«Здравствуйте! Я чеченка, живу в Австрии со статусом беженки. Приехала в Чечню, чтобы подать на развод. Муж — чеченец, пытался забрать ребенка, я оставила дочь в Австрии в надежном месте. Сейчас бывший муж и мои родственники держат меня дома в селе, пытаются забрать телефон и требуют сказать, где ребенок. Отец говорит, что я развелась, значит, должна отдать “чужого ребенка”. Помогите выехать из Чечни».
Подобные сообщения регулярно приходят в социальные сети проекта «Кавказ без матери», который помогает женщинам преодолеть угрозу отъема детей и консультирует в тех случаях, если дети уже отобраны.
Официальной статистики по проблеме насильственного отчуждения детей от матери в Чечне, Ингушетии и Дагестане до сих пор нет. Каждый новый судебный спор за право матери воспитывать ребенка или хотя бы видеть его воспринимается как единичный случай.
Судебные решения не помогают матерям
Проект «Кавказ без матери» появился в конце 2020 года, после того, как в СМИ и блогах анонимно и с именами были обнародованы десятки случаев похищения детей на Северном Кавказе у разведенных или вдов.
Известные случаи отобрания детей у вдов — дело Лианы Сосуркаевой и Зелихи Магомадовой. В первом случае детей семи и шести лет забрали из рук матери, когда она ехала с ними домой после побывки у родственников отца, а в основе конфликта, по словам Лианы, лежал спор из-за недвижимости.
Зелиха Магомадова тоже после гибели мужа-силовика лишилась положенных по потере кормильца выплат, дома и шестерых детей. В Чечне родственники мужа объявили ее «гулящей» и добились лишения материнских прав в местном суде. Позже с помощью проекта «Правовая инициатива» женщина выиграла дело в ЕСПЧ, но встретиться с детьми так и не смогла. Кроме того, за десять лет они отвыкли от нее и стали осуждать, копируя отношение родственников.
Даже собственная семья может начать стыдить разведенную мать, которая пытается противостоять отъему детей. Родители и прочие представители клана или тейпа увещевают женщину: «Оставь, это чужие дети». Чужие — дети чужого, другого рода.
На Кавказе у мамы могут отнять ребенка любого возраста, даже новорожденного на грудном вскармливании. Зачастую после отъема детей воспитывает вовсе не отец. У того могут быть дела, работа в другом городе, новая семья. Детей чаще растят бабушки, мачехи или старшие сестры. Либо же ребенок кочует по родственникам.
В 2021 году ЕСПЧ признал дискриминацию по гендерному признаку в делах об опеке на Северном Кавказе. Даже если суды любых уровней, в том числе Европейский суд по правам человека, выносят решение о месте проживания детей с мамой, это практически никак не влияет на жизнь ребенка.
Что выяснилось в ходе исследования проблемы
Команда проекта «Кавказ без матери» помогла вернуть похищенных детей четырем женщинам. Сотни женщин получили консультации. Но главной целью проекта было изучить явление отобрания детей у мам на Кавказе и отношение к нему в обществе.
Первый поверхностный опрос, в котором приняли участие полторы тысячи жительниц Чечни, Ингушетии и Дагестана, показал, что 80% такая проблема знакома, 17% опрошенных столкнулись с попыткой отъема детей лично.
В 2021 году проект провел второе исследование, более подробное, — в нем приняли участие 45 женщин из трех регионов в возрасте от 18 до 50 лет. Все они пострадали от насильственного отъема детей. Большая часть из них имеют высшее образование, почти все выросли в полных семьях. Лишь трое из них были в той же ситуации, что их дети, — их воспитывали старшие родственники, отец или мачеха.
45 участниц исследования безвозвратно разлучены с 90 детьми. Часть женщин смогли вернуть одного ребенка из двух, четырех из пяти, но не всех. Участницы исследования находились в разлуке со своим ребенком или детьми от месяца до 16 лет. Две трети участниц исследования рассказали, что переживали физическое насилие со стороны супруга, пока жили в браке.
Зачастую женщина настолько бесправна, что ее разлучение с детьми одновременно означает и потерю дома: женщину либо выгоняет муж, либо его родные. Это произошло с 18 участницами исследования.
Уже после развода, если дети остались с матерью, их могут похитить, не вернув после побывки у папы (20 ситуаций), либо отобрать насильно (10 ситуаций). Также в некоторых случаях (10 ситуаций) на мать оказывается давление, и под гнетом угроз и общественного мнения (родные, старейшины, муфтият) о силе традиций она сама отдает детей. Реже всего детей передают отцу по суду (четыре случая).
Самое сложное, что зачастую после отобрания матери не имеют возможности полноценно общаться с детьми. Две трети женщин (26 из 45) сразу же начали борьбу за детей, однако более чем у половины участниц (24) нет возможности видеться с ними. Может видеться с детьми беспрепятственно лишь шестая часть матерей (семь участниц).
В борьбе за возможностью видеться с детьми многие женщины предпочитают сначала обращаться к традиционным институтам (старейшины, муфтият) и лишь потом — в инстанции (суд, полиция, опека). Решения инстанций, несмотря на то, что в большем числе случаев они на стороне матери (21 из 27), лишь в шести случаях привели к возвращению детей — исполнять эти решения приставы не способны.
