Остаться человеком, или Что не под силу Деду Морозу

В Белгороде все больше беженцев из приграничных районов. Как с российской, так и с украинской стороны. Сейчас в Белгородской области закрыт въезд в 49 населенных пунктов. Жители покинули эти места. Там слишком опасно. Как обустраиваются и о чем мечтают новые беженцы в городе, который тоже находится под регулярными обстрелами?

История в фотографиях

Анатолий и Оксана Микрюковы с восьмилетней дочкой Кирой приехали в Белгород 13 ноября 2025 года из Волчанска. Полтора года они прожили в своем доме, который оказался прямо на передовой.

Нет дороги назад

В мае 2022 года началось наступление на Волчанск. Семья поспешно выехала в Белгород. Микрюковых с украинскими паспортами не хотели надолго заселять в гостиницу, тем более сдавать им квартиру. Беженцы решили вернуться за вещами в Волчанск. На блокпосту им сказали: «У вас есть два часа». Но даже через час дороги назад уже не было.

Оксана худая, маленькая, с добрым и теплым взглядом. И у ее мужа и дочери такие же ясные, сияющие глаза. Это очень необычно для тех, кто совсем недавно выживал среди войны.

«Мы два месяца не выходили на улицу вообще. Сидели в доме и в подвале, — говорит Оксана. — К нашей соседке прилетела ракета. Ее дом весь снесло к нам во двор. Раз двадцать к соседям во двор прилетало».

Микрюковы топили печь дровами, раз в неделю включали газовый генератор, воду брали из насосной скважины во дворе. Ели то, что осталось от гуманитарной помощи (до мая 2024 года ее еще привозили): тушенку, крупы, свои помидоры и огурцы из заготовок.

«Дров хватало, — вздыхает Оксана. — Прилет — и сразу куча досок».

Кира боялась, плакала. Мама, чтобы ее успокоить, читала вместе с ней вслух книжки.

«Мы спускались в подвал, там свет у нас был, аккумулятор. И читали энциклопедии о животных. Кира очень любит животных. Это ее спасало».

Через два месяца, когда бои немного утихли, мама, папа и дочка вышли из дома — стояла оглушительная тишина, все вокруг было разбито, разрушено. Анатолий решил пройти по улице, проверить, насколько она безопасна.

«Передо мной побежала собака. Впереди она заметалась, не пошла. Там была растяжка. А вокруг были разбросаны лепестки, шарики круглые — маленькие бомбочки».

Анатолий вернулся в дом.

Ежиха, коза и нутрия

В мае 2025 года началась вторая горячая фаза наступления — и главной опасностью стали дроны.

По словам Оксаны, они постоянно жили в шуме пролетающих или зависавших над ними дронов. Дроны не только приносили смертельные сбросы, но и сами падали везде, взрывались. На соседний огород упала «Баба-яга» — тяжелый сельскохозяйственный беспилотник, переделанный под военные нужды.

«Мы научились отличать по звуку российские дроны от украинских, — говорит Оксана. — Одни свистят, а другие тарахтят… Но от этого не легче».

Мы разговариваем — и внезапно откуда-то с улицы доносится вращающийся вой воздуха. Анатолий хватается за грудь, оборачивается. Балконная дверь отошла, из-под отклеившейся резинки с этим звуком в комнату рвется ветер.

«Вот у дрона именно такой звук». Плечи его вздрагивают.

Анатолий рассказывает, как сбросом с дрона в их доме полностью разрушило крышу. Он закрыл ее металлом. И сверху накидал битый шифер — чтобы, когда дрон сбрасывает гранату, шифер принимал на себя часть взрыва. В дом попал снаряд, пролетел через зал в комнату. Окна в доме вынесло вместе с рамами. Анатолий заложил их кирпичами. Во дворе белой краской сделали большую надпись «Люди».

Оксана сажала и полола огород. Растила клубнику.

«Ну есть-то нам что-то надо. Что было делать? Дрон прилетает, я ему показываю, что я с тяпкой. Ну, мол, что ты от меня хочешь… Я тут картошку сажаю».

К семье в дом стали приходить животные со всей округи.

Только за одну ночь в мышеловку могло попасться 50 мышей. Кот Сема так объелся мышами, что его тошнило. Оксана, Анатолий и Кира из поролона делали домики для кошек.

«Ежиха к нам по вечерам приходила, — вспоминает Оксана. — Мы ей мышь всегда выносили. Нутрия прибилась еще маленькой совсем. Было засушливое лето, и она пришла воду пить».

Кира показывает фотографию — черный кот с рассеченной раной на голове.

— Это мой кот Степа. Ему в голову осколок попал. Мы его лечили. А еще собаке Жуле в голову и спину попало, когда к нам FPV-дрон прилетел. Мы ее тоже лечили.

— Козе на соседний огород бегали за травой, — смеется Анатолий. — Дроны летят, а Оксана траву щиплет.

— А в подвале ежиха у папы под мышкой спала, — оживляется Кира. — Забралась туда, пряталась. Мама ежиху оладьями кормила.

Микрюковы подбирали и выхаживали контуженных взрывом стрижей. Собирали для них червяков и ловили мух.

«Если бы вы видели, как мы их кормили, — всплескивает руками Кира. — Второй стриж — это нечто было. Что мама с папой вытворяли! Мама раздвигала клюв, а папа ему муху засовывал». Оксана смеется: «Они не ели червяков. Просто приходили в себя и улетали».

Каждое утро семьи начиналось с того, что они варили две кастрюли каши для животных.

«Мы очень старались оставаться людьми, — произносит Анатолий, — но было такое ощущение, что тебя посадили в клетку, и ты сидишь и ничего не можешь. Числа меняются, а ты все равно в клетке. Мы делали каждый день одно и то же. Проснулся, приготовил завтрак, покормил животных, пошел растопил печку, испек хлеб, собакам нагрел воды, поубирался, помылся, помолился».

Оксана готовила в основном макароны, которые любит Кира. Суп с макаронами, на второе макароны и на сладкое тоже макароны. Чтобы себя побаловать, делали торт из картошки.

«Жарили большие драники, — вспоминает Оксана, — готовили сами майонез. И делали торт из драников и майонеза».

Дружба с дроном

Однажды Микрюковы услышали звук прилетевшего дрона. Собака испугалась, забежала в дом. Значит, был сброс, но снаряд не взорвался. Оксана и Анатолий вышли искать неразорвавшийся снаряд, и тут же прилетел следующий дрон, сбросил бутылку зажигательной смеси на крышу. Они ее потушили.

«Следом прилетает еще один дрон с зарядом, — продолжает Оксана. — Толик ему показывает: не сбрасывай, не сбрасывай. Мы решили, что все, это прилетели нас “разбирать”».

Разборкой называют снос дома до основания с помощью дронов, БПЛА и минометов. Анатолий написал на листке бумаге «Дети». Показал дрону.

«И он вроде улетел. Я Ксюхе и Кирюхе говорю: “Прячьтесь в подвал, походу, не сработает это”. А потом вижу, что дрон просто развернулся и висит, смотрит. И показывает как бы движением, мол, выйди. Я вышел и показал ему Ксюху и Кирюху. Он повисел, потом улетел. Мы спрятались в дом. Слышим, прилетает опять — и сброс. А взрыва нет. Мы знаем, что нужно ждать 10–15 секунд. Если взрыва нет, можно выходить».

Анатолий вышел во двор, посмотрел сброс — а там шоколадки. Крикнул: «Ксю! Там конфеты! Шоколад!»

«Кирюша объелась этих шоколадок, — улыбается Оксана. — Когда он прилетал, она ему рисовала сердечки и писала: “Спасибо от Киры”. А потом он нам записку принес: “Держитесь, мы вас отсюда вытянем”. И мы начали меняться записочками, на российской стороне стали организовывать наш вывод».

Дрон провожал их в дом на соседнюю улицу, туда, где еще остались мешки с пшеницей.

«Мы доходили до конца огорода, — вспоминает Оксана. — Дрон уже висел. Ждал нас и провожал до мешков с пшеницей и обратно. Он контролировал, чтобы с нами ничего не случилось».

Штык

Если уходить, то в утренних сумерках, в тумане, думал Анатолий. От реки идет тепло. Тепловизор дрона не может срисовать движение. И оптика сквозь туман четко не видит. С рациями нельзя идти, потому что разговоры перехватывают. Это серая зона. Обе армии тут смешиваются, улицы без всякого порядка и внятной границы заняты и одними, и другими.

«Проводник, мальчик с позывным Штык, ждал нас под мостом сутки, — рассказывает Оксана, — но мы не смогли к нему выйти. Туман рассеялся рано. Он пришел к нам сам на второй день. Без оружия. Потому что шел к гражданским. Мы его обогрели, накормили супом».

Выходить через поле нужно только по определенной тропе. Потому что везде мины и растяжки. Семье сказали держаться левее. Они шли на некотором расстоянии друг от друга. Впереди Штык, потом Толик, Кира, и Оксана в конце.

«Мы шли в тумане по полю и держались чуть левее, как и сказали, — вспоминает Оксана. — А Штык, получается, метров, наверное, за десять-двадцать до разрушенного моста взял правее… Толя ему кричал: “Не туда, левее!” Но он не слышал: рации не работали. У нас паника. И проводник подорвался. Ему оторвало пальцы на ноге. Он прыгал на одной ноге и кричал нам: “Давайте, давайте, ребята, идите!” Потом полз, прыгнул в речку, его с той стороны вытащили. А мы остались, малая начала плакать: “Я хочу домой, пойдем домой, я боюсь, я боюсь”. А сзади мавики (разведывательные дроны) прилетели уже. И нам мавик показывает: идите вперед».

Микрюковы дошли до моста, но не понимали, кто с другой стороны. Мост разрушен. Из воды торчат только опоры и плиты. И под мостом, и на мосту мертвые тела. Оксана переплетает пальцы.

«Мы с той стороны услышали, что там кто-то разговаривает с акцентом. И Толик такой: “Все, это наемники. ДРГ”».

Анатолий спрятал Киру под плиту разрушенного моста, сам спрятался к ней. Крикнул Оксане: «Прячься».

Оксана поворачивается к окну, где снова завывает ветер, и продолжает: «Я говорю: “Нет, давайте вы прячьтесь, а я пойду. Я пойду одна, отвлеку их”. Если это ДРГ, они бы расстреляли всех. А так только меня. Толик с Кирой — они местные. Они бы вернулись. Они бы запрятались… Ты думаешь о том, что у тебя есть семья и тебе ее надо так-то вытянуть. Я перешла по развалинам моста. Спрашиваю с той стороны: “Где Штык?” Мне отвечают: “Он там. Мы наши, не ссы, все нормально”».

Оксана позвала мужа с дочкой. Через реку они перебирались по кускам плит. Несколько раз падали в воду. Перед ними бежал солдат. Он тоже подорвался на мине. Ему оторвало ногу.

«Если бы не он подорвался, — говорит Анатолий, — я бы 100% на ней взорвался, потому что мы шли следом».

Под мостом была яма, где прятались солдаты. С ними был Штык. Оксана вколола ему обезболивающие. Другой солдат, который подорвался на мине, умирал.

«Пришел медик, сказал, что без шансов. Солдаты хотели прекратить его мучения. Обнулить его, — рассказывает Анатолий. — Я им говорю: “Нет, ребята. Тут ребенок”. Они так удивились: “Где ребенок?” Я показал им Киру».

Семью перевели в другое место, где они смогли немного отдохнуть и обсушиться. Там они познакомились с Помором. Он управлял дроном, который приносил им шоколадки.

На следующий день пришел другой проводник.

Проводник все время нес Киру на руках. Глаза у нее были закрыты шапкой. Оксане проводник сказал не смотреть по сторонам, но она смотрела.

«Там… двухсотые везде. — Оксана опускает глаза. — Тела и много частей тел: обгоревшие руки, ноги, головы. Проводник все время говорил с Кирой. Отвлекал ее. Рассказывал о своей семье, о том, что у него тоже есть детки, о том, что он хочет к ним, что все будет хорошо».

