В день рождения Варлама Шаламова главный редактор сайта shalamov.ru Сергей Соловьев рассказывает о поездке по шаламовской Колыме с фотографом Эмилем Гатауллиным
Лагерей на Колыме давно нет (кроме одного, небольшого, для «внутреннего пользования»), но, несмотря на все усилия местных властей, от недоброй памяти край до сих пор не избавился. В послесталинские времена на Колыме о лагерях рассказывали только бывшие заключенные и их дети — на кухнях и у костров — а самиздат и тамиздат оставались привилегией интеллигенции. Перестройка открыла архивы, начались публикации, экспедиции, была издана проза самого известного узника Севвостлага — Варлама Шаламова, и «лагерный» статус Колымы был прочно зафиксирован.
Не раньше второй половины 1940-х. Центральная больница для заключенных Севвостлага. В 1946-1951 годах в ней работал фельдшером Варлам Шаламов.
Г.Н. Гоголева, бывшая заключенная, работавшая в больнице в одно время с фельдшером В.Т. Шаламовым.
Колыма ХХ века началась с открытия золота и строительства лагерей. В 1932 году для добычи «металла № 1» был создан особый трест «Дальстрой» под руководством Эдуарда Берзина, который одним из первых опробовал массовое использование принудительного труда. Из Владивостока на пароходах пошли этапы с заключенными. И если при Берзине тяжелые условия жизни осужденных хотя бы не усугублялись, то после его ареста и расстрела как «японского агента», после того, как до Дальнего Востока дошла «ежовщина», Колыма, по словам физика и писателя Георгия Демидова, превратилась в «Освенцим без печей».
«За весь 1937 год на прииске “Партизан” со списочным составом две-три тысячи человек умерло два человека — один вольнонаемый, другой заключенный. Они были похоронены рядом под сопкой. На обеих могилах было нечто вроде обелисков — у вольного повыше, у заключенного пониже. В 1938 году на рытье могил стояла целая бригада».
По имеющимся архивным данным, с 1932 по 1953 год во входившие в систему «Дальстроя» Севвостлаг и Берлаг было отправлено 859 911 заключенных, из которых 7 800 заключенных бежали, 121 256 человек умерли и около 13 тысяч были расстреляны. Погиб почти каждый шестой — это один из самых высоких показателей смертности в ГУЛАГе. Энкавэдэшные писари иногда машинально писали «шт.», когда в Магадан приходил очередной пароход «с человеческим грузом на борту». Рабочий день «з/к» на золоте мог длиться до 15 часов, а работы прекращались, только когда температура воздуха опускалась ниже 50 градусов по Цельсию.
Шаламов – фельдшер в Кюбюме близ Оймякона. 1952 г.Фото: РГАЛИ. Ф. 2596 Оп. 3 Ед.хр. 386 Л. 3
Варлам Шаламов провел на Колыме без малого 17 лет и остался в живых лишь благодаря ряду счастливых случайностей. В «Колымских рассказах» он описал трагедию не только и даже не столько сталинских лагерей. Он показал трагедию человека, попавшего в условия, когда голод, холод, непосильный труд и побои превращают личность в животное.
«…Здесь изображены люди в крайне важном, не описанном еще состоянии, когда человек приближается к состоянию, близкому к состоянию зачеловечности. Проза моя — фиксация того немногого, что в человеке сохранилось. Каково же это немногое? И существует ли предел этому немногому, или за этим пределом смерть — духовная и физическая?»
Шаламов после возвращения из лагерей был вынужден решать особого рода художественную задачу: как рассказать людям, никогда не чувствовавшим «состояния зачеловечности», не переживавшим чудовищный опыт Освенцима и Колымы, о том, что там происходило? Представить себе это невозможно, воображение здесь помочь не может. В языке, в художественной литературе — не только российской, но и мировой — до Шаламова не было метода, позволявшего передать то состояние, когда «тысячелетняя цивилизация слетает, как шелуха, и звериное биологическое начало выступает в полном обнажении, остатки культуры используются для реальной и грубой борьбы за жизнь в ее непосредственной, примитивной форме». В его рассказах читатель погружается в мир, где сбиты все привычные рамки: хронологические, логические, культурные. Самый известный пример: рассказ «На представку» начинается с прямой отсылки к первой строке «Пиковой дамы»: «Играли в карты у коногона Наумова», а повествование в тексте идет о карточной игре не дворян в великосветском салоне, а блатарей в лагерном бараке, где ставкой становятся «лепехи», одеяла и подушки, а также свитер политического заключенного, убитого между делом ради этой тряпки.
