Мои дикие дети в лучших театрах Москвы
Как-то я узнала, что мама Чарли Чаплина постоянно водила его в кино. И вот что из этого вышло. Я встрепенулась и два года — со скидками и кешбэками — водила детей в кинотеатр. Чем я хуже мамы Чаплина? Мы пересмотрели массу непростого, неожиданного, порой редкого и удивительного кино. Но на культурной оси книг-кино-выставок я как-то совсем упустила театр. Оказалось, дети мои вообще не представляют, что там происходит
Однажды в плотно забитом зале МХТ имени Чехова, где яблоку негде было упасть и куда мы попали по счастливым контрамаркам, дочь начала выбирать себе место — будто она в нашей провинциальной, едва заполненной филармонии, — закатывать глаза и вообще проявлять непонимание всей торжественности момента.
«Дикие дети какие-то, — подумала я. — Точно мои?» И в следующий отпуск срочно купила билеты в несколько московских театров.
С собой взяла трепетного, впечатлительного сына 11 лет. Этот точно большое искусство должен был оценить и другим передать.
Из спектаклей выбрала те, что подходили по времени и деньгам: коротко пробежалась по описанию на сайтах, руководствовалась принципом «что интересно мне, будет, вероятно, интересно и ему».
Первым оказался спектакль театра «Современник» «Игра в джин» с прекрасной Лией Ахеджаковой. «Увидишь великую актрису», — сказала я сыну. Два пенсионера в доме престарелых играют в карты, должно быть весело.
Мне удалось даже взять билеты на пятый ряд, почти близко!
Полспектакля ребенок адаптировался. То шумно шмыгал носом (аллергия), то непроизвольно клацал пластиковой бутылкой (попить!), я шипела, округляя глаза: «Тише! Это театр!» — но в итоге все-таки успокоился, угнездился, от души хохотал и смотрел во все глаза.
На следующий день мы пошли на спектакль «Деревня дураков» на малой сцене МХТ имени Чехова. Зачем-то я взяла билеты на первый ряд, видимо, от жадности.
В афише на сайте была фотография с одним актером (как хорошо, моноспектакль!) и речь шла об учителе, переехавшем из большого города в какую-то глушь (школа, наша тема, то, что нужно! — решила я).
Ошиблась я по всем статьям. Занавес раскрылся, и перед нами на расстоянии вытянутой руки предстали актеры, их было много. Буквально в двух метрах от нас. Точно не моноспектакль, ну ладно.
Неожиданно на сцену в образе вечно пьяной проститутки вышла Евгения Добровольская. Я шепнула ребенку, что это еще одна театральная звезда (мол, тебе повезло), и приготовилась ждать обещанного учителя.
Учитель оказался не главным, пьеса — тяжелой, ребенок мой в зале был единственным (кто бы стал ставить над детьми такие эксперименты), но и это было еще не все.
В какой-то момент на сцену вышел знаменитый артист почтенного возраста. Играл он совершенно прекрасно, и одна рука у него была в черной перчатке. Как будто усохшая, почти безвольно висела вдоль тела. Он что-то говорил, спектакль шел своим чередом, когда ребенок вдруг шумно задышал мне в плечо.
— Мама, мне пло-о-охо, я не могу на это смотреть…
— На что не можешь? — шепчу в ответ (первый ряд!).
— На этого актера, на его руку, меня тошнит… — шумно дышит и отворачивается.
— Ну выйди, подыши, — говорю, — сходи в туалет, только пригнись! (Что за помутнение было со мной, когда я брала первый ряд?)
Проходит десять минут, пятнадцать — его нет, я волнуюсь: вдруг дверь заклинило в туалете, потерялся, позвонить не может! Сама пригнулась, выхожу, сталкиваюсь в проходе с сотрудницей театра, та в ярости:
— Вы что?! У нас директор в зале! Это же первый ряд! Он нас убьет!
Мои шторки падают, яростно шепчу в ответ:
— Мне все равно, что он с вами сделает, у меня ребенку плохо!
Начинаю что-то объяснять про руку, господи, кому это интересно…
— Да посадили мы вашего ребенка с другого конца, вон там! Идите!
Кое-как на приставных стульях мы досидели до антракта. Я нервно вышла курить в Камергерский.
«Детка, — говорю, — понимаешь, вот представь: есть пожилой актер, у него больная рука, он мог бы сидеть на пенсии, но он востребован, он играет на сцене, ему аплодируют зрители, у него есть работа, мы должны порадоваться за него, это счастье, понимаешь?»
Побледневший сын кивал и твердил, что все будет хорошо, он понял про радость и счастье, и да — он уверен, и нет — вернемся на свои места.
Как я и предполагала, второй акт начался с длинного монолога почтенного актера, ребенок дышал мне в плечо, я как на иголках думала о директоре, а еще о том, как этот актер придет домой и скажет, например, жене: «Видел сегодня в театре дуру одну, притащила ребенка на тяжелейшую пьесу, шастали туда-сюда на первом ряду, понакупают билетов, провинциалы…» И что труппа нас проклянет, эксперимент провалился, я неудачница и куда мне до мамы Чаплина.
— Мама, я так устал… — выдохнул сын по пути домой.
— Конечно ты устал, сильный спектакль — это эмоциональный удар, это значит, искусство тебя коснулось, тронуло, заставило переживать, это душевный труд…
— А помнишь отца Константина? Он та-а-ак долго на меня смотрел в упор. А я тоже взгляд не отводил…
(Конечно, он на тебя смотрел: сидит единственный ребенок в зале рядом с безумной мамашей, вокруг хаос, тлен и дно, а у него молчаливая сцена — куда ему смотреть.)
— А этот актер еще где-то играет, пока мы тут? Давай встретим его после спектакля?
О, думаю, как проняло моего дикаря.
В Театре.doc, заглянув в зал, ребенок удивленно выдохнул: «И это театр?!» Перед ним было пустое пространство с темными стенами и несколькими рядами пластиковых стульев. Сотрудница даже обиделась: «Театр, мальчик, может быть в любом месте!» Один — ноль. Это, действительно, был и другой театр, и другое впечатление.
На спектакль «Бег» с Анатолием Белым в главной роли на большой сцене МХТ имени Чехова мы пришли уже совсем подготовленными.
«Наконец-то можно будет пощелкать водой», — помахивая бутылкой где-то в третьем ряду балкона под потолком, подмигнул мой новоявленный театрал.
Спектакль просмотрел на одном дыхании и часто позже вспоминал.
И потом все пошло как по маслу. В театре Резо Габриадзе в Тбилиси я с легкостью отпустила его на первый ряд, а сама взяла билет на последний. Чудо, которое мы там пережили, еще долго вспоминали после…
В следующий приезд я с легкостью привела дочь на первый ряд малой сцены Театра имени Ермоловой, и мы не могли оторвать взгляд от Форреста. В «Современнике» на «Трех товарищах» сидели уже как свои, РАМТ и пространство «Внутри» стали как родные.
Задача была выполнена, дети в театрах освоились и дома на местные, вполне взрослые постановки уже могли ходить самостоятельно. Они знают, куда идти, кого спросить, как себя вести и как все происходит. Театр стал для них заведением естественным и понятным.
Недавно я рассказала детям, что Лия Ахеджакова больше не участвует в спектакле «Игра в джин». Сын-то видел, дочь — нет, и мы решили показать ей отрывки видеоверсии. И как-то мгновенно окунулись в воспоминания, и оказалось, что трогательный мой мальчик помнит множество цитат, и моментов, и поворотов сюжета, и карты, падающие сверху в конце… И что она сказала, и с какой интонацией…
Спектакль оставил в нем гораздо больше, чем я рассчитывала.
И вот за этот свет, за радость знакомства со сценой, за красоту игры, за глубину пережитых чувств, заставивших моего ребенка о чем-то подумать, что-то запомнить, к чему-то прикоснуться, я хочу сказать Лие Меджидовне огромное спасибо. Сказать, что все не напрасно, и каждое слово находит своего слушателя, и что мы бесконечно благодарны ей за театр, в котором она, безусловно, великая, народная, необыкновенная и любимая зрителем актриса.
— Теперь Лия Ахеджакова не может играть в своем театре.
— Почему? — удивился ребенок.
— Потому что ее отстранили за гражданскую позицию.
— А так можно? Ты же говорила, она большой профессионал и очень известная…
— Так нельзя, но бывает. Я очень рада, что ты успел увидеть ее на сцене. Надеюсь, времена изменятся и увидишь еще.
Очень сложно оказалось объяснить ребенку, почему и Театр.doc, и пространство «Внутри» сейчас находятся под давлением. Мы как-то мгновенно оказались в мире, где актеры и целые труппы гонимы за то, что они думают. Культура стала частью политических решений, что уже было в нашей истории — и вот опять.
Но настоящее искусство, которое открывает и питает внутренний мир человека в любом возрасте, сколько ни вымарывай имена режиссеров из афиш и ни выгоняй из театров актеров, во-первых, вечно, во-вторых, по силе своего влияния — безгранично. И это отменить невозможно.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