«Нам дали шанс»

В Белгороде семью отвезли в пункт временного размещения. Но там нельзя было надолго задерживаться. Нужно было найти квартиру. Микрюковым помогали беженцы из Волчанска, которые давно живут в Белгороде. Приносили домашнюю еду, одежду. Квартиру нашли волонтеры из Центра помощи Юлии Немчиновой. Семья оплачивает только коммунальные услуги.

«Не знаю, как бы мы без волонтеров, — говорит Оксана. — Они нам дали постельное белье, кастрюли, сковородки, чайник, чашки. Полностью нас одели. Первое время мы никак не могли привыкнуть, что вот город, все целое, люди по улицам ходят, магазины. Шума дронов постоянно нет… Это казалось таким удивительным, будто ненормальным».

Сейчас Кира уже учится в школе в Белгороде. Она скучает по своему котику Пирожку. Он остался в Волчанске. Они не могли его взять с собой. На Новый год девочка хочет в подарок котенка или щенка. Но пока это невозможно — в чужом доме. Может быть, получится завести хомяка.

«Новый год мы будем праздновать живыми в этом доме своей семьей. Елку вот живую ищем. Больше всего хочется, чтобы все это закончилось. Чтобы жизнь продолжалась, чтобы мир был, чтобы дети не видели этого ужаса. Мы не хотим больше плакать. Мы там уже за полтора года наплакались. Так что улыбайтесь. Нам дали шанс на вторую жизнь. Добрых людей больше, чем злых. И вот это все, что там плохое было, ну пусть оно там и останется.

Добро порождает добро, а зло — оно не нужно никому. Если ты не сохранишь в себе человека, веру и добро, зачем жить тогда?»

«Мама, мне страшно»

Яна Юрченко с мужем и тремя детьми приехала в Белгород из села Графовка в марте этого года. От Графовки до границы с Украиной пять километров. За последний год семье приходилось эвакуироваться из дома четыре раза. Снять квартиру или дом с тремя детьми непросто. А дети невелики: Алене девять лет, Кириллу семь, самому младшему, Коле, два года.

«Люди боятся за сохранность имущества, не хотят сдавать жилье семьям с маленькими детьми, — рассказывает Яна. — Плюс ажиотаж, многие выезжают, все кинулись снимать дома. Цены взлетели. Если раньше небольшой домик можно было снять за 30 тысяч, то теперь только за 50».

Начало 2025 года семья Яны провела под постоянными обстрелами. Но выезжать было не на что.

«Один раз проснулись оттого, что люстру взрывной волной срезало с потолка. Ее просто вырвало и отбросило в угол. Все стекла в пристройке вылетели. Никогда я не испытывала такого страха, как в тот день».

После первых прилетов дети не хотели выходить из погреба.

«Я как-то три часа не могла их вытянуть. Плачут: “Мам, там страшно! Давай тут еще посидим. Я не хочу выходить”».

Дети видели, как два самолета летели низко над землей, один догонял другой и атаковал его ракетами. Они не могли забыть шум самолетов, дрожь земли. Девятилетняя Алена не спала после этого неделю. Просыпалась с криками.

«Прибегала: “Мама, мне страшно”. Я ей говорю: “Ну ложись со мной”. Она ляжет, я ее обниму, она поспит полчаса — и опять ее трясет, опять она кричит: “Мама, я боюсь, мама, он опять летит”. Я говорю: “Ну тебе приснилось, это просто сон”».

В марте объявили обязательную эвакуацию. Связи не было, поэтому глава поселка ходил по домам и призывал всех срочно уезжать.

Первое время семья жила в Белгородской области у друзей и знакомых. Снимать квартиру было не на что. Беженцам предоставили список ПВР и фондов, которые могут помочь.

«Там в списке был Центр помощи Юлии Немчиновой. Мы записались, и нас пригласили получить помощь. Выдали продуктовый набор, бытовую химию, подушки, одеяла, детские вещи, памперсы. Спросили: “А где ж вы сейчас живете?”»

Яна рассказала, что жить им негде. Волонтеры публикуют срочные просьбы беженцев в своем канале, и люди, желающие помочь, откликаются. Так для Яны нашли дом в селе под Белгородом. Оплачивать нужно было только коммунальные платежи.

«У меня слезы на глазах, — вспоминает Яна. — Это как так вообще? Это было чудо какое-то».

Дома Яны в Графовке больше нет. Он уничтожен снарядом. Соседка прислала видео. Крыши нет, потолок рухнул. «Дети увидели фотографии, спрашивали: “Это что, правда наш дом?” — Я говорю: “Правда”.

Они спрашивают: “А что это значит?” Я говорю: “Вы же смотрите мультики. Там тоже бывают ракеты, вертолетики, самолетики. К нам прилетела ракета, которая разрушила наш дом”. Спрашивают: “Мама, а мы его сможем починить?” Я отвечаю: “Если будет возможность, а пока наш дом здесь”. И так вот сядем друг возле друга, поговорим, поплачем, и я стараюсь перевести их на какую-то другую тему».

Деревня Графовка была закрыта властями Белгородской области в июне. Это значит, что в деревню нет въезда. Всем, кто потерял дома и имеет доказательства этого, выплачивают компенсацию на покупку нового жилья. Но нужно отказаться от своей земли и дома в пользу государства. Тем, кто покупает дом с участком, землю приходится оплачивать отдельно.

Яна купила двухэтажный дом в Белгороде. На первом этаже холодно. На втором этаже ковер постелен на голый бетон.

«Так получилось, что, когда я смотрела этот дом, в нем все было: и ламинат, и обои, — объясняет женщина. — А когда я забрала уже ключи и вошла…»

Яна замолкает, у нее слезы на глазах.

«…Ничего нет, просто бетонная коробка. А нам въезжать через 10 дней. И все. Я сижу в слезах. Я не знаю, что мне делать. Денег на ремонт нет, на съем нового жилья нет. Я позвонила волонтерам — Юле Викторовне. Она меня поддерживала все время. Раз в месяц я у нее получала детское питание и памперсы на детей. Она была шокирована, конечно. Обещала что-нибудь придумать».

За несколько дней волонтеры нашли фонд в Екатеринбурге, который привез для Яны мебель, кровати, шкафы и обои.

«Все, что здесь есть, привезли они, — говорит Яна. — Мы вот только еще на ламинат на втором этаже копим. Обои я сама клеила… Мне стыдно, понимаете. Я жила, я сама себя обеспечивала, мой муж нас обеспечивал. Я ни у кого ничего не просила. А здесь такая ситуация, мне предлагают помощь, и я понимаю, что она мне необходима. Но мне так стыдно… Если бы мне кто-то еще три года назад сказал, что я буду в такой ситуации…»

Сейчас Яна помогает в волонтерском центре. Приходит туда с младшим сыном.

«Я успокаиваюсь там. Люди приходят за помощью. Я понимаю, что я такая же, как и они. Нужны руки помогать там. Вот я прихожу и отдыхаю там. Морально. Мне хочется помочь им, сделать хоть что-то маленькое, показать, что я ценю работу волонтеров, я уважаю их труд».

Нет денег. Дом они стараются украсить наклейками и гирляндами.

«Я на Новый год хочу кошечку и собачку и чтобы они размножились», — улыбается Алена.

«Сначала просят мягкие игрушки, — вздыхает Яна. — Потом Алена приходит: “Давай Дедушке Морозу письма напишем”. Садится и пишет: “Хочу, чтобы все наладилось и мы вернулись домой”. Я говорю: “Прости, к сожалению, твое желание не сбудется”. Она: “Но Дедушка Мороз выполняет же детские желания”. — “Выполняет, — отвечаю, — но давай мы не будем это писать, потому что Деду Морозу это не под силу”».

21 квадрат

Елена Скороход из Стрелечья. Это деревня с украинской стороны в трех километрах от российского поселка Журавлевка. Елену вместе с четырьмя детьми вывезли из-под обстрелов волонтеры в 2022 году. Женщина снимает двухкомнатную квартиру. Детей она воспитывает одна. Муж умер на вахте, на Севере. Старшему сыну, Роме, 17 лет, дочке Карине — 12, Ване — 10 лет, Егору — 8.

Егор забрал с собой из Стрелечья небольшой плюшевый бело-коричневый плед, который мама купила ему в годик.

«Без этого пледа мы не могли уехать, — говорит Елена, маленькая, очень худая женщина. — Он бы без него не спал. И сейчас Егор им укрывается. Этот плед уже выкинуть давно пора, но он не дает. Все, что у нас осталось от дома. У нас там была трехкомнатная квартира. Сейчас там, в Стрелечье, уже голое поле, наверное. Возврата нет и не будет».

Елена устроилась работать продавцом в продуктовый магазин, первый год квартиру помогали оплачивать волонтеры.

«Одежду, одеяла, подушки, посуду — все нам дали волонтеры, — рассказывает женщина. — До сих пор я у них получаю школьные принадлежности для детей, обувь, одежду».

Два года назад у Елены обнаружили рак груди четвертой стадии. Метастазы в легком, печени, плевре, желудке, костях. В плевре постоянно скапливается жидкость. Елена больше не могла работать. Она часто задыхалась, не спала, резко похудела на 10 килограммов.

«У меня был шок, — вспоминает многодетная мама, — я не могла ничего делать. Я просто села в кресло и сидела. Не лечилась, не ходила в больницу. Потому что все время думала, а с кем же я оставлю детей? С кем будут дети?»

В марте 2025 года Елену на три недели положили в паллиативное отделение больницы. Ее дальняя родственница приехала, чтобы побыть с детьми. Елене откачали жидкость из плевры.

«Теперь я где-то раз в две недели езжу откачивать жидкость по скорой. Иногда они предлагают везти не в Белгород, а в поселки Корочу, Прохоровку — где место есть. Но оттуда нужно как-то самой возвращаться. Это далеко и дорого. Я отказываюсь. Но лечат меня бесплатно. Химиотерапию прошла, гормоны пью».

«Я по поводу жилья обращалась на прямую линию к Путину, — говорит она, — но мне не ответили. Ходила в белгородскую администрацию. В жилищное управление. Мне сказали, что нам ничего не положено. Я потом еще два раза ходила. Ну где мне жить с четырьмя детьми? Денег на съем квартиры у меня уже нет. Под вашим управлением мне с детьми сидеть?»

Елене с детьми выделили комнату в общежитии — 21 квадратный метр без ремонта. Выглядит она жутко. В душе и туалете отваливается штукатурка, пятна на потолке и стенах.

«Ну хоть что-то, — вздыхает женщина. — Там есть двухъярусная кровать, мы привезем кресло-кровать, диван будем раскладывать. Как-то впятером поместимся».

«Одно маленькое окно будет моим личным, — говорит 12-летняя Карина. — Еще полки на окне сделаем».

В общежитие вместе с ними переедет маленький полосатый котик. «Хорошо, что его разрешили взять с собой. На улицу ж не выкинешь».

Елена взяла кредит, купила ламинат и обои, новую электропроводку.

«Сами мы обои поклеить не можем, и потолок еще нужно помыть, но у меня на это сил нет. Я руки поднимаю — и уже одышка».

Клеить обои будут волонтеры.

Карина очень помогает маме. Готовит в основном она. Девочка научилась делать маникюр и наращивать ресницы. В школе ходит на кружок рисования. В сентябре ей дали путевку в Артек. Она впервые в жизни была на море.

Девочка приносит голубую сумку с логотипом лагеря, показывает сувениры: панамку, блокнот, бутылочку для воды.

Таких маленьких пластиковых бутылок она привезла 30 штук. Часть подарила учителям и друзьям. Остальные хранит в комнате на подоконнике.

«Я съела бананов и апельсинов штук пятьдесят за смену. Там много было фруктов! Четыре раза в день фрукты давали».

В общежитие Елена с детьми должна переехать в конце декабря. Елку в комнате ставить негде, стол тоже. Дети собираются украсить новый дом гирляндами.

«Единственное, чего хочется, — жилья и постоянной прописки, — Елена вздыхает, — чтобы не ходить и не побираться. Но в общежитии тоже не будет прописки постоянной. Думаю, напишу Путину еще».

«Я на Новый год акриловые маркеры хочу, еще телефон у меня сломался, — говорит Карина. — И хочу печеньки новогодние приготовить, может быть панкейки, если там плита будет».

Земля в паутине

Центр помощи Юлии Немчиновой не получил грантового финансирования с формулировкой «недоказанная актуальность и значимость проекта». Платить за аренду склада нечем.

«Каждый день пишут и обращаются люди, которым нужна помощь, — говорит Юля Немчинова. — Мы помогаем. Но как заплатить за аренду склада, не знаем».

Волонтеры везут продукты и теплые вещи в обстреливаемые деревни. Главное — проскочить участок дороги, который под постоянной угрозой атаки дронов. Девушки-волонтерки надевают бронежилеты. В самой деревне не так страшно. Взрывы просто сливаются в удаленное монолитное урчание. Девушки раздают бабушкам теплые рейтузы и консервы. Снега нет, но земля в поселке покрыта тонкой белой паутинкой — это оптоволоконные кабели, через которые управляют дронами. Средств радиоэлектронной борьбы такие дроны не видят.

В волонтерский центр Юлии Немчиновой два раза в неделю приходит за помощью около 50 человек. В основном это люди из российского приграничья. Школьные принадлежности, одежду, новогодние подарки им выдают беженцы, которые теперь стали волонтерами. Пришли помочь таким же, как и они, пострадавшим людям.

Виктория Турик, черноволосая голубоглазая женщина, приносит школьные тетрадки посетительнице волонтерского центра. Сама Виктория из села Устинка. Уехала вместе с мужем и двумя детьми в августе 2024 года. У нее погибли свекор, племянник и сестра мужа. Они жили в соседних домах.

«Мы были уже тогда в Белгороде. Это 12 октября случилось, — рассказывает она. — У дома дрон “Баба-яга” сбрасывал снаряды на машины. В одну ночь 32 машины спалило. Загорелся дом родителей мужа. Отец мужа с дочерью выбежали тушить. “Баба-яга” еще сбросила снаряды. Свекор погиб на месте. Дочь (сестра мужа) дозвонилась своему сыну. Он приехал и тоже попал под обстрел. Мой муж поехал туда в четыре утра. Нашел их, перевязал. Вот турникетами из аптечки, которую Юля выдавала. Привез в больницу. У племянника были ранения, несовместимые с жизнью, у него сразу две ноги оторвало. А сестра до груди была напичкана осколками. Она прожила сутки и умерла».

Виктория не работает, боится оставить детей одних, им 14 и 9 лет. Она приходит помогать в волонтерский центр два раза в неделю. Выдает помощь.

• 
• 

«Очень тяжело, — говорит она. — Все время думаешь о том, что с родными случилось. Я же тогда звонила везде, во все инстанции, даже в Московскую область: пожалуйста, приезжайте, заберите раненых…»

Виктория молчит. Потом продолжает:

«А здесь, в волонтерском центре, как-то легче становится. Слушаешь людей, сочувствуешь. Из нашего села тоже люди приходят. Потом думаешь: “Вроде твои проблемы такие же, как у всех”».

Виктория не сразу, но получила выплаты за дом. Ее семья купила новый в Белгороде.

«На Новый год будем первый раз в этом доме. Веселья никакого не хочется. Вчера елку украсила. А ночью начались эти взрывы. Дочка вскочила, плачет, боится. Я говорю: “Я тоже боюсь”. Выходим в коридор и стоим там. Больше всего я хочу мира. Чтобы дети не жили в этом. Хочется просто вернуться, чтобы жить, как мы жили. Но ничего ты не сделаешь. От нас это не зависит».

Ночью в Белгороде очень громко. Три ракетные опасности подряд. Сначала вой сирены, потом глухие мощные взрывы, от которых дрожат окна. Днем сирена ракетной опасности тоже загоняет людей в укрытия. Там смеются и обсуждают работу. Продавцы в продуктовых магазинах на вой сирены не реагируют, пожимают плечами: «Да просто привыкаешь с годами».

• Теги:
• беженцы
• спасение людей