Рассказы Шаламова полны литературных аллюзий и отсылок, и кажется странным, что даже некоторые филологи и историки до сих пор воспринимают его прозу не столько как литературу, сколько как свидетельство очевидца. Но это следствие успеха его метода: Шаламову на самом деле удалось стереть грань между документом, свидетельством и художественной прозой. Шаламов считал, что трагический опыт ХХ века и технический прогресс убили традиционный роман. Взамен он создал «новую прозу», в которой должна быть «снята вся пышность», а «фраза должна быть короткой, как пощечина».
Джелгала, 2015Фото: Эмиль Гатауллин
«Из всего прошлого остается документ, но не просто документ, а документ эмоционально окрашенный, как “Колымские рассказы”. Такая проза — единственная форма литературы, которая может удовлетворить читателя XX века».
Варлам Шаламов1956 г.Фото: РГАЛИ. Ф. 2596 Оп. 3 Ед.хр. 386 Л. 3
«Любой расстрел 37 года может быть повторен», — писал Шаламов. Он считал, что «условия могут повториться, когда блатарская инфекция охватит общество, где моральная температура доведена до благополучного режима, оптимального состояния». Блатарская инфекция — проникновение морали блатного мира («умри ты сегодня, а я завтра») в мирную жизнь. Шаламов своей прозой показал, что «состояние зачеловечности» находится рядом с нами постоянно, ежеминутно, на расстоянии вытянутой руки — или всего трех недель лагерного быта.
Мы с фотографом Эмилем Гатауллиным оказались на Колыме благодаря историку и геологу Ивану Джухе, который в августе 2014 года организовал экспедицию, посвященную шаламовской Колыме. Мы хотели увидеть и показать Колыму такой, какой она стала сейчас, понять, насколько там сохранилась атмосфера, знакомая по прозе «Колымских рассказов» и поэзии «Колымских тетрадей». Наша небольшая экспедиция проехала по тем местам, где побывал заключенный Шаламов: от Магадана до Кадыкчана — шахтерского поселка, где не осталось ни одного человека, только пустые дома. Шахты, которые закладывал Шаламов в начале сороковых, взорваны, а в поселковые котельные уголь теперь большей частью завозится из-за границ области.
От времен «Дальстроя» осталось немного. Рядом с колымской трассой (дорога Магадан-Якутск) более-менее сохранился только лагерь «Днепровский», в поселках обнаруживаются немногочисленные здания того времени, а построенный заключенными в 1937 году мост через реку Колыму рядом с поселком Дебин был разобран в этом году в связи со строительством нового. Места бывших лагерей часто могут отыскать только старожилы-исследователи. О расстрельной следственной тюрьме НКВД «Серпантинная» напоминает только памятник, установленный энтузиастом и хранителем памяти о репрессиях Иваном Паникаровым; на месте больницы для заключенных «Беличья» рядом с поселком Ягодное — болото, заросли иван-чая и стланика.
Магадан, 2014Фото: Эмиль Гатауллин
«Документы нашего прошлого уничтожены, караульные вышки спилены, бараки сровнены с землей, ржавая колючая проволока смотана и увезена куда-то в другое место. На развалинах Серпантинки процвел иван-чай — цветок пожара, забвения, враг архивов и человеческой памяти». («Перчатка»)
Разрушаются не только памятники истории ГУЛАГа. Один за другим исчезают поселки Колымы. В 1990 году в Магаданской области жило около 550 тысяч человек. В марте 2015 года — 146 тысяч, из которых в самом Магадане — около 96 тысяч жителей. В 80-е годы край находился на подъеме, планировалась промышленная разработка рудного золота, активно строились поселки, дороги, аэродромы, Колымская ГЭС с ее уникальным машинным залом, вырубленным прямо в скале. В 90-е годы — обвал.
В долине ручья Спокойный в 40-50-е годы находился исправительно-трудовой лагерь «Спокойный». Лагерь был строгорежимный, для рецидивистов и многократно судимых уголовников. Здесь же был прииск, на котором работали заключенные. В 1943-44 годах на этом прииске работал Варлам Шаламов. В наши дни на Спокойном тоже идет работа. Здесь моют золото старатели из артели Владимира Наймана.
Можно представить ощущения людей, оставшихся колымской зимой (когда 50-градусные морозы не редкость) без отопления и полгода согревавшихся буржуйками, трубы которых торчали из всех окон. А через это в 90-е годы прошли многие поселки, десятки тысяч колымчан. В разговорах они повторяют одно и то же: «Нас бросили».
Главный экономический ресурс края остался прежним — золото. Во времена «Дальстроя» государство «снимало сливки» — золото добывалось там, где его было проще и быстрее всего взять. Технологии изменились, как и цены на мировом рынке, поэтому сейчас старательские артели стоят на тех же местах, где когда-то добывал золото заключенный Шаламов, перемывая долины ручьев и рек в третий, а то и в четвертый раз.
Приемная дочь Н.И. Ежова. После ареста отца была отправлена в детдом. Окончила музыкальное училище и добровольно отправилась на север, где работала в музыкальной школе и агитбригадах. Выйдя на пенсию, поселилась в поселке Ола.
В 1955 году один бывший заключенный писал родным: «Я ни секунды не задержусь здесь, даже ради заработков». Встреченный нами три месяца назад участковый, которого мы подбрасывали по трассе, сказал: «На Колыме остаются только те, кому некуда ехать или те, кто может здесь заработать». На самом деле есть и третья категория — те, кто не хочет отсюда уезжать, кто — как бы пафосно ни звучало — любит этот край, привык к девятимесячной зиме, спокойствию, удивительной таежной красоте, охоте, рыбалке и не готов приспосабливаться к суетной жизни на материке. Но таких людей немного, большинство скорее смирилось с заброшенностью и живет либо воспоминаниями о счастливом прошлом, либо сегодняшним днем, наблюдая бездумное разрушение всего того, что они строили своими руками многие годы.
Кадыкчан – заброшенный шахтерский поселок-призрак. Возник в годы Великой Отечественной Войны как рабочий поселок при предприятии по добыче каменного угля. Шахту и поселок строили заключенные, среди которых был писатель Варлам Шаламов. После взрыва на шахте в 1996 году Кадыкчан было решено закрыть. Из поселка выселили всех жителей, дома были отключены от коммуникаций, а частный сектор сожжен, чтобы люди не возвращались.
Поселок Эльген в сталинские времена был женским лагерем, где заключенные работали в сельскохозяйственном совхозе. Там отбывала срок Евгения Гинзбург, автор «Крутого маршрута», там умерла сестра жены Шаламова, которая за несколько дней до смерти нашла его в 40 километрах от Эльгена. После ликвидации лагеря совхоз сохранился, там выращивали огурцы, помидоры, картошку и даже пшеницу, которая, казалось, в условиях вечной мерзлоты не может существовать. О Севвостлаге долгое время напоминали несколько сохранившихся бараков, использовавшиеся как мастерские или склады. Но в 90-е годы, когда отопление в поселке отключили, оставшиеся жители разобрали бараки на дрова, и теперь от них остались только развалины. Так современная колымская катастрофа уничтожает следы предшествующей, навсегда зафиксированной в человеческой памяти.
Днепровский – один из немногих сохранившихся до наших дней лагерей Колымского ГУЛАГа. Просуществовал с 1941 по 1955 годы и представлял собой рудник по добыче олова и обогатительную фабрику. Работали здесь заключенные, осужденные по различным статьям, «особо опасные преступники» и бывшие советские военнопленные
Я много лет дробил каменья
Не гневным ямбом, а кайлом.
Я жил позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Пусть не душой в заветной лире —
Я телом тленья убегу
В моей нетопленой квартире,
На обжигающем снегу.
Где над моим бессмертным телом,
Что на руках несла зима,
Металась вьюга в платье белом,
Уже сошедшая с ума,
Расстрельный список
30 октября — день памяти жертв политических репрессий. Бывшие и действующие директора музеев ГУЛАГа по всей стране — о том, существует сейчас государственная политика по возрождению сталинизма или нетКак деревенская кликуша,
Которой вовсе невдомек,
Что здесь хоронят раньше душу,
Сажая тело под замок.
Моя давнишняя подруга
Меня не чтит за мертвеца.
Она поет и пляшет — вьюга,
Поет и пляшет без конца.
«О песне»
18 июня, в день рождения Варлама Шаламова, в «Мемориале» открывается выставка «У времени в тени. Колыма в фотографиях Эмиля Гатауллина». Выставка продлится до 1 октября.
Архивные фотографии Варлама Шаламова из собрания РГАЛИ публикуются с разрешения Александра Ригосика.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
