О нелегкой жизни принцесс
На полочке стоит фото 58-летней Лены в зимней форме ФСИН. Рядом с фотографией — игрушки, подарки от бывших коллег с «зоны». За стенкой спит 13-летняя Вика. Сразу пообщаться с ней не получается: в ответ девочка только рычит и скалится. Вика — уже пятая приемная дочь Лены. Четыре девочки, которых она вырастила, теперь живут отдельно. Все они социальные сироты, дети алкозависимых жителей карельского города Сегежа
В северном небе над деревянными домами стоят клубы дыма — это работает целлюлозно-бумажный комбинат, весь город пропитан едким запахом, напоминающим тухлую капусту. К дому Лены нас провожают бездомные собаки, их в городе очень много. Говорят, в некоторых районах бродят и волки.
Главная площадь Сегежи, по сути, пустырь, как раз рядом с ним живут Лена и Вика. Магнитный замок в подъезде не работает, внутри изрисованные светло-зеленые стены, окурки, обшарпанная лестница. На фоне всего этого квартира Лены выглядит фантастически: чистота, новые обои, порядок, все разложено по полочкам.
Сама Лена встречает нас в яркой футболке с картинками из аниме и сразу предлагает позавтракать. Она выглядит моложе своего возраста: тонкие ноги и руки, гладкая кожа, ухоженные темные волосы, прямая челка.
В детской стоит двухъярусная оранжевая кровать, у окна — широкий стол, книжки и игрушки расставлены по местам. Лена рассказывает, что комната не всегда выглядела идеально: приемные дочки когда-то устраивали здесь такие драки, что приходилось неоднократно менять мебель, собирать по кускам разбитые зеркала и даже чинить изрезанный ножницами потолок.
Сейчас в детской сидят внучка Лены по имени Дарина и приемная дочь Вика. Девочки занимаются: Дарина читает вслух рассказ из книги «О нелегкой жизни принцесс», а Вика что-то записывает в тетрадь. Это основа домашних занятий Вики: переписывание, чтение вслух и попытки изложения.
Вике 13 лет, она на три года старше Дарины, но выглядит ее ровесницей: хрупкая и очень худая, не по возрасту маленькая. Она похожа на куклу: большие глаза и рот, глубокий взгляд снизу вверх, густые волосы подстрижены «под горшок». Когда Вика только попала к Лене, она не разговаривала, с трудом умела жевать, серьезно недобирала в весе. Многое за семь лет исправилось, но худоба сохранилась.
Лена признается, что ей было трудно приучать своих девочек к обильной еде и хорошей одежде: в кровных семьях они привыкли совсем к другому. «Девочки могли мои котлеты в унитаз кидать и просить купить им дешевых пельменей, — вспоминает она. — К нормальной жизни приучить труднее всего. Переодеться, помыться — вообще кошмар. Родственники удивлялись сначала: “Как Лена наша, чистюля, возьмет детей из детского дома?”»
С Викой повезло: она хоть и с трудом набирает вес, но ест хорошо и много. Когда мы с Леной будем обсуждать причины ее решения брать детей, она скажет: «Мне хотелось о ком-то заботиться. Я люблю готовить, а одной — кому? Муж-то дальнобойщик». С едой у Лены и Вики связано много ритуалов, готовка — одно из их любимых совместных занятий. Пока Лена стоит у плиты, Вика обязательно что-то читает ей вслух, чтобы готовилось быстрее и веселее.
На обед Лена предлагает целое меню: каждая девчонка выбирает себе любимое блюдо. Еще мы пьем компот, ягоды для которого Вика собирала вместе с Лениным мужем. Вот только ест Вика не сидя за столом, а стоя у окна: тарелка на подоконнике.
«Она так ест быстрее, — объясняет Лена. — Будет сидеть — начнет отвлекаться и медлить, а в школе так можно и без обеда остаться, там не дадут два часа. И на рыбу лучше смотреть сверху, чтобы видеть все кости».
Отношения Лены и Вики трудно назвать теплыми, но Вика выглядит расслабленной и радостной, к тому же у нее отличные отношения с Дариной — а это индикатор того, что девочек не сравнивают. Но приемную маму Вика называет тетей Леной, и ни разу за весь день они не прикасаются друг к другу.
