Заметка

«Весь 2022-й — цепочка человеческих потерь». Как изменилась жизнь россиян с начала «спецоперации»

Год назад 24 февраля началась «специальная военная операция» на территории Украины. Она изменила жизнь большого количества людей. По разным оценкам, за 2022 год из России уехали и не вернулись более 500 тысяч человек. Жизнь в каморке на швейной фабрике в Казахстане, бегство в Нидерланды, принятие гомосексуальности и череда человеческих потерь — «Такие дела» публикуют монологи россиян о том, как изменилась их жизнь за год «спецоперации».

Фото: Elena Mozhvilo / Unsplash.com

Хельга Пирогова

муниципальный депутат из Новосибирска

Выступала против «спецоперации», за что на нее завели уголовное дело, после эмигрировала из России.

В моей жизни 2022 год все перевернул с ног на голову. Он принес нам «СВО», к сожалению. Принес огромное разочарование в других. Оказывается, люди могут иметь очень кровожадную точку зрения. Это обидная штука, потому что многие — и я в том числе — лишились определенного количества друзей, знакомых, коллег, родственников, с которыми стало сложно общаться.

Безусловно, политическая жизнь в России многое потеряла за этот год. В целом все шло к тому, что гайки закручиваются. Мы — вся либеральная и оппозиционная тусовка — всегда говорили, что репрессии усиливаются. С началом «СВО» они не просто усилились, а превратились в конвейер. Это, безусловно, катастрофа для общества. Ужасно, когда оказывается, что не просто какие-то люди из телевизора или твоих соцсеточек сидят, выдавлены из страны или признаны кем-то, а это твои друзья, твои знакомые. Кто-то при этом остается в России. Ты видишь, насколько сложной становится их жизнь. Ты видишь, насколько близко подступает к тебе машина репрессий. Это тяжело морально, это все тяжело физически — это тяжело на всех уровнях.  

Моя личная жизнь тоже катастрофически поменялась, потому что мне пришлось все начать с нуля. Я этого совершенно не планировала. Всегда говорила, что не хочу уезжать из России. Я сибирячка, я люблю Сибирь и люблю Россию. Я максимально долго сопротивлялась, когда мне говорили: «Чего же ты ждешь? Уезжай!» И вот когда на меня завели дело, тогда уже стало понятно, что либо я сейчас уезжаю за рубеж, либо я уезжаю в СИЗО на десять лет.  

Я эмигрировала с одним рюкзаком, у меня не было с собой вещей. Обстановка в России сделала свое дело: теперь, когда ты уезжаешь в другие страны, почти наверняка там есть какое-то минимальное комьюнити, которое тебя поддержит. Можно будет у кого-то на вписке остаться переночевать, как минимум полотенце себе найти. 

Эта ситуация показала, что нас очень многое все равно объединяет. Люди готовы помогать друг другу в беде, но «СВО» — это явно не та цена, которую хотелось бы заплатить за то, чтобы узнать такое

В любом случае все плохое заканчивается. Закончится и этот период в истории России. Моя работа, вся моя деятельность направлены на это — я делаю шажочек за шажочком, пусть они пока маленькие, пусть пока улиточные.  

Евгений

ученый и географ из Москвы

В России Евгений защитил кандидатскую диссертацию. После объявления частичной мобилизации эмигрировал в Казахстан, где устроился работать на швейную фабрику.

До «спецоперации» я жил так, будто ничего не происходит. В январе 2022 года мы с женой узнали, что ждем дочь. То, что произошло 24 февраля, меня раздавило. Целый день я читал новости и ничего не мог делать. В большей степени добивало то, что я много чего упустил, и все события в мире обрушились на меня потоком. Первое, что мне захотелось сделать, — закричать, запереться в темном углу, никого не видеть и не слышать.

Первые месяцы «спецоперации» ушли на переосмысление всего происходящего. Я продолжал и продолжаю работать в университете. Вообще, я младший научный сотрудник, географ по образованию, защитил кандидатскую диссертацию о (редакция не публикует тему диссертации, чтобы героя не могли опознать. — Прим. ТД). Отчасти [диссертация] решила мою дальнейшую судьбу. Я выступал с докладом на одной из конференций, там познакомился с коллегами из Казахстана. К ним и обратился в критический момент.

Жена не хотела уезжать из России, к тому же у нас не было запаса денег — мы небогатые люди. Я абсолютно согласен с тезисом, что россиянам дали восемь лет на эмиграцию, полгода на эвакуацию и только неделю на побег. После объявления частичной мобилизации жена начала меня уговаривать, чтобы я уезжал, спасался. Это было самое сложное решение, потому что 1 октября она должна была родить. Не знаю, как нам это далось. В пятницу я купил билет на поезд, а в воскресенье уехал в Шымкент.

Тот самый коллега с конференции помог мне устроиться работать на местную швейную фабрику, сказал, что там не хватает рук. 

Я живу в каморке прямо на фабрике

Это небольшой домик, где на нижнем этаже стоит вышивальная машина, а на верхнем находятся термопресс и плоттер для резки пленки. 

Почему я тут живу? Когда я переехал в Шымкент, мы с одним из моих друзей снимали посуточно квартиру, потом к нему приехала девушка, и мне надо было искать другое жилье. Я несколько дней пожил в хостеле, пытаясь найти квартиру, но все варианты быстро разобрали. А на производстве как раз пустовало помещение. Коллеги помогли мне обустроиться, нашли стул и стол. Это домик — бывший гараж, но здесь есть газовое отопление, стоит котел, туалет есть, но душа нет. Мыться я хожу в другой цех. Но это всё мелочи, живу я там бесплатно. Зато график гибкий. Работаю на вышивальной машине, разрабатываю дизайн вышивки и занимаюсь отгрузками.

Фото: Anne Nygard / Unsplash.com

Работу в университете я не потерял, к тому же на фабрике получаю новую специальность. К сожалению, и там и там мизерные зарплаты. Меня спасает фриланс, приходится крутиться как белка в колесе. Ощущаю себя шестируким Шивой. К тому же занимаюсь английским, чтобы сдать экзамен, получить международный сертификат и найти работу в Европе или США. 

С семьей сейчас мы наконец-то воссоединяемся, жена сказала, что готова переехать в Казахстан, поэтому параллельно ищу квартиру. 

В целом я не привязан к месту и не мечтаю всю жизнь провести в Шымкенте, так что пока непонятно, где осядем. Но вернусь ли я в Россию, прогнозировать не могу. В любом случае я бы хотел туда приезжать.

Юлия

В 2022 году приняла свою сексуальную ориентацию.

Я внезапно начала встречаться с девушкой. Весной мы начали отношения, а осенью съехались. Это не было каким-то решением — не то чтобы у меня был план назло Путину пойти и испортить генофонд. (Смеется.) Я не думаю, что люди просыпаются с утра и думают: «Пойду-ка я в геи попробую». Я такого не слышала ни разу. Так случилось.

Меня в этом плане гораздо сильнее удивляет не выбор пола партнера, а то, что вообще какие-то отношения случились в это время. И случились они не из-за военных действий. Не потому, что все парни ушли или уехали. Просто еще одна безумная и непредсказуемая фигня в рамках безумного и непредсказуемого года.

Фото: Miki Fath / Unsplash.com

Родственники, конечно, не знают. Я живу довольно далеко от родного города. Маме я рассказывать не планирую, потому что ей уже за 70. Я не думаю, что это прекрасный возраст, чтобы менять какие-то установки. Точно знаю, что у нее нет гомофобии, но в том мире, в котором она живет, это некая маргинальная история. То есть это вопрос не страха, а заботы с моей стороны. Иначе я приеду, расскажу, уеду, а она будет сидеть переживать. 

С друзьями я не помню каких-то удивлений. Кто с кем спит — личное дело каждого.

Сейчас друзья шутят, что если будет свадьба, то это целых два платья, два букета — в два раза лучше

Конфликтов на эту тему не было никогда. Этот год научил меня тому, что нужно всегда общаться. Если есть возможность увидеться с друзьями, то это нужно сделать. Нужно ездить на все тусовки, отмечать все праздники, все дни рождения людей, собак, день борща — неважно. Потому что ты никогда не знаешь, кто из друзей у тебя завтра из страны уедет. Весь 22-й год — цепочка человеческих потерь. Все, что ты можешь, — как можно чаще видеться с ними. 

Читайте также «Создавал привлекательный образ с обнаженной грудью». В России возбудили первые дела по новому закону о пропаганде ЛГБТ

Меня тревожит судьба подростков в связи с новыми законами против ЛГБТ. Потому что, скорее всего, у нас вырастет какая-то огромная волна суицидов на этой почве. Особенно в регионах, где не так доступны альтернативные источники информации. Живешь в маленькой деревне, и все, что ты видишь: геи — плохо, их сердца надо сжигать. У тебя не то что нет психологической поддержки, у тебя там еще и батя сидит, машет ремнем и угрожает таких, как ты, уничтожить. Скорее всего, вот таким ребятам будет еще тяжелее. И так было сложно, а настанет прям совсем ******

За них я переживаю намного сильнее, чем за себя. В общем, очередной репрессивный закон, который влияет на жизнь людей. Сейчас страх уже стал настолько перманентным: говоришь — страшно, не говоришь — тоже страшно. Какая разница? Есть, наверное, смысл опасаться, но от того, что я что-то не скажу, этот страх не исчезнет.

