«Ай-ай-ай, какая потеря для русской культуры!», «Тебя посодют, а ты не воруй!», «А разве перед законом не все равны?», «Мне он никогда не нравился, что-то в нем есть неприятное», «А вы его спектакли видели? Там одна порнуха!» — все это о ком, как вы думаете? Все верно — о Кирилле Серебренникове, задержанном в ночь на вторник в петербургской гостинице по подозрению в мошенничестве в особо крупных размерах. А это — реакция добропорядочных и законопослушных граждан. Многих. Очень многих. Слишком многих, чтобы их не замечать.
Читайте также«Неужели все сначала?»Российские режиссеры, актеры, писатели и журналисты — о задержании Кирилла Серебренникова
Эй, вы, «законопослушные», вы ведь во стократ страшнее, чем те, кто травит, пытает, сажает. Этих-то когда-нибудь достанут, они ответят, а вот «законопослушные» будут и дальше жить припеваючи, потому что ничего подсудного не сделали. Вы живете по прямой, вы знаете, кто виноват и что делать. Ваш любимый персонаж — Глеб Жеглов («Вор должен сидеть в тюрьме»), который тоже никогда не сомневался.
Ваша путеводная звезда — злоба. Вы идете за ней, не в силах сойти с маршрута, потому что только злобная ожесточенность позволяет вам держаться на плаву. Не станет ее — вы задохнетесь в собственной пустоте. Злоба злобе рознь. Ваша, «законопослушная», злоба — не та, что с шашкой наголо, когда в глазах темно, а сердце дрожит от ненависти. Ваша злоба пассивна и велеречива, она соорудила себе прокурорский мундир и щеголяет в нем, раздавая вердикты направо и налево. Она выдает себя за справедливость и щекочет ваше самолюбие осознанием собственной смелой объективности. «Ага, сочувствуете Серебренникову? А вот я сейчас как поднимусь во весь свой рост против вашей творческой тусовочки — тогда узнаете, что такое “одинокий голос человека”. «Так и надо вашему Серебренникову!» — заявлю я отважно, потому что я — за справедливость, а справедливость выше междусобойчика.
Ваша злоба пассивна и велеречива, она выдает себя за справедливость и щекочет ваше самолюбие осознанием собственной смелой объективности
Непримиримый друг мой, если бы ты только знал, что имя тебе — легион, что вы встаете с колен только потому, что вас давно отымели все кто хотел и больше вы никому не нужны. И в глубине души вы это прекрасно знаете, вас это вполне устраивает, но в самой-самой-самой глубине того места, где должна быть душа, вы смертельно завидуете тем, кого не отымели сами. Тому же Серебренникову, например, который из последних сил старается быть свободным человеком, даже содержа свой театр на деньги государства. Вам дика сама мысль о том, что можно кусать руку, которая тебя кормит. А ведь не только можно, но и нужно ее кусать — чтобы обладатель руки не забывал, что кормежку он поставляет тебе в обмен на неизмеримо бОльшие ценности. И не вам, законопослушные вы мои, судить о том, имел ли право художник получать деньги от государства.
Эта злоба не имеет берегов, вы пытаетесь ею накрыть даже мертвых — опять же, обрядив ее в костюм справедливости. Теперь стало опасно умирать — вас, справедливых и неподкупных, стало так много, что в один прекрасный день вы рухнете с облюбованного вами облака, откуда шлете проклятья на свежепреставленных. Разбился на самолете хор им. Александрова — вы там, на облаке, всем кагалом твердо решили, что так им и надо. И, исходя ядовитой пеной, оповещаете об этом весь мир. А кто попросит вас тише радоваться — тот такой же подлец, и жаль, что его не было в том злополучном самолете. Баталов умер? Хороший актер был, говорите? Ну и хорошо — наверняка теперь в аду корчится с такими же предателями рода человеческого, не восставшими против режима. То ли дело вы — вот вы по-настоящему восстали, вы так смело радуетесь смерти тех, кто летел выступать в Сирии по разнарядке преступных властей!
Я тихо всхлипываю в уголке от беспомощной зависти — ведь ни мне, ни моим мягкотелым друзьям не удастся внести такой же весомый вклад в борьбу с тоталитарным милитаристским режимом. И совсем уж стыдно за нас, недалеких пособников преступных кругов, малодушно считающих, что в XXI веке в стране, считающей себя цивилизованной и демократической, нельзя приезжать ночью на воронке за человеком.
Читайте также«Любой расстрел 37-го года может быть повторен»«Любой расстрел 37-го года может быть повторен», — писал Шаламов. Он считал, что «условия могут повториться, когда блатарская инфекция охватит общество, где моральная температура доведена до благополучного режима, оптимального состояния»
У вас, отважные вы наши, нет ненависти к тем, кто сидит в воронке, и к тому, кто дал ему отмашку, — нет, вы всеми силами ненавидите тех, кого увезли. А знаете почему? Потому что те, кто приехал в воронке, и те, кто посылал в Сирию людей, — вот это ваши люди. Вы отчаянно делаете вид, что вы ими возмущены, травмированы, оскорблены, но напрасно — они ваши плоть от плоти, а вы — их надежда и опора. Вас многое разъединяет, но объединяет главное — отсутствие милосердия.
Вы, как и они, даже не знаете, что это такое. Хотя, казалось бы, что может быть проще — не пнуть того, кому и так уже плохо. Даже не помочь подняться, не отряхнуть с него грязь, не дать кусок хлеба — просто сдержаться и не пнуть. Но объяснить это ни на пальцах, ни письменно, ни в громкоговоритель вам никто не сможет. Вы — глухие. Поэтому вы и только вы — самая надежная опора того режима, который вы якобы так ненавидите. На вас, злобных пофигистов, рассчитывает власть, изо дня в день ухающая кувалдой, чтобы нас расколоть. И не зря рассчитывает, как показала практика.
Почему-то грешным делом думаю: если настанет 37-й год, писать доносы будете именно вы. Из чувства справедливости:«А чегой-то всем нельзя, а ему можно?»