«Беру только девочек — все равно каких»
История приемного родительства Лены и ее мужа Сергея началась еще в 1990-х. Обоим было около 25 лет, дочь Таня ходила в садик.
«У Тани воспитательница такая хорошая была, — вспоминает Лена. — Как-то раз приходим, а ее нет. Они с мужем выпивали, он толкнул ее, она ударилась о батарею и умерла. Отец в СИЗО, мать на кладбище, а их сын остался один — первый класс. Родственников нет. Мы совсем были молодые, никто не подсказал, как его усыновить. Но после этого я жила с мечтой о сиротах».
Сергей, муж Лены, всегда был водителем. Работал на хлебовозке, потом стал дальнобойщиком, начал трудиться в Финляндии и лучше зарабатывать. Это позволило Лене проводить больше времени с дочерью. Но время шло, дочка росла, и Лена время от времени вставала на биржу труда. Так ей пришло предложение поработать на «зоне». «Муж меня вел туда за ручку, не хотел до последнего, чтобы я соглашалась, но и запретить не мог, — говорит она. — Я устроилась сначала в отдел кадров осужденных, потом на посылки, потом в охрану».
В колонии Лена проработала шесть лет. Ушла, потому что не выдержали нервы: «Там такой змеюшник, всем лишь бы наговорить друг на друга, подставить, а я тихая такая была. Курить там начала, хотя до этого даже запаха не переносила».
Впрочем, было и хорошее: коллеги Лены и осужденные, с которыми ей приходилось общаться, уважали ее за справедливость, ей даже удалось найти на работе друзей. До сих пор на улице кто-нибудь подходит к ней с приветствием: «О, семерка!» (так в городе называют ФКУ ИК-7 УФСИН).
Детей Лена с Сергеем больше не рожали: «Были 90-е, годы тяжелые, там то убийства, то кражи, а муж работал дальнобойщиком, — объясняет Лена. — Сложная и страшная жизнь. Муж мне работать не разрешал: вдруг с ним что-то произойдет? Помощи ни от кого не было, мы все сами. Дочь уже выросла, мне было 44 года, надо было себя куда-то деть».
Вскоре после ухода из колонии Лена увидела в сегежской газете объявление о наборе в полугодовую школу приемного родителя при детском доме. Лена посоветовалась с мужем и дочерью, оба сказали: «Конечно, иди». Сергей на тот момент работал вахтой в Петербурге и дома бывал с большими перерывами, поэтому супруги оформили развод, чтобы облегчить бюрократический процесс.
Лена отправилась на подготовку, заполнила анкету. В пожеланиях к ребенку указала: «Беру только девочек. Все равно каких».
На очередном концерте в детском доме рядом с Леной посадили Настю. Она стала ее первой приемной дочерью.
Настя и Алена
Лена рассказывает, что родители Насти «не работали и пили по-черному». Их четверо детей — два мальчика и две девочки — ели что найдут, а большую часть времени «висели на гвозде»: во время пьянок родители подвешивали малышей на гвоздь, чтобы те не мешались под ногами.
Когда Настя была еще грудной, пьяные родители упали на нее — в прямом смысле слова. Сломали ей бедро и ключицу. К врачам не обратились, кости срослись неправильно. До четырех лет девочка только ползала по полу, родители держали ее в квартире. Потом — детский дом, жизнь от больницы к больнице. На встречу с будущей приемной мамой Настю привели в пышном платье, чтобы в глаза не бросалось искривленное тело. Насте было шесть лет, помимо физических проблем, она имела диагноз «умственная отсталость».
Тем не менее единственное, что пугало Лену, — Настина семья. Во-первых, она хорошо знала образ их жизни, поскольку они жили недалеко от ее дачи. Во-вторых, признается Лена, все кровные родственники девочки, кроме мамы, — цыгане. Это тоже пугало — и не только ее, но и других кандидатов на роль приемных родителей.
И все же она решилась взять девочку. Сперва приводила домой на несколько дней, привыкала. Когда почувствовала, что получается, перевезла девочку насовсем. Она до сих пор зовет Настю Цыганочкой. Сегежская цыганская община Лену за этот поступок уважает, всегда здоровается с ней на улице.
