«Такие дела» записали монолог Александры Архиповой о ее истории и мотивах доносчиков в России
Я написала ей (своей доносчице. — Прим. ТД) вежливое письмо и предложила дать интервью. Она согласилась со мной поговорить. Так я узнала, что у нее график два через два: один день смотрит все оппозиционные СМИ, другой — пишет доносы, потом два дня отдыхает. Потому что, говорит, невозможно непрерывно этим заниматься.
Она (доносчица. — Прим. ТД) сообщила, что за все время отправила 764 электронных доноса. У нее есть стройная концепция о том, что скоро Россия проиграет и что надо будет платить репарации, а это ударит по карману простых людей. И чтобы этого не произошло, надо всеми силами откладывать поражение. Кстати, из писем складывается ощущение, что она считает поражение России неминуемым и ей (доносчице. — Прим. ТД), соответственно, надо как можно больше людей напугать. Она написала мне, что страх унижает сильнее, чем реальное наказание.
У нашей героини есть абсолютная уверенность в том, что важно навести страх через унижение, поэтому она пишет не только в ведомства, но и работодателям тоже. Она (доносчица. — Прим. ТД) работает по людям, которые публично обсуждают что-нибудь в СМИ-иноагентах, а не по тем, кто обсуждает «специальную военную операцию». Среди этих людей было пять или шесть врачей, которые выступали на «Дожде» и не обсуждали ничего связанного со «специальной военной операцией». Она (доносчица. — Прим. ТД) сказала, что пишет просто по факту выступления на «Дожде».
А дальше создается спираль молчания — то есть этот донос получают, и какой-нибудь директор института вызывает Васю Пупкина и говорит: «Вася Пупкин, не надо, чтобы ты больше выступал». Вася Пупкин говорит: «Да, больше на “Дожде” я выступать не буду». И так создается крайне эффективная спираль молчания экспертов без всякого воздействия полиции.
Еще в последнем письме она меня упрекнула, что я не рассказываю про ее доносы на военнопленных, которые публично выступают. Вот, сообщаю.
Дед-доносчик
Есть некоторые факты, о которых мы не знаем, правда это или нет. Она о себе (доносчица. — Прим. ТД) говорит, что средних лет — от 35 до 45, живет в крупном городе, у нее есть высшее образование. Она (доносчица.— Прим. ТД) рассказывает, что ее дед сотрудничал с НКВД и КГБ (писал доносы и жалобы) и внучку к этому приучил. Она образованна и — это мое предположение — является преподавателем какого-нибудь ведомственного вуза, потому что женщина грамотно, бюрократически пишет.
Я подозреваю, что это Екатеринбург, потому что начала она свою карьеру с того, что написала донос на юриста Евгения Ройзмана Юлию Федорову. Она (доносчица. — Прим. ТД) же пишет письма руководителю екатеринбургского «Мемориала». В одном из них есть фраза «общие знакомые за вас вступились». Так она (доносчица. — Прим. ТД) демонстрирует любовь к Екатеринбургу и показывает, как не любит Москву. Она (доносчица. — Прим. ТД) совершенно точно не из Москвы.
Удивительно, что люди искренне считают, что в нашей стране не может быть вот такой женщины-сутяжницы, которая решила принципиально на всех писать жалобы. Почему-то все хотят видеть за этим руку Евгения Пригожина и ФСБ. Но и без них достаточно таких людей. Наша героиня гордится своей деятельностью. И сейчас много тех, кто хвалится своими доносами, например, во «ВКонтакте». Это новая культура.
Виды доносов
Доносы возникли не сейчас и не в России. Еще в Древнем Риме всех волновали делации, то есть доносы. Люди были обеспокоены тем, правильно или неправильно, когда граждане сообщают о правонарушениях самостоятельно. То есть эта проблема была всегда и везде.
Выделяют три типа доносов. Первый — это материальная выгода, когда человек хочет что-то получить. Вот, например, я на лекции разбирала шикарный донос на Екатерину Шульман, который написали якобы жители московского дома. В доносе написано, что Шульман что-то у них отняла, а еще забивает тряпками водопровод. Представляете картину маслом? И вот они хотят что-то получить от московской мэрии. Тут есть выгода.
Второй вариант доноса — это эмоциональная выгода. В нашей базе данных по антивоенным делам есть случай, когда человек пошел играть в пляжный волейбол и поругался с людьми. А еще у него были на руке ленточки — голубые и синие. Соперники по игре пошли и заявили на этого человека. То есть имел место сильный эмоциональный накал, и ты хочешь человека наказать — тебя разрывает от злости, ты не можешь его наказать и пишешь на него бумажечку. Так ты как бы используешь государство как инструмент сведения счетов с конкретным Васей.
И третий тип доносов — самый интересный — это «наша подруга», то есть моя доносчица. Ее конкретные люди не интересуют. Она (доносчица. — Прим. ТД) со мной очень уважительно разговаривала. Она желает успеха, очень корректно общается, никаких оскорблений не допускает. Такие доносчики занимаются поиском врага и поэтому чувствуют себя очень значимыми. То есть для них важен сам процесс, а не человек, против которого они это пишут.
Некоторые языки пытаются изобрести новые слова, чтобы разграничить «хорошие» и «плохие» доносы. Например, в английском слово denunciation приобрело очень плохое значение, собственно говоря — донос. И поэтому появилось слово whistleblowing, то есть донос в положительном смысле. А когда ты доносишь, что коллега ворует деньги на кофе, чтобы сделать ему гадость, это denunciation. Во французском тоже есть такое разделение.
В русском языке век назад, в 30-е годы, было разделение на «донос» (это плохое значение) и «сигнал». Но в сознании таких людей, как наша героиня, мне кажется, отличий нет. Формально есть же закон о «дискредитации российской армии», и доносчики уверены, что сообщают о нарушителях закона. То есть не важно, сосед поджег дверь или, как считает сутяжник, оскорбил российскую армию. Так доносчики, по крайней мере, прикрываются.
Доносов явно много. С цифрами плохо, но из нашей базы, где пять с половиной тысяч дел по статье о «дискредитации армии», где-то 500 заведено по доносам. А еще 289 — за устное высказывание, то есть это совершенно точно доносы.