Джинны и помутнение рассудка: история Розы
Роза Садакиева обратилась в проект «Кавказ без матери» в октябре 2021 года. Розе 27, она в браке с 20 лет, у нее двое детей: шестилетняя Хадиджа и четырехлетний Мухаммед.
В прошлом году в сентябре ее супруг Ахмед Торшхоев избил Розу, объявил о религиозном разводе, так как в официальном браке они не состояли, и забрал детей.
Через неделю Розе привезли детей на выходные, и она решила, что больше их не отдаст. Тогда ее отец и брат, настаивавшие на традиционном разрешении конфликта, снова избили Розу.
Садакиева обратилась в полицию с просьбой возбудить уголовное дело против ее брата Адама Садакиева за побои. Кроме того, она подала гражданский иск в суд с просьбой определить место жительства ее детей с ней.
Активистки «Кавказа без матери» помогли Розе выехать из Ингушетии и получить помощь юристов и психотерапевтов. Несколько месяцев после побега Роза жила в шелтерах. Спустя три месяца она пыталась увидеть и сына, отправившись к бывшему мужу домой. Но Ахмед избил Розу, не дав пообщаться с сыном.
2 июня 2022 года Магасский районный суд отказал Розе. Судья Абдул Шеди даже не назначил женщине порядок общения с детьми. В ходе суда семья Розы пыталась выставить ее психически больной. В разговоре с журналистом отец Розы Беслан сказал, что в нее вселились джинны и что он даже водил ее к мулле, но джинны остались и его дочь не в себе. Роза прошла официальную психиатрическую экспертизу, которая подтвердила: ее психическое состояние в норме, она способна воспитывать детей. Но ее сын и дочь продолжают оставаться с семьей отца и практически не видят маму.
«Настоящей близости у нас с мамой не сложилось»: история Иман
Чеченке Иман (имя изменено) 48 лет. Ее отобрали у матери родственники отца. Та родила ребенка, будучи совсем юной, в 16 лет. И тогда же лишилась.
«Однажды мама пришла в ясли и украла меня на часок, чтобы сфотографироваться в фотоателье в Грозном на память. У меня есть это фото. Мама лет семь или восемь ждала, что ее позовут обратно, в семью. А потом снова вышла замуж. Всем, кто меня спрашивал о маме, тетки строго велели отвечать: “Не говорите мне о ней, она меня бросила”. И я говорила, хотя мечтала ее увидеть. Я даже лица ее не знала, плакала тайком».
С отцом Иман тоже не жила. Он занимался своей жизнью, ее растили тетки и бабушка. Как-то родственница рассказала ей, что ее мать гостит неподалеку от их дома, и предложила встретиться. Тогда Иман было 16 лет.
«Я увидела ее и заревела, она заревела. Я рыдала от радости. Она поселилась недалеко от нас, ее муж согласился и поддержал ее. Мои тети так и не узнали, что я связалась с мамой. Шла война. Мой отец умер от ранений. Я сочувствовала маме, очень дружу с младшими сестрами и братьями. Но настоящей близости, как между мамой и дочкой, у нас не сложилось. Так, чтобы обниматься, вместе праздновать, делиться сокровенным — этого у меня не было никогда».
Ждать ли изменений
Майсарат Килясханова — активистка проекта «Кавказ без матери». Она ведет паблики проекта в соцсетях и создает иллюстрации. Майсарат живет в Дагестане.
«Для меня практика отъема детей — часть семейной истории, — говорит Майсарат. — Я часто слышу, что “в Дагестане такого нет”, что у нас мам и детей не разлучают. Недавно я узнала, что это произошло с моей мамой — оказывается, когда-то маме пришлось уйти из дома вместе с моей старшей сестрой, но обманом отец забрал дочь и заставил маму вернуться в семью. Но в Дагестане я и правда значительно реже слышу выражения про “чужих” детей. Чаще продолжение домашнего насилия над женщиной, а не отдельная практика. И в комментариях я чаще вступаю в спор именно с дагестанками, которым повезло не столкнуться с подобным».
Социолог Марина Геря принимала участие в проекте в качестве редактора исследования. По ее словам, такая работа помогла вывести происходящие в обществе процессы из сферы бессознательного: «Если в голове людей меняются базовые установки и взгляды на общепринятые практики, это меняет и сами практики и ведет к социальным изменениям. Позитивные примеры таких изменений — появление инклюзивного образования, которое начиналось с родительских инициатив и проектов, включение изменений в законодательный российский контекст. Всегда эти изменения начинаются с гражданской активности».
Марина Геря утверждает, что постепенно ситуация с домашним насилием и практикой отобрания детей у мам после развода, распространенная на Северном Кавказе, меняется: «Ситуация сложная, она требует долгого освещения, и никто не может гарантировать, что после выхода в свет исследований что-то сдвинется значительно. Для начала должны произойти изменения в головах людей».
По мнению социолога, результаты исследования проекта «Кавказ без матери» говорят о том, что женщины, которые обращались в СМИ и освещали свою ситуацию в блогах, получали больше шансов на возвращение детей.
Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов