Детей с особенностями развития травят в детсадах или отказываются принимать. Как это происходит и почему?
Дошкольников с особенностями развития иногда не принимают в детские сады, потому что родители детей без ОВЗ боятся, что такой ребенок будет вредить всей группе. Так ли это — в материале «Таких дел».
Из-за чего разница между тем, что на бумаге, и реальностью?
С 2012 года в России действует закон, который закрепляет право на инклюзивное образование: ребенок с особенностями развития может заниматься в общих классах или детских садах. Документ гарантирует, что в выбранном учебном учреждении детям, испытывающим трудности в «развитии и социальной адаптации», окажут «психолого-педагогическую, медицинскую и социальную» помощь.
Хотя закон приняли семь лет назад, заявленные там принципы реализованы не в полной мере. Детей с особенностями развития часто отказываются принимать в обычные детские сады, а тех, кто все-таки туда попал, могут подвергать травле. Так, в 2017 году в Хабаровском крае мама ребенка с инвалидностью заметила, что сын ведет себя странно, и заподозрила, что его обижают в саду. Она отправила ребенка в группу с включенным диктофоном в кармане. Прослушав запись, женщина узнала, что воспитатели бьют и оскорбляют ее ребенка. После разбирательства сотрудников детсада привлекли к дисциплинарной ответственности. Жительница Москвы Диана Данилина тоже столкнулась с травлей, когда в саду, куда ходила ее дочь, сменились воспитатели. Девочку стали оставлять одну в помещении, не брали на выезды, а Диану постоянно вызывали к директору, администрация учреждения писала жалобы в опеку.
Исследование, проведенное по инициативе Рособрнадзора в 2016-2017 годах, выявило, что всего 17-18% российских детских садов готовы принять детей с ограниченными возможностями здоровья, при этом условия в этих садах остаются лишь «удовлетворительными». В 2015 году количество дошкольников с особенностями развития составляло лишь 0,8% от общего количества детей, которые числились в дошкольных учреждениях, из них большинство детей были старше пяти лет.
Почему в действительности инклюзивное дошкольное образование настолько расходится с тем, что заявлено на бумаге, может объяснить ряд факторов, в том числе длительный опыт сегрегации. «У нас в стране долгое время разделяли детей обычных и детей с особенностями, последних тоже делили на классы, создавали отдельные школы, группы, больницы», — рассказывает Мария Прочухаева, директор школы-интерната «Абсолют». Это отчасти подтверждает опрос от 2015 года, проведенный российскими психологами и педагогами. Менее 30% родителей обычных детей признали «оптимальность условий инклюзивного образования» (среди родителей детей с особенностями развития этот показатель чуть выше — 32%).
Как дошкольники взаимодействуют друг с другом?
В 1990-х годах Прочухаева стояла у истоков инклюзивного дошкольного образования в Москве. По ее словам, на эту идею ее натолкнула случайность: сотрудники одного из реабилитационных центров просто увидели, как их обычные дети взаимодействуют с детьми с особенностями развития, которые приходят на занятия. Выяснилось, что это идет на пользу и тем и другим. Тогда город выделил помещение группе энтузиастов, набрали 60 человек — 50 обычных детей и 10 с синдромом Дауна. Постепенно эксперимент рос, в группах из 20 человек работало трое взрослых (два воспитателя и няня), в штат набрали неврологов, нейропсихологов, психиатров, логопедов-дефектологов. С детьми занимались музыкальной терапией, керамикой, устраивали совместные выезды. Очень скоро дети с синдромом Дауна, которые теперь систематически занимались со специалистами и общались со сверстниками, стали быстро меняться: у них появились навыки самообслуживания, улучшилась речь и мышление.
Впоследствии проект Прочухаевой и ее коллег переехал в здание побольше, где такая же система была выстроена в детсаде на 500 детей.
Подобная схема (смешанные, относительно небольшие группы, где на 12-20 детей приходится двое-трое взрослых) работает и в православном Свято-Димитриевском центре помощи детям. Исполняющая обязанности директора центра Мария Мошкова рассказывает, что изначально центр не планировал заниматься детьми с особенностями развития. Просто они стали приходить в центр, потому что больше пойти им было некуда: «Мы принимаем разных детей — семьи в сложной жизненной ситуации, одинокие мамы без московской прописки, которые не могут устроить ребенка в сад, дети с особенностями развития». Опыт детского центра подтверждает, что инклюзивное образование положительно влияет на развитие особенных детей.
Мошкова приводит в пример шестилетнего мальчика Никиту с синдромом Дауна. В центр мальчик пришел почти три года назад, он не говорил и не умел взаимодействовать с другими детьми. Никита из многодетной семьи, поэтому у родителей просто не было ресурса заниматься с сыном в достаточной мере.
«Когда Никита пришел к нам, в ответ на просьбу что-то сделать он мог просто лечь на пол. Сейчас он, как и все, занимается живописью, физкультурой, пением, играет с детьми. Они охотно берут его в игру и в целом очень его любят. Мы специально детям не объясняли, что вот Никита не такой. Они сами все видят и подстраиваются, понимают, что вот ему нужно объяснять проще, доходчивее», — рассказывает Мошкова. С этими доводами солидарна и Прочухаева.
«Если родитель не кричит своему ребенку: “Петя! Отойди от него! У него синдром Дауна!”, то и ребенок тогда не будет обращать на это внимания», — говорит директор школы-интерната «Абсолют».
Как попасть в детский сад для всех?
Но таких центров (как государственных, так и некоммерческих) в России крайне мало, даже в Москве они единичны. «Мы проводили исследование и выявили, что в Москве по пальцам можно пересчитать детские сады, которые позиционируют себя как детские сады для всех», — рассказывает президент благотворительного объединения «Журавлик» Ольга Журавская. При этом у родителей особенных детей нет возможности просто отвести ребенка в ближайший сад у дома, хотя на бумаге этот процесс выглядит именно так.
«Все на первый взгляд устроено очень просто, — рассуждает Прочухаева. — Родитель подает заявление через электронный портал правительства Москвы, потом проходит психолого-медико-педагогическую комиссию (ПМПК), которая определяет, нужен ли ребенку, например, тьютор и какие вообще ребенку нужны условия: занятия с психологом, логопедом, реабилитологом… А когда с заключением комиссии родитель приходит в детский сад, ему говорят: “Извините, но у нас нет психолога, нет логопеда, помещений нет и ради вашего одного ребенка мы не можем тратить такие ресурсы. Поэтому идите куда-нибудь в другое место и поищите сами”».
Изъян, по мнению Журавской, кроется в самой процедуре: «Заключение ПМПК — это просто бумажка, которая говорит, что да, ребенку нужны такие-то условия. Но за ней не стоят деньги на тьютора и на других специалистов, на оборудование ресурсной комнаты (специального помещения, где ребенок с особенностями развития может побыть один и отдохнуть. — Прим. ТД). Если директор или заведующая, к которым приходит родитель, понимает ситуацию, они идут в благотворительный фонд, чтобы им помогли оплачивать часть ставки».
Но даже в тех случаях, когда ребенку не нужны дополнительные специалисты, сотрудники большинства государственных детских садов не могут обеспечить его должной поддержкой. Мошкова приводит в пример девочку, которая ходила в детский центр: у нее расщелина неба (так называемая заячья губа) — дефект, который корректируется хирургически и никаких осложнений не несет. «В государственном детском саду девочку просто затравили. Она какое-то время посидела дома, а потом мама привела ее к нам. Девочке было оказано должное внимание, она успешно занималась у нас в центре (затем перестала по семейным обстоятельствам), но она могла бы вполне успешно ходить в обычный детский сад, если бы сотрудники были более внимательны к ребенку».
Почему родители против?
Родители обычных детей тоже не всегда согласны, что в группе с их ребенком находится ребенок с особенностями развития, и периодически ищут способы, как «исключить» неудобного ребенка из группы. Подобные запросы часто встречаются на сайтах, предоставляющих юридическую онлайн-консультацию. Это происходит потому, что зачастую родители просто вынуждены водить ребенка с особенностями развития в обычный сад, где ему не оказывают должную помощь, специалисты не подготовлены к работе с особенным ребенком и не знают, как разрешать возможные конфликты и проблемы, а в штате нет нужных сотрудников. «Это воинственная инклюзия, и от этого тяжело всем», — заключает Журавская.
В то же время правильная инклюзия полезна не только детям с особенностями развития, но и их обычным сверстникам: «Когда нормативные дети общаются с особенными детьми, они ищут способы, как с ними взаимодействовать, как общаться, например, с неговорящим ребенком, то обычные дети тоже развиваются, становятся более гибкими, учатся адаптироваться к разным ситуациям», — поясняет глава «Журавлика». Но это работает только в том случае, когда взаимодействие детей выстроено правильным образом: сотрудники подготовлены к работе с особенным ребенком, готовы помогать ему общаться со сверстниками, в штате есть специалисты, например дефектологи и психологи. Таким образом, среда в саду устроена так, что особенный ребенок получает необходимую помощь, в том числе медицинскую.
При этом инклюзивное образование в детских садах не ограничивается помощью только особенным детям — специалисты с навыками инклюзии успешнее работают и с обычными детьми, разрешая возникшие конфликты, и эффективнее находят подход к детям. В детских садах, где практикуется инклюзивный подход, реже вероятность, что любой ребенок, например, столкнется с травлей со стороны других детей или педагогов или подвергнется унижениям, резюмирует директор школы-интерната «Абсолют» Мария Прочухаева.
Материал подготовлен в партнерстве с благотворительным фондом «Абсолют-Помощь», занимающимся системной поддержкой детей с особенностями развития и детей, имеющих опыт сиротства. Фонд реализует собственные проекты долгосрочной помощи и поддерживает другие эффективно работающие организации.