали происходящее и поддерживали друг друга. Плохо, что люди и так были травмированы государством. 

Я позвонила папе. Мы созванивались каждый день, но потом ему запретили часто пользоваться мобильной связью, мы разговаривали раз в неделю.

С помощью моих друзей-активистов я вывезла папу через Львов в Польшу на автобусе. Потом ему удалось добраться до Германии. Сейчас он живет там как беженец и получает пособие. 

Я поняла, что у меня заканчивается история с Россией, после объявления частичной мобилизации 21 сентября. Мне пришлось вывозить за границу сына. Его я отправила сначала в Казахстан, потом он гостил в Ташкенте у моей студенческой подруги, а оттуда через Стамбул добрался в Черногорию, снял квартиру. В ноябре я перебралась к нему в Будву.

Все вещи я раздала и уезжала из России с одним чемоданом. К счастью, в Будву переехало много людей из Петрозаводска. Образовывается диаспора, в нашем карельском чатике уже 25 человек. Так в новой стране у меня появились точки опоры: моя любимая оранжевая чашка, которую я забрала из дома, и мои карелы.

Сейчас мы снимаем квартиру с сыном и его девушкой. Моя дочь осталась в России. Она учится в колледже и мечтает стать актрисой, эмигрировать пока не хочет. Я занимаюсь проектной активистской деятельностью и продолжаю свой проект по фитнесу «Сто килограммов красоты». Сначала клиентки расстроились, что я уехала, но потом мы придумали собираться в видеочате в телеграме. Мы тренируемся с подручными материалами: бутылками из-под воды, яблоками, пачками гречки и кастрюлями.

В Петрозаводске у меня осталось успешно работающее арт-пространство, которое занимается ивентами и городскими сообществами. Это социокультурная площадка. Я хотела закрыть кластер, потому что на него постоянно приходили анонимные доносы. Но коллеги, которые остались в России, решили продолжать проект. И они прекрасно справляются. Петрозаводску очень нужно такое место, куда можно прийти и помолчать против всего происходящего ужаса.

За год «спецоперации» на меня успели завести административное дело о дискредитации армии за записи в моем телеграм-канале. Там было всего 20 постов и 500 участников. Я публиковала отрывки разговоров с друзьями о том, как мы справляемся в это сложное время. Суд назначил мне 30 тысяч рублей штрафа. Деньги мне собрал один из правозащитных каналов в течение суток. 

После отъезда из России я поняла, что не скучаю. Может, потому что последние месяцы жизни там были связаны с тревогой, и психика меня так защищает. Я испытала шок, когда переехала в безопасное место. С друзьями, которые остались в России, мы продолжаем общаться. Пока есть дружеские чатики, депрессия мне не грозит. 

Константин Воронецкий

волонтер

После 24 февраля выходил на митинги, привлекался к административной ответственности. Уехал из России, работал волонтером в Польше, помогал прибывающим туда украинцам носить чемоданы на вокзале. После с женой и маленькими детьми эмигрировал в Нидерланды.

Моя бабушка была пионервожатой, она меня воспитывала на книжках о пионерах-героях. В голове у меня всегда было, что наша страна, [тогда] Советский Союз, единая, братские народы и все такое. В девяностые наши пути разошлись, но это можно понять — братья и сестры, повзрослев, тоже не вместе живут. Но чтоб братьев убивать? 

Я читал про опыт, в котором собаку кормили из квадратной миски всю жизнь, а потом у нее на глазах сделали миску круглой, так она с ума сошла — у меня похожие ощущения от этой ситуации, в голове не укладывается. Состояние, как будто тошнит, ничего не хочется и ничего не понять. Я думал, максимум месяц это продлится, народ такого не вытерпит — а смотрю: ничего, все нормально переносят. 

Я сначала не ходил на митинги, мы живем далеко от центра, у нас маленькие дети — жена боялась, что меня задержат и посадят. Но 6 марта уже не выдержал, пошел — и сразу в автозаке оказался, даже до митинга не добрался. После этой истории я решил поехать в Польшу волонтером, хотел помогать прибывающим из Украины. Почти месяц там носил чемоданы и сумки. 

Организация, которая этим занимается, запрещена в России, и, если я вернусь домой, с большой вероятностью сяду в тюрьму, так что пришлось попросить убежища в Нидерландах.  

В волонтерском корпусе в Польше у меня будто много новых братьев и сестер появилось, один помог мне с билетом в Амстердам, другой подарил рюкзак — деньгами никто там не разбрасывается, но взаимопомощи много. 

В первом лагере для беженцев, куда я попал в Нидерландах, тоже были непростые условия.

Через полтора месяца меня перевели в другой лагерь. Я встретился с организацией, помогающей политическим беженцам, и рассказал им, что у меня в России есть семья и дети. Мне сказали, что воссоединение может занять лет пять-шесть, так что жена прилетела по турвизе и попросила убежища, еще около полутора месяцев у нас ушло на то, чтобы получить возможность жить вместе. На билеты потратили около тысячи евро, но деньги — ерунда по сравнению с перспективой пять лет не видеться.

У нас в России осталась квартира, только этой весной закрыли ипотеку. Теперь шутим, что будем ждать новую перестройку, чтобы вернуться и жить. Сейчас мы в Амстердаме в лагере для беженцев — он похож на профилакторий при заводе. Не кормят — платят пособие, на которое ты обустраиваешь свой быт, ездишь в магазин за продуктами — он, кстати, неблизко, поэтому сразу купил велосипед с рук. В нашем лагере для беженцев в основном сирийцы, есть марокканцы — я раньше географию так хорошо не знал, как сейчас. Есть и украинский корпус. Я много общаюсь с украинцами. За всю жизнь столько «спасибо» не слышал, сколько здесь, и это не формальная благодарность, а такая искренняя и глубокая, что тебя это очень мотивирует помогать больше.

Нам будет непросто: нужно искать работу, жилье, получать вид на жительство. Все это идет очень медленно, подвижки начались только через несколько месяцев, но это лучше, чем в тюрьме. Вернуться и молчать я не смогу. 

Филипп Попов

студент из Москвы

Филипп — один из авторов этого текста. «Такие дела» решили рассказать его историю тоже. После начала «спецоперации» молодой человек понял, что карьера политолога в России его не интересует, и решил стать журналистом.

23 февраля мы отмечали день рождения друга в моей родной Перми. Мы с друзьями обсуждали, что вот-вот что-то страшное может начаться. Я вернулся в Москву в ночь на 24 февраля, и буквально через несколько часов начались новости о начале «спецоперации». Меня тронуло, что это происходит именно с Украиной, потому что по разным причинам это очень близкая для меня страна. Кошмар и ужас. В тот день у нас в университете как раз проходили семинары по международными отношениям. Такая дурацкая ирония.

Первое, что захотелось, — выйти на митинг, что я и сделал. Нас с другом задержали и прокатили в автозаке. Суд назначил мне 10 тысяч рублей штрафа по административной статье. 

На самом деле февраль и март 2022 года — это туман, кошмар и безысходность. Хотелось хоть что-то делать, в чем-то быть полезным. Я учусь на специальности «политология», но всегда хотел заниматься спортивной журналистикой — с детства смотрел с отцом по телевизору все матчи и олимпиады. Потом меня поглотили журналистские проекты на YouTube: Юрий Дудь, Катерина Гордеева и другие. Четыре года на журфак тратить не хотелось, и я решил учиться на политолога, потому что в целом интересовался политикой. 

Но политическим деятелем я себя никогда не мыслил, потому что политика, на мой взгляд, — это всегда история про компромиссы. Я немного работал в предвыборной кампании в Госдуму.

Мне кажется, [после 24 февраля 2022 года] невозможно быть честным и независимым политиком в России, несогласным с основным курсом, и оставаться на свободе. Поэтому я и начал искать независимые редакции, которые еще остались в стране, где я бы мог реализоваться как журналист. Решил попробоваться стажером в «Таких делах», и получилось. Мне кажется важным оставаться в России, тем более я пришел в медиа, которое пишет про социальные проблемы людей.

Хочется верить, что рано или поздно весь этот ад закончится. 

Материал подготовлен при участии Филиппа Попова

• Теги:
• спецоперация