«Цыганочку дали трудную, и никто ничего не подсказывал, — говорит Лена. — Сколько слез я с ней пролила из-за беспомощности: инвалидность, надо лечить, ездить по больницам, а в городе нет врачей… Я всему училась сама, а когда опыт накопился — почему не брать и таких? Так я жила бы одна, было бы скучно. А с ними я увлечена».
Второй приемной дочкой Лены стала 12-летняя Алена из того же детского дома. Ее кровные родители тоже алкозависимые и тоже из Сегежи. Из предыдущей приемной семьи Алену пришлось забрать: девочка воровала, постоянно врала пожилым родителям и сбегала от них.
«А я говорю: “Посмотреть хочу!” — смеется Лена. — И мне она так понравилась. На меня в детстве чем-то похожа. Все меня отговаривали: “Такой ребенок!” А мне ничё. Она хотела куда-то уйти, боялась детского дома».
«Ребенок нужен для радости»
Муж приехал из Питера, когда Лена уже забрала Настю и Алену. «Они обе были такие худенькие, легкие, — вспоминает она. — Шестилетнюю Цыганочку мы носили на руках, как маленькую лялю, — такой она была крохотной. Ее все вокруг удивляло: крапива, елка на улице — все было впервые, она шесть лет дневного света не видела».
Настю сразу же стали лечить, с ней приходилось регулярно ездить в Петербург, где для нее изготовили корсет. В школу пойти сразу не получилось, нужно было заниматься и готовиться дома: в шесть лет Настя не умела ни читать, ни писать, ни разговаривать. Лена водила ее на кружки, занималась с ней дома самостоятельно, муж с кровной дочерью тоже помогали.
«На детей я тратила свои деньги, Сергей привозил вещи. Деньги в гроб с собой не заберешь, а сколько нам этой жизни дано? — рассуждает Лена. — Мы и в кафешках ели, и одевали их красиво, и ездили в Питер отдыхать. Это было для радости, для моей и их радости. Ребенок нужен для радости — и всё. Сложно с ними, но ты и не сидишь [просто так] целыми днями, и видишь хотя бы какие-то изменения».
Родственники Лены не понимали ее решения. Родные сестры даже подозревали, что «таких детей» она берет из-за денег (приемным родителям полагается пособие).
«Они сами не работают, у них мысли об одном: где деньги на выпивку взять, — говорит Лена. — Они думают, мы тут деньги зарабатываем с этим крошечным пособием. А на самом деле просто завидуют. Муж меня балует, одежду привозит, девочек любит…»
Когда Алене исполнилось четырнадцать и пришло время получать паспорт, она решила взять фамилию Лены и Сергея (отчество менять не пришлось, она и так была Сергеевна). Она уже хорошо училась, занималась танцами. А потом в ее жизнь вернулась родная мать — по словам Лены, нашла мужчину, который на время вытащил ее из пьянок и жизни в подвале, родила от него двоих детей и решила вернуть контакт с дочерью.
Алена стала ходить к маме в гости. «Какими бы мамы ни были, они все равно к ним тянутся всегда», — поясняет Лена. Кровная мама решила восстановить родительские права, у Алены тоже появилось желание вернуться. Лене удалось настоять на том, чтобы переезд произошел не раньше чем через год, когда мать Алены доделает в квартире ремонт.
В кровной семье Алена скатилась на двойки, пережила попытку суицида, еле окончила школу, переехала в Петрозаводск, там попалась на краже бутылки водки. Сейчас вышла замуж, родила ребенка. Фамилию Лены Алена сохранила.
Лена и Вероника
Мы собираемся на прогулку в цветочный магазин. В нем работают еще две приемные дочери Лены — сестры Лена и Вероника. Они совсем не похожи на коротко стриженных девочек-разбойниц с фотографий, что стоят у Лены дома. У девушек длинные волосы, накрашенные глаза, стройные фигуры. Лене сейчас 24 года, Веронике — 22.
Лена гладит по голове Веронику, спрашивает, чем ей помочь. Вероника прописана в аварийном доме, их много в Сегеже, сейчас ей нужно отсудить долги по коммуналке.
— У меня на следующей неделе будет одна Вика, дочка с внучкой уезжают в отпуск, займемся вместе твоими долгами, — обещает Лена. — Кстати, давно у вас Цыганочка не была?
— Настька приходила недавно с сыном, он уже ходит. Как обычно, жаловалась на жизнь.
