Сверхурочный рейс

«Мой дед прошел всю войну в пехоте. Ты понимаешь, что это значит? В пехоте. Но он сумел выжить. Вернуться домой. Вырастить детей, внуков. Ему пол-огорода вскопать было пять минут. Он землянки рыл, окопы. Что ему огород?»

Геннадий, поджарый 50-летний дальнобойщик и подопечный питерского благотворительного фонда AdVita, увлеченно делится воспоминаниями. О родных и близких, о детстве, о школе, о техникуме и, конечно, о любимой работе ему говорить проще, чем о семи курсах химиотерапии за год, пересадке костного мозга от неродственного донора и месяцах болезненной реабилитации. Сейчас он бодр. У него много дел. А рак — как сон какой-то дурной.

Угол каждый день

«Из-за деда я обожал все военное. У меня остались от него нашивки, медали. Была форма, настоящий военный ремень, пилотка. Очень пригодилось все, когда мы на первом курсе техникума участвовали с группой в конкурсе цветников к 9 Мая. Мы там разложили эту форму, флаг. И победили, конечно. Вот, можешь себе представить? Троечник, драчун, а все равно лидер группы. Все ребята со мной были, я все мог организовать: и конкурс, и учебу, и хулиганство. Ну, а что — бывало, конечно. Веселье тоже должно быть».

Геннадий не припомнит, чтобы его в семье как-то уж специально воспитывали. Никто не рассуждал с ним о том, каким должен быть «настоящий мужчина» или «достойный человек». Папа работал (тоже дальнобойщик — считай, династия), подолгу отсутствовал. Навешивал подзатыльников за проступки, хвалил за дело. «Угол был каждый день, — признается Геннадий, — то батарею на кого уроню, то сестру в холодильнике закрою. Шалопай был, одно слово».

Мама на работе. Бабушки, к которым отправляли на лето, тоже не по части разговоров были. Давали посильные поручения: собрать садовый урожай, сходить за молоком, за водой, что-то починить несложное. Все были заняты делом. И дети невольно учились всему понемногу.

«Помню, у одной из бабушек в деревне держали лошадей. Сначала мне понравилось за ними ухаживать. Потом научился ездить. Седло не любил — так скакал. Потом появился любимый жеребенок. Назвал его Янтарь — как в одном из фильмов про красноармейцев. Я его вырастил. Он никого больше к себе не подпускал, кроме меня. Ждал целый год, до следующего лета. Потом мне начали отдавать коней на выпас. Иногда, конечно, недосмотрю, с ребятами засижусь, все ж со мной тусовались, гуляли, купались. А лошади в огороды забредали —  такой визг был, что ты! Но мне это интересно было. По душе. Не то что в школе.

Учился я, конечно, ужасно. Неинтересно мне за партой, на одном месте. Не могу. Но все знали, какой я на самом деле. Поэтому меня, троечника, выбрали даже заместителем комсорга школы. Можешь себе представить? Тогда же это заслужить надо было. А тут — троечник. Но я лидер, организатор, люблю двигаться вперед, побеждать. Наше звено — а я знаменосцем был — все соревнования выигрывало. Уж не знаю, в кого я такой, но пру напролом. Или судьба меня так ведет…»

За прекрасных дам

За рулем Геннадий с шести лет. Когда отец бывал дома, все равно постоянно куда-то ездили по делам, сын всегда рядом, насмотрится, нахватается. Так постепенно жизнь за рулем стала казаться Геннадию наиболее естественной формой существования. Вопросов о призвании не возникало. Даже в армию попал в автобат. Был момент, когда ребят могли отправить в Афганистан. Но не сложилось. Для кого-то — «слава богу», а для Геннадия — «к сожалению».

«Я вообще рвался. Это я сейчас остепенился, все понимаю, но тогда хотелось себя испытать. Попробовать, на что годен. Я драчун был страшный. Полчаса не проходило, как кто-то уже тащил меня за ухо к матери домой в угол. Что скрывать? И в техникуме та же история. Все знали: кто девчонку из нашей группы тронет, будет иметь дело со мной. Девочки все как за каменной стеной.

