«Я делаю мир более удобным для жизни»

Часть первая, в которой Антон чувствует подставу и ждет инопланетян

Я родился 40 лет назад в центральной России. Обычное советское детство, ходил в детский сад, в школу, учился в художке. С того момента, как начал себя осознавать, я все время чувствовал какую-то подставу. Собирал ключи на улице на случай, если найду волшебную дверь, чтобы, наконец, выйти через нее. Еще я думал, что сплю и в любой момент проснусь и пойму, что я нормальный мальчик. В конце восьмидесятых часто писали про всякие НЛО и как инопланетяне проводят опыты над людьми. Я очень хотел с ними встретиться: думал, вдруг они помогут решить мою проблему. У меня даже была специальная тетрадка, куда я собирал вырезки про инопланетян, чтобы понимать, где их искать и какие у них нравы. Но инопланетяне как-то не торопились за мной.

В детстве тело вполне универсально, и тогда оно меня особо не беспокоило. Мама, конечно, ругалась, что я хожу и разговариваю, как пацан. Больше всего бесила школьная форма, платья по праздникам и ужасные колготки в рубчик, которые всегда сползали. Я, кстати, сейчас так и объясняю людям, которые не знают, что такое гендерная дисфория (дискомфорт у транс-людей из-за несоответствия между социальной ролью, телом и своей гендерной идентичностью — прим. ТД). Что это как будто на всем теле у вас эти мерзкие колготки, но только снять вы их не можете никогда.

В школе меня подтравливали, кричали, что я мужик. Но я был довольно спортивным, поэтому до физической агрессии не доходило. И хотя я и сам ощущал себя мальчиком и вроде бы мне это должно было быть приятно, — было тяжело. Я просто хотел жить нормально и не выделяться. При этом был отличником и закончил школу с медалью.

У меня была банда пацанов, мы лазали с ними по деревьям, воровали проволоку с электроподстанции и играли в гангстеров — в общем, обычные такие игры. Мама сокрушалась, что я не играю с девочками. Однажды я решил поиграть, подошел — а они в игрушечных кастрюльках варят суп из песка и подорожника. Жутко увлекательно. Хотя вообще-то сейчас я люблю готовить.

Но настоящий ад начался в подростковом возрасте, когда тело начало меняться. Выросло все, чего не хотелось. Стало понятно, что никакие инопланетяне не прилетят, волшебной двери нет и я не проснусь. Что мне предстоит прожить так всю жизнь. Я даже думал закончить это все. Залез на крышу, посидел, но не смог. Природная живучесть взяла свое.

Антон МакинтошФото: Мария Гельман для ТД

Я никому не говорил. Я даже не знал, что такое вообще бывает. Был уверен, что я один такой, что со мной что-то страшное и стыдное. Лет в 15 появилась газета «Спид-инфо», и там начали писать про людей, которые «меняют пол», но там было, во-первых, только про транс-женщин, во-вторых, они все были в перьях и блестках. Сложно было узнать себя в этом. Я вообще долго думал, что транс-женщины бывают, а транс-мужчины — нет. Кстати, уже потом узнал, что многие тоже долго так думали.

Когда я понял, что останусь с таким телом навсегда, а жить все-таки хочется, я решил, что раз выхода нет, буду жить в своей голове и максимально мимикрировать под девочек. Начал присматриваться к тому, как они ходят, во что одеваются, как красятся. Тогда же я понял, что мне нравятся мужчины. И подумал, что это даже сносный вариант: буду жить в женском образе и встречаться с мужчинами, и внешне будет все как надо. Но все равно не был особо популярен как девушка.

Несмотря на это, в 16 лет у меня появились отношения с парнем, а в 20 я вышел за него замуж. Отчасти чтобы уехать от родителей. Отчасти потому, что мне казалось, что это любовь, и для меня эти отношения были очень поддерживающими. Я ведь думал, что я мутант, а тут меня кто-то полюбил. В итоге мы прожили вместе 10 лет.

Часть вторая, в которой Антон решает изменить все

Как-то раз одна моя приятельница из медицинского института сказала: «А знаешь, оказывается, из женщины мужчину проще сделать, чем из мужчины женщину». Им в аспирантуре рассказывали, что где-то в Москве даже делают операции. Я удивился — думал, это возможно только в какой-нибудь Америке. Я был потрясен и сильно призадумался. Но было даже страшно представить, что можно решиться на такой шаг.

Вообще, транс-люди часто идут двумя путями: либо отказываются от социальной жизни и лишний раз не выходят из дома, чтобы не сталкиваться с неправильным восприятием себя, либо, наоборот, стараются во всем преуспеть и таким образом взять под контроль хоть какую-то часть своей жизни. У меня был как раз второй вариант. После школы я поступил на графический дизайн, успешно его окончил, устроился на хорошую работу. У меня была налаженная жизнь — брак, друзья, родители, своя квартира, все хорошо. Мысль о том, что все это можно взять и разрушить, внушала ужас.

Я боялся читать о трансгендерности в интернете и всячески обходил эту тему стороной. Ведь если про это читать, это будет значить, что надо что-то делать. В итоге мне становилось все хуже, я делал все на автомате, спал по 16 часов, все стало неинтересно, не замечал, как и что ел. В итоге поправился, что еще больше добавляло телесного дискомфорта, который и так всегда был со мной.

Когда мне стало совсем плохо, я таки нашел форум для транс-людей. И мне открылся дивный новый мир — я узнал, что транс-людей много, больше всего в Москве и Петербурге, делают переход и живут нормально (трансгендерный переход — одно или несколько изменений, которые совершает транс-человек: изменение внешнего вида и одежды, смена документов, гормональная терапия, хирургические операции — прим. ТД).

Тогда я поговорил со своим мужем и все ему рассказал. Предложил уехать со мной. Он ответил, что лучше бы меня вообще никогда не встречал. Конечно, он замечал мою гендерную неконформность. Но одно дело, когда ты живешь с не совсем обычной женщиной, а другое — с транс-мужчиной, и он на это не подписывался. Мы развелись.

Я выбрал ехать в Петербург, а не в Москву, потому что там была лояльная комиссия по «смене пола» и он дальше от моего города. Я ни разу там не был. Уволился с работы, собрал вещи и поехал. Тогда мне было 29 лет.

Сначала жил у знакомых, потом снял себе жилье. Накопления быстро кончились, а найти работу было непросто. Сначала устроился по документам, но при этом уже выглядел довольно маскулинно, и, когда начал гормональную терапию и стал совсем меняться, меня уволили.

Я понял, что официально устраиваться больше не буду, так как все документы на женское имя. Квартиру я снимал по ксерокопии паспорта, нарисованной в фотошопе, тут все было нормально. Но с работой оказалось сложнее. Понял, что мне нужно найти какую-то молодую дизайн-студию, которая возьмет меня на серую зарплату. В итоге нашел молодую контору, у них был жуткий дизайн сайта, и я понял, что мне туда. Пришел — увидел подвальчик и парня в нем. Спросил про трудовой договор, парень замялся, мол, никакого договора, зарплата серая, и я радостно согласился. Он стал моим деловым партнером по студии, я стал в ней арт-директором и проработал там пять лет. Мы до сих пор дружим.

Когда я уехал из родного города, бывший муж рассказал обо всем родителям. Они были в шоке. Я приезжал, пытался поговорить, объясниться, но они сказали, что, если я сделаю переход, они мне не семья. Я пытался звонить, писать, но безрезультатно. Через какое-то время перестал. Мы не общаемся до сих пор.

Я понимаю, что родителям транс-людей намного сложнее, чем родителям гомосексуалов. Если у тебя сын, скажем, гей, всегда можно придумать какую-то легенду, с кем он живет и почему. А когда твой ребенок меняется внешне, тут никакие легенды не помогут. Я понимаю, что не все готовы объясняться с родственниками и соседями. Мне кажется, что именно с социальным давлением и стыдом справиться сложнее всего. А самим принять ребенка таким, как есть, не настолько трудно. Плюс есть еще момент родительской вины: что мы сделали не так? В какой момент совершили ошибку?

Мне очень грустно, что их нет в моей жизни. Но в чем-то есть и плюс: раньше я был гораздо инфантильнее, жил с чувством, что за спиной всегда есть «взрослые», которые, если что, помогут все разрулить — хотя сам был уже не ребенок. Теперь я отрастил своего внутреннего родителя, научился опираться только на себя. Но я переживаю за них, они моложе не становятся, а я ничего про них не знаю.

Как только я устроился в свой подвал, пошел делать мастэктомию. Своему партнеру по студии тогда что-то наврал про операцию на лимфоузлах — мы еще не очень знали друг друга, и я не стал его посвящать в свой транс-опыт. Деньги на операцию собирал по всему Петербургу, потом полгода раздавал долги. Она стоила 70 тысяч рублей в частной клинике, это был 2009 год, и для меня это были большие деньги.

Было не страшно. Я мечтал об операции и бежал вперед каталки. Выписали на следующий день, на третий день вышел на работу. Несмотря на швы и синяки, это было великое облегчение. Я годами перевязывался эластичными бинтами, это было жутко неудобно, дышать трудно, а летом вообще невыносимо.

Хирург выписал мне справку о том, что «хирургический пол сменен», я съездил в родной город и поменял документы. Тогда еще не было единой правоприменительной практики, каждый ЗАГС действовал по-своему, часто они просто не знали, что делать, но в основном все было нормально. В своем ЗАГСе я вообще был такой первый. Я их так достал предварительными звонками, что на момент, когда я приехал, они ждали меня с распростертыми объятиями. Потом даже желали счастья в жизни.

Так я получил внешность и документы, о которых мечтал, и все, что собирался делать — это слиться со всеми остальными и жить обычной жизнью. Я выглядел и вел себя как цисгендерный гей (цисгендерный означает нетрансгендерный — прим. ТД), и все было хорошо. Какое-то время ни о чем не думал и просто наслаждался жизнью, где, наконец, впервые за все время я мог жить в той роли и в том теле, в которых мне комфортно. Так продолжалось какое-то время, а потом меня снова настиг дискомфорт.

Часть третья, в которой Антон бреется налысо

Никому не говоря о своем транс-опыте, я в итоге снова жил не своей жизнью. До перехода я притворялся не тем, кто я есть. Но сделав переход, я снова притворялся не тем, кто есть. Тогда зачем это все было? И кто я на самом деле? Получается, у меня огромный кусок тайного прошлого. Я что, родился в 30 лет? А кто был вместо меня до этого?

Кроме того, оставались проблемы, которые не решались, а просто заметались под ковер. Надо было делать каминг-аут партнерам. Были проблемы с врачами, ведь мое тело — это тело транс-мужчины. Потом приняли этот закон «о пропаганде гомосексуализма», и в какой-то момент стало страшно. Я даже всерьез задумывался уехать из страны. Но не стал.

Постепенно начал делать транс-каминг-аут в ближнем окружении. Рассказал своему партнеру по дизайн-студии. Он даже не особенно удивился, поскольку к этому времени уже был хорошо знаком с моим ЛГБТ-окружением. Постепенно написал бывшим друзьям из своего города, и оказалось, что они рады за меня. Начав избавляться от внутренней трансфобии, я снова встретился лицом к лицу со своим страхом. Я как бы по второму кругу стал принимать свою трансгендерность.

У меня всю жизнь были прически, которые так или иначе закрывали лицо — я как бы отгораживался от внешнего мира. По мере перехода волосы становились короче — барьер между мной и миром уменьшался. А тут я взял и побрился налысо — как символ того, что я больше ни от кого не прячусь. Лысая голова чувствительна ко всем ветрам и дождям, это стало мне напоминанием, символом моей уязвимости и открытости. Это было весной, пять лет назад.

Мы с моим транс-другом начали собирать группы поддержки. Раньше все просто выпивали в барах и начинали хвастаться своей мастэктомией и волосами на теле. Для многих история перехода — это часто история победы, но ее некому рассказать. Но, помимо перехода, существует еще много других вопросов. У транс-людей есть объединяющий опыт, который требует осмысления. Но в обычной жизни для этого опыта часто нет места. И наша группа поддержки стала таким местом. Инициативу назвали «Т-Действие». Поначалу мы были частью группы «Действие», потом стали отдельной инициативной группой. На одной из наших встреч я и познакомился с моим нынешним партнером, и мы стали встречаться. Сейчас мы живем и работаем вместе.

Во время наших встреч довольно быстро выяснилось, что, помимо рефлексии транс-опыта, у всех есть общая важная проблема — это посещение врачей. Люди боялись ходить к врачам, потому что боялись рассказать о своей трансгендерности, боялись унижений и трансфобии. Были истории вплоть до того, что человек приходил на прием к отоларингологу, а тот говорил, что у него отит из-за того, что он транс-человек и извращенец. Что уж говорить о приемах урологов и гинекологов.

Тогда мы сделали свой первый проект «Транс-люди на приеме у врача», вдохновившись опытом кыргызстанской организации «Лабрис». Он и сейчас у нас идет. Есть такая Всемирная профессиональная ассоциация трансгендерного здоровья, они издают стандарты помощи транс-людям. Существует эндокринологическая ассоциация, у которой тоже есть международные стандарты гормональной терапии. Мы все это перевели на русский и позвали в союзники эндокринолога Алину Юрьевну Бабенко. Она много помогала транс-людям, и у нее был довольно высокий пост и известность в Петербурге, что было нам на руку. Она стала научным редактором наших переведенных стандартов помощи транс-людям. Потом мы позвали психиатра Дмитрия Дмитриевича Исаева, председателя комиссии, которая выдает трансгендерным людям справки для изменения документов. А потом пригласили Алину Юрьевну провести семинар для транс-людей о том, как правильно вести гормональную терапию.