После краткого обсуждения новостей Лена прощается с дочками, и мы уходим. По дороге узнаем биографию девочек: отец умер рано, мать пила. Первая дочь — Лена — была желанной. Во время второй беременности мать стала употреблять наркотики, пыталась вытравить ребенка. Вероника получила диагноз «умственная отсталость». Дальше по накатанной: мать лишили родительских прав, девочкам долго подыскивали приемную семью, и тут появилась Лена. Веронике тогда было восемь лет, Лене-младшей — десять.
«Девочки были дикие, дрались, ломали всю мебель, — качает головой Лена. — Пойдут гулять — вернутся все в грязи, у порога щетками приходилось чистить. Сбегали от меня, воровали — все было… Сейчас они уже со смехом вспоминают старые привычки».
Мы спрашиваем Лену, почему она снова и снова брала таких трудных детей. Ведь таких берут реже всего: подросших, со страшным семейным анамнезом, с диагнозами и кровными родителями под боком.
— Первых взяла – год-два как на вулкане живешь, ни минуты покоя, — соглашается Лена. — Потом они успокаиваются, привыкают. И уже чего-то не хватает, драйва вот этого… Берешь следующих детей. Не хватает этого — постоянно быть в напряжении.
— Вам нравится решать сложные ситуации?
— Да, привыкаешь к такой жизни, крутишься-вертишься. А сейчас я уже отдыхаю, читаю очень много, другой вид жизни. Полнеть зато стала. А то крутилась как белка в колесе.
— Но какие-то проблемы все равно остаются?
— Самое тяжелое — это родственники. Опека орет, что с [кровными] родителями надо запретить встречаться. А что делать? Ты живешь с ними в одном городе, знаешь их, они буквально твои соседи. Дети растут, за ручку их водить везде невозможно. Родители начинают появляться и влиять. Я сейчас всем советую брать детей только из других городов.
«Бросилась прятать ножи, но не успела»
Подрастая, Ленины приемные дочери все чаще общались с кровными семьями. Лена говорит, что причин тому много: и тяга к своим, и возможность отлынивать от правил в родной среде (например, не носить корсет и не делать уроки), и заискивание самих родителей с целью получить часть детских пособий. Все это, по мнению Лены, накладывало тяжелый отпечаток на психику девочек.
В подростковом возрасте у Насти (Цыганочки) стали появляться суицидальные мысли — вплоть до попыток самоубийства. Лена и Вероника тоже росли, входили в пубертат и все чаще сбегали на долгие прогулки, которые иногда кончались гостеванием у родителей. В лучшем случае девочки приносили оттуда вшей. А однажды 14-летняя Настя и 16-летняя Вероника оказались в доме родителей Насти и застали там очередную пьянку. Мать стала тыкать отца кочергой, начался скандал. Настя бросилась прятать от отца ножи, но один убрать не успела. Удар пришелся прямо в паховую вену, и мать Насти умерла на месте.
После похорон Лена была вынуждена отправить девочек в психиатрическую больницу — боялась, что они нанесут себе вред. Она стала чаще уезжать с детьми к мужу в Петербург — подальше от Сегежи и их родственников.
«Хорошо, что у меня муж жил в Питере, можно было к нему в гости ездить, — говорит Лена. — В Москве у сирот льготы, пособия в разы больше, лагеря каждый год, а нам сейчас второй год не дают путевку… Россия одна, а разница такая большая — вот это обидно. Поддержки не хватает, чтобы дети увидели мир, человеческий мир».
Настя, Лена и Вероника прожили с Леной до 18 лет. Они отучились в школах, Лена скопила детские пособия девочек таким образом, чтобы каждой хватило на покупку квартиры в Сегеже. Лена и Вероника работают в цветочном магазине, а трудоустройство человека с умственной отсталостью — победа даже для большого города. Настя выпрямилась и исправила горб, родила здорового ребенка, хоть Лена и переживает, что та «вляпалась в созависимые отношения». Всем своим выросшим приемным детям Лена продолжает помогать.
* * *
Мы сидим с Леной вдвоем на кухне, она рассказывает о своих девочках, одновременно делая заказы на маркетплейсе и восторгаясь песней Хабиба «Ягода-малинка».
— Мы с подругой ходим в бар отдыхать — стараемся раз в неделю. С молодежью скачем там. Она-то постарше меня: мне 58, а ей 61. Наскачешься, напляшешься — зарядка. Приходим, естественно, шашлычок закажем — и танцевать!