Я считаю, что пацан должен уметь драться. Ну, ты посмотри на них сейчас. Тыр-тыр в свои планшеты. Даже не знают, как это, когда тебе нос разбили. Разве такие девчонкам нужны? Мужчина должен уметь и свою честь отстоять, и своих, как говорится, прекрасных дам защитить. Иначе — что он за мужчина?»

Прекрасных дам сейчас в жизни Геннадия четыре: любимая дочь Алиса, обожаемая жена Лена, сестра-двойняшка Елена и мама. Был у Геннадия и свой большегруз, и свои клиенты — годами работавшие не столько с фирмами, где числился наш герой-дальнобойщик, сколько с ним самим.

«Я что угодно могу спланировать. И все знают: сбоя поставки не будет, даже если много машин, сложные перемещения, переполненный склад. Трудоголик я, конечно. Работу просто обожаю. Люблю движение. Новые места. Смену впечатлений. Страна у нас, конечно, такая красивая! Урал люблю. Иссык-Куль. Так-то все больше в Питере душу отвожу, он мне больше Москвы нравится. И работы там много всегда было. То Шевчуку аппаратуру на юбилей везти. То Хазанов с его «Ужином с дураком» на Петроградку на гастроли. То на север на моем СуперМАЗе. На нас с напарником смотрели как на сумасшедших: мало того, что машина не приспособлена для таких холодов и дорог, так мы еще без шапок поехали. Приключений тогда словили: чуть не замерзли на трассе. Вообще много интересного было».

А потом все резко закончилось.

Приставучая хворь

Осенью 2016 года на Геннадия напала приставучая хворь. Вроде и не простуда, не грипп, но температура не спадала недели две. Закидывался таблетками и ехал работать, пока полегче. К вечеру температура снова дурила. В итоге Лена буквально за руку отвела мужа в поликлинику. А пока ждали анализы (как потом оказалось, оповестить пациента попросту забыли), Геннадию стало совсем нехорошо. Врачи скорой срочно позвонили в поликлинику и потребовали результаты. Посмотрели на присланные документы и тревожно переглянулись.

«Ну, я сразу понял: что-то не то. Меня быстро в машину, укладывают. Я, говорю, и посидеть могу. Они смотрят странно и молчат. В общем, врач в больнице тоже без всяких там любезностей выдал все расклады: “У вас рак крови, сколько жить — никто не скажет, может, неделю, может, месяц, а может, еще много лет. Короче, вам на химию…” Я в шоке, жена в шоке, все в шоке. Ну, а что делать? Надо — значит, надо. Легковушку продали, фуру продали. Так жалко ее! Красавица была машина. Дачу даже выставили на продажу, но никто не купил. Теперь думаю, что хорошо. Без дачи совсем было бы грустно.

Я одно помню четко: был готов умереть. Никакого ужаса. Все умирают. Ничего ты тут не сделаешь. Просто — если суждено, то суждено. Я это как-то принял. Но начал лечение. Потому что надо. Ведь семья, мама, сестра. Очень друзья меня тогда поддержали. И дело не в деньгах, хотя и это тоже. Дело в поддержке. Когда ты знаешь, что не один. Это очень цепляет. Много стал музыки слушать новой для себя. Такое вдохновение получал, как будто даже сил прибавлялось».

Почти год с учетом перерывов длилась химиотерапия. Но результат оказался положительным. Длительная ремиссия позволяла задумываться о пересадке костного мозга. Московские врачи к идее относились скептически. И тут опять вмешалась судьба: удалось по знакомству попасть к хорошему специалисту, который посоветовал ехать в Санкт-Петербург. И знаменитая Горбачевка не просто не подвела, а буквально ошеломила Геннадия.

«Мне когда в Москве катетер вшивали, я каждый раз вжимался, зубы стискивал: сейчас будет больно. Вот, казалось бы, всю жизнь задирался, вечно куда-то вляпывался, что мне та боль. А оказалось, вон как… В Питере сажусь в кресло, сжимаюсь весь по привычке, а врач — вжик. И не больно. Я аж руку ему пожал: “Ну, вы мастер, док”. Очень тепло нас там приняли, по-человечески. А жене сразу нашептали про AdVita. Мол, обратитесь в наш дружественный фонд, они помогут. Я сначала не хотел: помогать люблю, а принимать помощь мне неловко. А Ленка сказала: “Давай просто зайдем: посмотрим, анкету заполним — от нас не убудет”».

Помощь в тумане

Благодаря участию фонда AdVita Геннадию с Леной удалось добрать недостающую сумму для оплаты поиска совместимого донора в Международном регистре доноров костного мозга. Все родственники сдали анализы, но не подошла даже сестра-двойняшка. В итоге совпадение нашлось с молодой девушкой из Польши. Остальная часть сбора AdVita пошла на длительную реабилитацию после операции, которая прошла успешно. Заграничный костный мозг прижился. Геннадий постепенно восстановил силы, вес и способность заботиться о близких.

«Я бы хотел про фонд сказать. Я все равно постоянно ощущал их поддержку. Это не про деньги. Про предупредительность, про самые простые нужды. Мы все эти два года были в каком-то тумане. Когда приехали в Питер, даже не подумали, где будем жить. Только после встречи с врачом сели на лавочку и опомнились: куда податься? Квартиру снимать? А где искать? Тут звонок из фонда: “Мы вам подобрали комнату рядом с больницей”. И все там было. Хоть туалетная бумага, хоть моющие средства. Может, и пустяк, но для жизни же важно. В этом проявляется забота. Эти люди понимают, что надо больному человеку. То есть это профессионалы: они поддерживают тем, что в трудный момент, когда не соображаешь, делают самые нужные вещи.

То, что комната рядом с больницей, я только после операции оценил. Пока костный мозг приживался, тело было как в агонии, как не мое. Я двигаться не мог. Пить не мог. Вода казалась какой-то не такой на вкус. А надо три литра. Я ее туда — она обратно. А таблетки? Вот прям горстями. Та же история. Я их туда — они обратно. Еда — вообще даже слышать не мог. Бульончик через силу. Во-о-от такой глистой был. Ветром носило. Я реально не мог ходить дольше десяти минут. Когда уже стали домой отпускать, мне эта дорога от больницы казалась марафоном. Полз пятнадцать минут — и весь уже в поту. Сил никаких. Только лежать. А я ведь всю жизнь спортом занимался! У меня по греко-римской борьбе приличные показатели были, второе место в региональном первенстве. А тут ходить не могу. Меня только две мысли спасали: мои девочки и беседка».

Второй шанс

Беседку на даче для приятных ужинов теплыми летними вечерами Геннадий проектировал в уме и пока проходил химию, и пока восстанавливался после операции. Ему очень хотелось сделать что-то собственными руками после победы над болезнью. Подарить красоту своим девочкам, которые на время сменили его на посту. И уже не он их оберегал и дрался за них, а они за него. Жена не оставляла его по возможности ни на минуту. Дочь окончательно повзрослела и стала самостоятельно решать свои проблемы. Устроилась на работу. Сестра тоже пошла учить детей. Но свою ответственность за них Геннадий не переставал чувствовать.

«Пока меня не было» Геннадий произносит так, как будто два года лечения — это история не из его жизни. Или даже вообще не из жизни. Сейчас ему некогда над этим размышлять. Он весь устремлен в будущее. Много планов по даче. Много идей про новогодний стол. К тому же на кону новые вопросы и новые вызовы. Например, что делать с работой.

«Я водитель от бога, честное слово. И я не могу не работать. Не только потому, что нужны деньги для семьи. Как-то потихоньку справляемся. Машинку вот маленькую прикупили. Я просто на одном месте не могу. Я логист первоклассный. Мне уже предлагают хорошую работу. Но как только об инвалидности узнают — в отказ. А ты, вот, сиди и думай: то ли снять ее, эту инвалидность, то ли нет. У нас же что сейчас с пенсионным возрастом творят? Вот, доживу или нет? То ли хоть какую-то себе защиту оставить, чтобы семью не подводить. То ли снять все-таки инвалидность, пойти на нормальную работу, денег поднять? Ну, что я, до 65 не доживу, что ли? Раз уж Бог мне второй шанс дал».

Благотворительный фонд AdVita дает людям с онкологическими заболеваниями второй шанс — буквально возвращает к жизни. Давайте и мы дадим этот шанс фонду: каждое ваше ежемесячное пожертвование поможет ему творить свои полезные чудеса как можно дольше.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!