Мы призывали всех транс-людей брать с собой нашу брошюру на приемы к врачам и раздавать ее. Потом сделали тренинг на тему «Как сходить к врачу, отдать “Стандарты” и остаться в живых». Разбирали кейсы, давали советы и проводили мониторинг, чтобы понять, с какими проблемами чаще всего сталкиваются транс-люди. Сначала у нас был бумажный опросник, теперь действует интернет-версия, и все их заполняли. В итоге собрали данные больше чем по половине районов Петербурга.

Из них выяснилось удивительное: оказывается, после транс-каминг-аута подготовленного волонтера врачи в целом начинали относиться к пациентам лучше. Для нас это была вдохновляющая история — оказывается, с врачами можно работать, они способны понять, что такое трансгендерность, если с ними нормально и терпеливо поговорить.

Потом начали делать День Памяти транс-людей, а 31 марта День Видимости (поначалу мы не использовали слово «видимость», потому что тогда транс-сообщество шарахалось от этого слова). Делали что-то вроде «живой библиотеки», где каждый транс-человек рассказывал о своей идентичности.

Мы начали сотрудничать с ЛГБТ-организациями. На самом деле, хоть буква Т и есть в этой аббревиатуре, само транс-сообщество по-прежнему было невидимо среди остального активизма. Для многих негетеросексуальных людей увидеть живых транс-людей было в новинку, и они тоже узнали много нового.

Но и этого было мало. Я понял, что наши действия должны быть адресованы не только транс-людям, но и — а, может, даже в большей степени — вовне.

Часть четвертая, в которой Антон надевает костюм и идет к чиновникам

Мы снова привлекли нашего эндокринолога Алину Юрьевну и с ее помощью зарегистрировали учебный курс в медицинском исследовательском центре имени Алмазова — в рамках постдипломного обучения врачей, где преподавала Алина Юрьевна. Полгода писали программу, потом разместили ее на медицинском портале, потом прошли сертификацию. На этом курсе эндокринолог обучает вести маскулинизирующую и феминизирующую гормональную терапию, в курсе также принимают участие психолог и гинеколог. Юрист «Проекта правовой помощи трансгендерным людям» рассказывает о юридических аспектах работы с транс-людьми. Еще там есть тренинг «Прием трансгендерного пациента», когда мы моделируем врачебный прием транс-людей и потом разбираем, как вел себя доктор, что сделал правильно, а что нет.

Врачи каждый год должны набирать определенное количество баллов, и наш курс дает эти баллы. Проект «Транс-люди на приеме у врача» заиграл новыми красками, потому что теперь нужно было не просто вручить нашу брошюру со стандартами врачу, но еще и пригласить его на наш обучающий курс. Сейчас в апреле будет уже четвертый такой курс. Сам тренинг веду я, а каждый специалист ведет свою часть. Недавно мы расширили курс, и теперь туда могут записываться не только эндокринологи, но еще урологи и терапевты.

Осенью 2017 года Минздрав выпустил проект приказа о новой справке единого образца для транс-людей. До этого не было единой прозрачной процедуры смены документов — сначала меняли как повезет, потом ЗАГСы дружно перестали принимать заявления: выписывали отказ, потому что по закону они не могут менять документы без справки единого образца о «смене пола», а ее не существовало в природе. С этим отказом нужно было идти в суд, тот выносил решение, что так как справки не существует, то ЗАГС обязан принять те справки, которые есть. С этим решением суда снова шли в ЗАГС, и он уже менял документы.

И тут вдруг Минздрав, никому ничего не сказав, у себя на сайте опубликовал проект этой новой справки и выделил на общественное обсуждение 10 дней. Проект был ужасен. Например, предлагалось обязательное психиатрическое наблюдение от двух лет. Мы все встали на уши и вместе с «Транс*миссией» организации «Выход» сели писать наши комментарии в Минздрав. Предлагали сократить срок наблюдения, отменить обязательную сексологическую лицензию у учреждения, в котором будет проходить комиссия. Неожиданно наши поправки приняли — не все, но большинство. Обязательный срок наблюдения из приказа убрали вообще, и теперь это осталось на усмотрение комиссий.

В итоге в феврале 2018 года вступила в силу единая справка «о половой переориентации». Формулировка более чем странная: это не юридический и не медицинский термин, а какое-то удивительное творчество Минздрава. Но зато транс-люди получили возможность менять документы вообще без всяких медицинских вмешательств, чего от них раньше требовали суды, чтобы доказать факт «смены пола».

Новая процедура несовершенна, но она в разы лучше, чем была. Комиссии централизировались и коммерциализировались, но процедура стала проще. Сначала наблюдение у психиатра, потом он ставит диагноз F64-0 («транссексуализм»), потом в течение месяца собирается комиссия — психиатр, психолог и сексолог, и они решают, выдавать ли справку. А со справкой можно уже идти в ЗАГС. В Петербурге эти комиссии частные, стоят 30 тысяч рублей. Хотя в идеальном мире — и во многих странах уже так и есть — документы должны меняться просто по заявлению человека при его информированном согласии.

Еще среди транс-людей часты запросы на психологическую и психиатрическую помощь. Из-за стресса многие вещи обостряются. Но психиатрическая помощь предоставляется не по ОМС, а по прописке — а многие транс-люди приезжают в крупные города из маленьких и не имеют прописки, потому не могут себе позволить этого. Без прописки и с документами, не соответствующими их внешности, они часто не могут устроиться на работу. Получается замкнутый круг из бедности, трансфобии, психологических проблем и бюрократии.

Прошлой осенью одна из наших активисток, транс-девушка Алиса, покончила с собой. Ее не принимало общество, она была в тяжелом эмоциональном состоянии и не могла получить профессиональную помощь. Тогда мы поняли, что нам нужно плотнее работать не только с эндокринологами, но и с психиатрами.

Мы выяснили, что дневной стационар одной из психиатрических больниц Петербурга — очень подходящее место для приема транс-людей. Там не надо лежать, нет гендерированных палат, при этом бесплатные обследования и медикаменты. Если в клинике Алмазова мы сразу зашли сверху, через руководство, то туда я просто пошел знакомиться с лечащим врачом моего партнера. Принес ей наших буклетов, попросил познакомить с заведующей дневного стационара.

Сказал ей, что мы хотим создать облегченную процедуру для приема транс-людей, а еще хотим организовать образовательные мероприятия на транс-тему для психиатров, потому что транс-люди часто сталкиваются с непониманием и трансфобией в психиатрических учреждениях. «На все воля божья, — ответила она. На этих словах я подумал: “Ну, все пропало”. Но она продолжила. — Но врач должен помогать всем, невзирая на свои предрассудки и убеждения!» И тут я понял, что мы сработаемся.

Она нас очень поддержала. Мы написали предложения для главврача, и он согласился. И 23 января этого года мы собрали круглый стол для психиатров больницы. Там было 40 врачей, мы с ними говорили о разных аспектах транс-здоровья. Договорились о сотрудничестве, сейчас как раз находимся в процессе создания процедуры облегченного доступа.

Мы живем в мире, где, увы, по-прежнему правят мужчины. Я это не только осознаю, но пользуюсь этим для дела. Я выгляжу довольно маскулинно и авторитетно, и это моя привилегия. Когда я иду разговаривать с чиновниками, особенно, если я соответственно оденусь, они меня слушают. Я выгляжу как приличный цисгендерный мужчина, умею убеждать и договариваться. Это серьезно помогает в том, что я делаю. Кроме того, меня часто не считывают как транс-человека, и если мне это на руку, я и не сообщаю. Иногда, правда, бывает наоборот — веду какой-нибудь семинар для своих, а люди удивляются — что этот цис-мужик тут делает?

Моя мечта — чтобы все работало без нас. Чтобы мы приходили, запускали все эти процессы среди врачей и чиновников, а дальше они сами. Миссия «Т-Действия» — создание среды для достойной и комфортной жизни транс-людей. Трансгендерность — это один из жизненных сценариев, вот и все. Как леворукость. И среда должна это учитывать — должны быть гендерно-нейтральные туалеты, удобная медицина, простая процедура смены документов и прочее. Это как делать гитары для левшей.

Я по-прежнему занимаюсь графическим дизайном, сейчас уже работаю на себя и вместе с партнером — мы коллеги. Мы делаем логотипы, верстаем книги, рисуем иллюстрации. Я как-то был на лекции финского промышленного дизайнера, и он сказал, что дизайн — это каждодневное улучшение мира. Поэтому я не только графический, но еще и социальный дизайнер: я занимаюсь тем, что делаю мир более удобным для жизни. Нас всех.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!