— Муж не против?
— Сергей мне, наоборот, звонит по пятницам и ругается, если я еще не накрашена (Ленин муж продолжает работать дальнобойщиком в Финляндии. — Прим. ТД). Он знает, что мне мужики не нужны, мне надо потанцевать, расслабиться. Психологи из Петрозаводска приезжают к нам, приемным родителям, раз в полгода, говорят: «Музыку дома включите, потанцуйте». А дома — это не то, мне нужно чье-то внимание, атмосфера…
Не «мама», а «тетя Лена»
В Сегеже катастрофические дороги. Большие круглые дыры в асфальте, в лучшем случае помеченные колышком, — обычная история. Когда мы с Викой и Дариной идем мимо одной такой дырки, Дарина приходит в восторг: «Это же как ловушка в нашей настольной игре! Можно туда прыгнуть, и попадешь на старт, домой. А в лужу наступишь — два хода вперед».
У Дарины с Викой идеальные дружеские отношения. Дарина понимает, что Вике нужна помощь: защищает ее, бережно с ней общается, знает, когда Вика устает, и умеет вовремя ее успокоить.
А вот Лена совсем не обнимает Вику. Когда мы предлагаем сделать совместный портрет, Лена отказывается даже взять ее за руку, только зажимает между пальцами ушко плюшевой мыши, которую Вика держит на коленях.
— Когда я первых брала — была любовь как к своим, были обнимашки. А это плохо кончается для них: когда они встречают своих [кровных] родителей, это на психику очень влияет, — говорит Лена. — Ко мне есть привязанность, а родная мама, какая бы она ни была, она мама. Они встречаются с ними, дружат, и психологически им это очень сложно. Вроде и там «мамочка», и тут переходить на «тетя Лена» некомфортно. Вике я хочу помочь приспособиться к жизни, показать ей мир. Веронике до сих пор помогаю с документами, потому что она плохо читает и анализирует текст. Так будет и с Викой. Мы с ней повсюду вместе. Но у Вики есть кровная мама. И если она когда-нибудь появится, ей будет очень тяжело. Я это проходила. Поэтому — «тетя Лена» и «дядя Сережа». Иначе больно и им, и мне.
— Вика знает, что у нее есть кровная мама?
— Вика, иди сюда. Как тебя зовут полностью?
Вика медленно выходит из комнаты. Она держит себя за нос, смотрит в пол. Так мы молчим полминуты.
— Ладно, иди читай. А если не читаешь, то ложись спать.
Когда Вика закрывает дверь, Лена говорит нам:
— Знает она свою фамилию, просто не захотела говорить. Все ее родственники исчезли, она никому не нужна.
Попав к Лене домой, шестилетняя Вика не умела разговаривать, только рычала и скребла по холодильнику. Со слов Лены, Вика в детстве часто оставалась наедине с собакой и переняла ее привычки. Кровная мама пыталась избавиться от Вики, топила ее. От этого девочка панически боялась воды. Сейчас страх прошел.
* * *
Уставшая к вечеру Лена выдает Дарине с Викой рюкзачки с печеньем и водой и отпускает нас на озеро. Едем на пляж в тонированной «четырке». По радио поет Юля Савичева:
Но не смотри, не смотри ты по сторонам,
Оставайся такой, как есть, оставайся сама собой.
Целый мир освещают твои глаза,
Если в сердце живет любовь…
Вика вдруг начинает тихо подпевать, глядя через люк на северное небо и верхушки сосен. На полу машины она находит тряпичную розовую бабочку и робко гладит ее тонкими пальцами.
«Любовь приемного родителя зачастую необязательна»
Елена Мачинская-Туманова
клинический психолог, психолог горячей линии «Дети в семье» (БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам»), мама приемных детей
Конечно, в идеальном мире существует идеальная картинка: полная благодать и любовь внутри приемной семьи. Здесь мы можем видеть, что, с одной стороны, с Викой была проделана колоссальная работа: ребенок социализирован, он ходит в школу, с ним занимаются. С другой стороны, нет нежности, нет чувств. И это, к сожалению, один из очень частых запросов на горячую линию: «я не люблю своего приемного ребенка». Это, конечно, очень горько, но любовь приемного родителя зачастую такая штука, которая не является обязательной. Да, в идеале хотелось бы ее иметь во всех семьях. Но на практике мы видим, что в каких-то семьях происходит «химия», а в каких-то — нет. Волшебной кнопки, которая включает любовь, не существует.
Люди берут детей с надеждой на то, что у них все сложится, они полюбят друг друга, как родные. Но почему-то «химия» возникает не всегда. Причем иногда очень странным образом, когда берут, например, двух детей, «химия» возникает с одним, а с другим не возникает. Причем первый ребенок может быть даже сложнее, чем второй. Некоторые родители говорят: «Я не могу, мне не нравится, как он пахнет, как он ко мне прикасается. Я стараюсь быть хорошим родителем, стараюсь все дать ребенку, но полюбить не могу. Что делать? Не стоит ли ему найти других родителей, которые его полюбят по-настоящему?»
Во-первых, никто не даст гарантии, что другие родители его полюбят. Во-вторых, для ребенка это будет колоссальнейший стресс — переход в новую семью. Он-то может считать, что его любят, сам любить, быть привязанным к семье. Ему может быть в этой семье хорошо, потому что к нему относятся справедливо, закрывают все его потребности, заботятся о нем. Он может и не догадываться, что у его родителей нет какой-то «химии».
Такое случается часто. И было бы здорово, если бы опека в таких ситуациях могла предоставить помощь психологов, которые могли бы помочь разобраться в чувствах и отношениях.
И, конечно, где нам вообще брать столько идеальных родителей? Была бы у нас огромная очередь за сложными детьми, мы бы устроили кастинг, но этой очереди нет. Поэтому я всегда говорю: давайте ребенку максимум того, что можете дать. Не все это связано с обнимашками и выражениями чувств любви. Забрать из школы, накормить, обуть, одеть, заниматься здоровьем ребенка, просто заботиться о нем — все это не требует сверхъестественной любви, но это уже очень много. Это то, чего нет у ребенка в детском доме.
У приемных родителей очень мало поддержки, особенно в регионах. Конечно, если бы у Лены был не психолог из Петрозаводска раз в полгода, а встречи хотя бы раз в неделю, то и полюбить было бы легче. Приемному родителю нужно плечо рядом, поддержка. Службу сопровождения семей необходимо развивать.
Лена — очень профессиональный родитель. Обычно кандидаты в приемные родители не представляют, что они будут общаться с какими-то пьяными родственниками детей, которые будут предъявлять свои требования.
При этом абсолютное большинство ребят в детских домах имеют кровных родителей. И те, кто попали туда не малышами, естественно, помнят этих родителей, знают их телефоны и адреса.
Конечно, мечта приемного родителя — это отказной с рождения грудничок от здоровой мамы, здоровый сам. Но в реальности ребята в детдомах редко соответствуют этому описанию.
Таких, как Лена, кто готов брать реальных детей, да еще и общаться с кровными родственниками, очень мало, они на вес золота. И пусть они будут профессиональными родителями, то есть скорее воспитателями, чем мамами, но они дают детям чувство семьи, чувство дома, учат, развивают. У ребенка уже действительно есть мама, которую он помнит. Но ему нужен другой значимый взрослый, на которого можно опереться в жизни, раз на маму не получается.
Не существует юридического термина «профессиональный родитель», но в сообществе он используется часто. Имеются в виду не те, которые ищут крошку, чтобы полюбить ее, а те, кто готов работать с трудным ребенком, которого полюбить сложно: с трудным поведением или вот с таким паровозом из мам, пап, бабушек, с которыми он хочет продолжить общаться.
Такие родители берут детей, которых не возьмут другие, их очень ждут. В Москве есть фонды, которые готовят, поддерживают, сопровождают именно таких родителей. И в списке требований к ним любовь не стоит на первом месте, если по-честному. Там стоит умение общаться с ребенком, умение эмоционально регулировать сложных детей, не обижаться, не бежать при первой сложности в опеку и не просить забрать у них ребенка.
Здорово, если учитель любит всех своих учеников, но мы же не ждем, что он будет каждого любить, обнимать и целовать. Профессиональные родители, наверное, в большей степени педагоги и специалисты. И их, повторюсь, крайне мало, намного меньше, чем сложных детей.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