Наталья Ермолина

блогер и журналист, создатель культурного кластера в Петрозаводске, фитнес-тренер для «больших красавиц»

После начала «спецоперации» Наталья не собиралась эмигрировать, публично высказывалась против «СВО». Но из-за мобилизации уехала вслед за сыном в Черногорию. На нее завели дело о дискредитации армии РФ.

Я выросла в Украине, с пятого по девятый класс училась в Днепропетровской области. Днепр — город моего детства, у меня там отец жил, но все изменилось 24 февраля.

В этот день я организовывала ретрит в Подмосковье для молодых активистов, фигурантов уголовных и административных дел, которые пострадали от действий государства. На мероприятии были психологи, коучи и другие специалисты. Мы с единомышленниками собрались, чтобы дать молодежи знания о том, как себе помогать. И в этот момент началась «спецоперация». Конечно же, ретрит сорвался. Мы обсуждали происходящее и поддерживали друг друга. Плохо, что люди и так были травмированы государством. 

Я позвонила папе. Мы созванивались каждый день, но потом ему запретили часто пользоваться мобильной связью, мы разговаривали раз в неделю.

Когда я увидела новости о том, что Днепр бомбят, тут же набрала отцу. «Да я все проспал», — ответил он. И смех и грех

С помощью моих друзей-активистов я вывезла папу через Львов в Польшу на автобусе. Потом ему удалось добраться до Германии. Сейчас он живет там как беженец и получает пособие. 

Я поняла, что у меня заканчивается история с Россией, после объявления частичной мобилизации 21 сентября. Мне пришлось вывозить за границу сына. Его я отправила сначала в Казахстан, потом он гостил в Ташкенте у моей студенческой подруги, а оттуда через Стамбул добрался в Черногорию, снял квартиру. В ноябре я перебралась к нему в Будву.

Фото: Mick Haupt / Unsplash.com

Все вещи я раздала и уезжала из России с одним чемоданом. К счастью, в Будву переехало много людей из Петрозаводска. Образовывается диаспора, в нашем карельском чатике уже 25 человек. Так в новой стране у меня появились точки опоры: моя любимая оранжевая чашка, которую я забрала из дома, и мои карелы.

Сейчас мы снимаем квартиру с сыном и его девушкой. Моя дочь осталась в России. Она учится в колледже и мечтает стать актрисой, эмигрировать пока не хочет. Я занимаюсь проектной активистской деятельностью и продолжаю свой проект по фитнесу «Сто килограммов красоты». Сначала клиентки расстроились, что я уехала, но потом мы придумали собираться в видеочате в телеграме. Мы тренируемся с подручными материалами: бутылками из-под воды, яблоками, пачками гречки и кастрюлями.

В Петрозаводске у меня осталось успешно работающее арт-пространство, которое занимается ивентами и городскими сообществами. Это социокультурная площадка. Я хотела закрыть кластер, потому что на него постоянно приходили анонимные доносы. Но коллеги, которые остались в России, решили продолжать проект. И они прекрасно справляются. Петрозаводску очень нужно такое место, куда можно прийти и помолчать против всего происходящего ужаса.

За год «спецоперации» на меня успели завести административное дело о дискредитации армии за записи в моем телеграм-канале. Там было всего 20 постов и 500 участников. Я публиковала отрывки разговоров с друзьями о том, как мы справляемся в это сложное время. Суд назначил мне 30 тысяч рублей штрафа. Деньги мне собрал один из правозащитных каналов в течение суток. 

После отъезда из России я поняла, что не скучаю. Может, потому что последние месяцы жизни там были связаны с тревогой, и психика меня так защищает. Я испытала шок, когда переехала в безопасное место. С друзьями, которые остались в России, мы продолжаем общаться. Пока есть дружеские чатики, депрессия мне не грозит. 

Константин Воронецкий

волонтер

После 24 февраля выходил на митинги, привлекался к административной ответственности. Уехал из России, работал волонтером в Польше, помогал прибывающим туда украинцам носить чемоданы на вокзале. После с женой и маленькими детьми эмигрировал в Нидерланды.

Моя бабушка была пионервожатой, она меня воспитывала на книжках о пионерах-героях. В голове у меня всегда было, что наша страна, [тогда] Советский Союз, единая, братские народы и все такое. В девяностые наши пути разошлись, но это можно понять — братья и сестры, повзрослев, тоже не вместе живут. Но чтоб братьев убивать? 

Я читал про опыт, в котором собаку кормили из квадратной миски всю жизнь, а потом у нее на глазах сделали миску круглой, так она с ума сошла — у меня похожие ощущения от этой ситуации, в голове не укладывается. Состояние, как будто тошнит, ничего не хочется и ничего не понять. Я думал, максимум месяц это продлится, народ такого не вытерпит — а смотрю: ничего, все нормально переносят. 

Фото: Anne Nygard / Unsplash.com

Я сначала не ходил на митинги, мы живем далеко от центра, у нас маленькие дети — жена боялась, что меня задержат и посадят. Но 6 марта уже не выдержал, пошел — и сразу в автозаке оказался, даже до митинга не добрался. После этой истории я решил поехать в Польшу волонтером, хотел помогать прибывающим из Украины. Почти месяц там носил чемоданы и сумки. 

Организация, которая этим занимается, запрещена в России, и, если я вернусь домой, с большой вероятностью сяду в тюрьму, так что пришлось попросить убежища в Нидерландах.  

В волонтерском корпусе в Польше у меня будто много новых братьев и сестер появилось, один помог мне с билетом в Амстердам, другой подарил рюкзак — деньгами никто там не разбрасывается, но взаимопомощи много. 

В первом лагере для беженцев, куда я попал в Нидерландах, тоже были непростые условия.

Я жил перед лагерем на улице, потому что не было мест. Иногда даже телефон зарядить было проблемой, но благодаря людям все решалось

Через полтора месяца меня перевели в другой лагерь. Я встретился с организацией, помогающей политическим беженцам, и рассказал им, что у меня в России есть семья и дети. Мне сказали, что воссоединение может занять лет пять-шесть, так что жена прилетела по турвизе и попросила убежища, еще около полутора месяцев у нас ушло на то, чтобы получить возможность жить вместе. На билеты потратили около тысячи евро, но деньги — ерунда по сравнению с перспективой пять лет не видеться.

У нас в России осталась квартира, только этой весной закрыли ипотеку. Теперь шутим, что будем ждать новую перестройку, чтобы вернуться и жить. Сейчас мы в Амстердаме в лагере для беженцев — он похож на профилакторий при заводе. Не кормят — платят пособие, на которое ты обустраиваешь свой быт, ездишь в магазин за продуктами — он, кстати, неблизко, поэтому сразу купил велосипед с рук. В нашем лагере для беженцев в основном сирийцы, есть марокканцы — я раньше географию так хорошо не знал, как сейчас. Есть и украинский корпус. Я много общаюсь с украинцами. За всю жизнь столько «спасибо» не слышал, сколько здесь, и это не формальная благодарность, а такая искренняя и глубокая, что тебя это очень мотивирует помогать больше.

Нам будет непросто: нужно искать работу, жилье, получать вид на жительство. Все это идет очень медленно, подвижки начались только через несколько месяцев, но это лучше, чем в тюрьме. Вернуться и молчать я не смогу. 

Филипп Попов

студент из Москвы

Филипп — один из авторов этого текста. «Такие дела» решили рассказать его историю тоже. После начала «спецоперации» молодой человек понял, что карьера политолога в России его не интересует, и решил стать журналистом.

23 февраля мы отмечали день рождения друга в моей родной Перми. Мы с друзьями обсуждали, что вот-вот что-то страшное может начаться. Я вернулся в Москву в ночь на 24 февраля, и буквально через несколько часов начались новости о начале «спецоперации». Меня тронуло, что это происходит именно с Украиной, потому что по разным причинам это очень близкая для меня страна. Кошмар и ужас. В тот день у нас в университете как раз проходили семинары по международными отношениям. Такая дурацкая ирония.

Первое, что захотелось, — выйти на митинг, что я и сделал. Нас с другом задержали и прокатили в автозаке. Суд назначил мне 10 тысяч рублей штрафа по административной статье. 

Фото: Mick Haupt / Unsplash.com

На самом деле февраль и март 2022 года — это туман, кошмар и безысходность. Хотелось хоть что-то делать, в чем-то быть полезным. Я учусь на специальности «политология», но всегда хотел заниматься спортивной журналистикой — с детства смотрел с отцом по телевизору все матчи и олимпиады. Потом меня поглотили журналистские проекты на YouTube: Юрий Дудь, Катерина Гордеева и другие. Четыре года на журфак тратить не хотелось, и я решил учиться на политолога, потому что в целом интересовался политикой. 

Но политическим деятелем я себя никогда не мыслил, потому что политика, на мой взгляд, — это всегда история про компромиссы. Я немного работал в предвыборной кампании в Госдуму.

Мне кажется, [после 24 февраля 2022 года] невозможно быть честным и независимым политиком в России, несогласным с основным курсом, и оставаться на свободе. Поэтому я и начал искать независимые редакции, которые еще остались в стране, где я бы мог реализоваться как журналист. Решил попробоваться стажером в «Таких делах», и получилось. Мне кажется важным оставаться в России, тем более я пришел в медиа, которое пишет про социальные проблемы людей.

Хочется верить, что рано или поздно весь этот ад закончится. 

Материал подготовлен при участии Филиппа Попова

Спасибо, что дочитали до конца!

Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.

Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.

Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.

Помочь нам

Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: