Бегающий запас

Уже полчаса мы трясемся в уазике по пустыне. Машина то взмывает степной пустельгой в хлопковые облака, то тащится больной ящерицей по вязкому после вчерашнего дождя песку. Мухтар говорит, что дождь для их мест — щедрый подарок. Барханы впитали воду и еще долго будут отдавать ее небогатой степной растительности.

— Наше верблюжье хозяйство — самое большое в России, вокруг 146 тысяч гектаров степей и полупустынь, — перекрикивает мотор Мухтар Тажгалиев. — У нас 2,5 тысячи верблюдов-бактрианов. Это уникальные животные, выведенные именно в этих краях. Они хорошо переносят жару и морозы. Ростом под два метра, весом хороший самец-производитель переваливает за тонну. Матки килограммов по 700—800. Матки — наш золотой запас. Они дают молоко и потомство. А самцы — это мясо. У нас есть цех, переработка. Верблюжье мясо напоминает говядину, а стоит гораздо дешевле, где-то в районе 220 рублей. Ну и шерсть у верблюдов хорошая. Из нее делают носки, одеяла, согревающие повязки…

— А где верблюды-то? Сколько едем — не вижу никого…

Водитель и Мухтар смеются в голос.

— Мы им позвонили, попросили постоять подождать, но они не согласились… Шутим, конечно. Еще километров 70 точно. Ближе есть те, которых уже пригнали погонщики. Сегодня ветеринар должен брать у них кровь на бактериальные болезни. Анализ дело долгое, всех сразу не пригонишь. Каждый день мы объезжаем стоянки. У нас 40 табунов — значит 40 стоянок. Пять в один день, пять в другой, бывает, что уезжаем на несколько дней, ночуем у погонщиков. У казахов есть правило: если гость зашел в дом, он может в нем остаться на ночлег.

Одна из стоянок погонщиков верблюдовФото: Сергей Строителев для ТД

Живут табунщики в хатках-мазанках. Расстояние между ними — от пяти до восемнадцати километров. Раньше, когда работал племсовхоз и чабанов было много, домики в степи встречались чаще: их строили предприятия, создавали условия для нормальной жизни в полупустыне. Но в конце 80-х в Аксарайском нашли месторождение газа — поселок вошел в санитарно-защитную зону, людям надо было уезжать. Часть жителей переселили в Астрахань. Остались только те, кто работал в племсовхозе. Но дела у того шли все хуже и хуже. Если бы администрация Степного не выкупила то, что осталось, судьба животных и людей могла сложиться трагически. Сегодня в окрестностях «Аксарайского» чуть больше сотни человек, а десять лет назад было в два раза меньше. Большинство чабанов и табунщиков живет далеко в степях, чтобы добраться до них, директор «Аксарайского» Алексей Сундетов предложил нам уазик. Никакая другая машина по песку не проедет.

Когда вода держит

С момента выезда из поселка прошло уже 45 минут. Степь сменяется пустыней и длится бесконечно, как тихие мысли погонщиков. Подъезжаем к желтому, заляпанному чернильными и багряными пятнами озеру. Весь берег его, как мне показалось, усеян каштанами. Услышав про каштаны, проводники прыснули со смеху:

— Это верблюды приходили на водопой. «Каштаны» свежие — значит были они тут ночью, где-то здесь и бродят.

— Они сами гуляют? — удивляюсь я.

— Табунщик объезжает стадо время от времени, смотрит, чтобы все было нормально. Но гуляют они сами, это же дикие животные. Собираем их в загон, если надо сделать анализы. А так день-другой — и они возвращаются домой, к воде, вода в степи держит, — Мухтар объяснял прописные истины не морщась. Терпеливый характер — особенность всех степных жителей.

Мухтар ТажгалиевФото: Сергей Строителев для ТД

Мухтар Тажгалиев по образованию ветеринар, учился в Саратове. После устроился в погранично-ветеринарную службу на таможне, а потом вернулся — «позвала степь». Было это 11 лет назад. Теперь Мухтар — управляющий верблюдоводческой фермой. Звучит важно, но на самом деле Тажгалиев делает все: пишет отчеты «о движении верблюдов», стрижет, лечит, принимает роды.

«Роды у верблюдов — самое сложное. Одному человеку справиться трудно, особенно если табунщик — женщина. Верблюдица огромная, в родовой горячке может убить копытом. Часто бывает патологическое положение плода: верблюжонок ногу за шею забросил — и не идет. Мать мучается, кричит — надо помогать… Часто новорожденные не берут сосок. Матка помочь не может. Привязываем верблюдицу за ноги, подкладываем под бок малыша, прыскаем ему в рот молока, чтобы почувствовал вкус жизни. Когда маленький поест, можно доить. Подходим только с левой стороны: верблюды не любят правую сторону. За раз не больше полутора литров получается — но какого молока! Процентов 70 жирности. Лечит от всех болезней. В этот раз с молоком плохо — мало малышей пришло, прошлый год был засушливый, почти вся степь выгорела. Из 800 маток потомство дали меньше половины».

Мы все едем и едем. Я уже привыкла к пейзажам, к тому, что голова моя качается из стороны в сторону, как метроном. Не могу привыкнуть только к одному — обнимающему жирному воздуху. Из-за его плотности и липкого солнечного тумана кажется, что там, вдали, пробиваются городские многоэтажки. Но чем ближе мы к ним подбираемся, тем дальше они уходят — такой мой мираж.

— Как вы ориентируетесь, куда ехать? Тут же ни столба, ни дерева?

— Знаю дорогу, — водитель улыбается, зубы сверкают белым на его загорелом лице. — Если заблудимся, компас в телефоне есть. Но он мне не нужен. Солнце там, — машет рукой в окно, — значит нам туда. Солнце ушло — едем обратно.

Алтуша, девочка-верблюд — сирота, ее удочерили коровы в поселке СтепномФото: Сергей Строителев для ТД

Достаю смартфон — с момента въезда в пески жизнь в нем умерла.

«В степи это игрушка, а не телефон. Нужен такой, как у меня, — Мухтар показывает старенькую кнопочную “Нокию”. — Если машина сломалась, звоним и ждем помощи, пешком идти нельзя. Особенно когда жара под 50».

Мухтар вспоминает, как несколько лет назад в воинскую часть на границе с Казахстаном поехала машина с водой. По дороге сломалась. Солдат и майор решили, что до части недалеко — вон и огни горят, пешком дойдут быстро. Но огни уходили все дальше и дальше — пустыня обманывала путников. Парни решили вернуться к машине с водой — и опять шли и шли, окончательно заблудились. Их нашли под кустом степной сирени. Солдат был в беспамятстве, а сердце майора остановилось.

Без выходных

За окном только степь, бесконечно однообразная и молчаливая. Кое-где мелькнет желтая латка пустыни — и опять затянется серой растительностью. Жара крадется с востока вместе с ветром. На моторе, он в железной коробке между передними и задними сиденьями, скоро можно будет жарить яичницу. Я пытаюсь разглядеть темное пятно на горизонте, стоянку табунщика. Сегодня по плану их пять. Мухтар развозит людям зарплату и собирает данные о верблюдах.

Наконец на границе неба и песка проявляется дом или сарай. Даже вблизи не совсем понятно. На пороге стоят хозяева — Кайлюбай и Баян Байжумаевы. Баян приглашает в дом. Там прохладно и пусто. Стены — побеленный саман. Окна занавешены чем придется. Немного посуды на старом столе, печка, две кровати и древний шкаф. Из «излишеств» — гитара. Над входом в комнату висит старинная черно-белая картинка на фотобумаге. На ней мужчина в чалме, женщина, барашек и ангел, над ними надпись по-арабски.

КайлюбайФото: Сергей Строителев для ТД

«Это молитва, защита от шайтана, — объясняет Баян. — Досталась нам от прежних чабанов. Дома у нас общественные. Раньше за ними ухаживали, а когда совхоза не стало, следить некому. Живем как можем. Света нет, вода привозная. Зимой топили печку, но все равно было холодно. Дом из камыша, тепло выдувает».

Баян говорит на хорошем русском языке. У нее высшее образование, много лет она проработала бухгалтером в школе. Потом школу закрыли — и Баян перешла в погонщицы, помогает мужу. Ночуют они дома, в соседнем селе, а на день приходят сюда. В их стаде 72 верблюда. Сейчас все верблюды на выпасе — скоро Кайлюбай поедет к ним. Он уже надел голубую рубашку и джинсовые брюки-шаровары. Брюки заправил в носки — техника безопасности.

— Обычные верблюды могут уходить за 35 километров, а наши — и за 100. Главное, чтобы через границу в Казахстан не пошли. В песках пограничные ограждения не стоят. Верблюд идет и идет. А человеку нельзя: поймают — беда будет. Верблюд пропал — для нас мучение. Переходим границу как все — с документами. Столько времени уходит! И пока дойдешь, всякое может случиться: и воруют наших верблюдов, и забивают, концов не найдешь.

— А как вы отличаете своих от чужих?

— Клеймо стоит, каждый погонщик своих животных узнает.

БаянФото: Сергей Строителев для ТД

Мухтар на казахском задает табунщику вопросы, ответы вносит в бумагу. Потом отдает деньги. Кайлюбай пересчитывает и вздыхает — в руках его около 11 тысяч рублей плюс аванс 3 тысячи. Это средняя зарплата чабана и погонщика. Чем больше голов, тем больше заработки — 15 тысяч уже хорошо. Даже со всеми надбавками — вроде стрижки шерсти — больше не выходит. Чтобы как-то выжить, чабаны и табунщики заводят свои хозяйства. Покупают «выбракованных» животных: осиротивший верблюжонок стоит в районе 4 тысяч рублей, двухлетний — уже 40, четырехлетний — 60—70 тысяч рублей. У погонщиков денег хватает только на брошенных верблюжьих малышей или животных-инвалидов.

Другой жизни мы не знаем

Дома степных жителей стоят рядом с колодцами. Места их определили сами верблюды — эти животные чуют воду за многие десятки километров. И если уж нашли, колодцы запоминают накрепко.

Ездят погонщики и на лошадях, и на верблюдах. Кайлюбай предпочитает лошадей — говорит, что верблюды глупее. Многие его соседи считают, что это не так: если выбрать из стада самого смышленого малыша и приручить, лучшего друга в степи не сыщешь.

— У нас был один верблюд, Мишей звали, — рассказывает Мухтар. — Его еще маленьким забрали в цирк. Миша долго там работал, а потом заболел — и его вернули в стадо. Он к своим не пошел, ходил вокруг дома погонщика, ел с рук, любил, когда его гладили. Но вылечить мы его не смогли, тяжелый уже был, прожил недолго…

— Мне верблюды не нравятся, потому что они безответственные, — не может успокоиться Кайлюбай. — Конь следит за своими самками, держит семью. Верблюд приходит в стадо раз в год, с середины января по середину марта. 25—30 маток соберет, за два месяца их осеменит и уходит до следующего года. Гуляет сам по себе! Разве же это глава рода? Лошади так не делают.

Кайлюбай со своими верблюдамиФото: Сергей Строителев для ТД

Мы смеемся. Я спрашиваю про детей. Баян отвечает, что они живут в селе. Дочка уже взрослая, а сыну 13. Оба выросли с бабушкой, родители все время в степи.

Мухтар заполнил документы, собираемся на следующую стоянку. В дверях я спрашиваю у Баян: не жалеет ли о том, что живет в полупустыне? Баян улыбается и отрицательно качает головой: «Это наше. Другой жизни мы не знаем».
Когда мы уезжаем, Кайлюбай стоит на пороге и курит. Его лазоревая рубашка на бесконечном желтом фоне выглядит маленьким озером. Через минуту «озеро» прячется за барханами, и о Байжумаевых в песках ничего уже не напоминает.

Душа пустыни

Опять едем долго и далеко. Мухтар говорит, что мне несказанно повезло: вчера прошел ливень, сегодня температура вряд ли поднимется выше 30 градусов. Обычно уже с полудня 45. Еще хорошо, что ветер, погонщикам легче искать верблюдов — те всегда идут по ветру, а траву едят или отдыхают лицом к солнцу: темя у них нежное, если солнце напечет затылок, верблюд падает как подкошенный — тепловой удар.

«Заедем к Илье Аджикову — он каждый год выигрывает на верблюжьих бегах, — говорит Мухтар. — Он все знает про любовь к верблюдам».

Илья у домаФото: Сергей Строителев для ТД

У дома Аджиковых на желтом фоне замечаю яркое красное пятно. Это Диана. Она снимает с веревок выстиранное белье. Аджиковы тоже живут в «пустынном» доме. Он настолько старый, что крыша дала течь. В прошлый ливень пришлось подставлять тазики. А недавно еще сломался холодильник. Еда пропадает, раз в два-три дня надо ездить за продуктами и готовить на один раз.

— Я бы не смогла жить в таких условиях, — присаживаюсь на пол, где лежит обложенный одеялами трехмесячный Исаа.

— В селе живут родители, там хорошие условия, — отвечает Диана. — Но верблюды здесь, и мы должны жить там, где верблюды.

В дом заходит Илья. Он высокий, красивый, стройный. Если бы жил в городе, запросто мог бы устроиться в модельное агентство. По-русски Илья говорит нечасто, поэтому каждый свой вопрос я повторяю дважды и стараюсь максимально его упростить. Илья отвечает, помогая себе жестами и мешая казахские слова с русскими.

«Мне 30 лет. Я окончил училище, а потом отец сказал: “Надо вернуться”. Здесь я живу с 19 лет. И все это время рядом со мной Черныш. Были еще Седой и Ушастик, но они не такие, как Черныш. У Черныша есть душа. Такого верблюдА — все погонщики ставят ударение в этом слове на последний слог — в мире больше нет, и я боюсь, что, когда он станет совсем старым, мне без него будет тяжело. Сейчас он по возрасту уже как зрелый мужчина».

Диана и ИсааФото: Сергей Строителев для ТД

Черныша для Ильи подобрал отец. Малыш родился у обычной верблюдицы, но на фоне других «детей» сильно выделялся. У Черныша были длинные ноги, крепкий торс, высокий горб и благородная внешность — для верблюдов сочетание редкое.

Помимо внешних данных, у Черныша был еще один козырь — ум. Он без насилия понимал, чего от него хочет человек, команды запоминал накрепко, и вскоре общаться с ним Илья мог одним только взглядом.

«ВерблюдЫ обычно упрямые, непослушные, но Черныш не такой. Однажды мы с ним ушли далеко в степь, я думал, что не успеем вернуться домой, а было очень надо вернуться именно в тот день. Я попросил его поторопиться, он меня понял и побежал. За два часа мы пролетели 80 километров по грязи, а для верблюдов это очень трудно, — Илья гордится своим красавцем. — После этого случая я понял, что мой Черныш может все».

В 2010 году Илья и Черныш впервые приехали на гонки верблюдов. Перед этим два месяца оба тренировались. Похудели, подтянулись, набрали нужную для соревнований форму. Перед гонками беговой верблюд теряет до 100 килограммов — чем больше похудел, тем лучше скорость. Черныш садится на диету без сожаления. Тренировки проходят ранним утром или поздним вечером, когда из пустыни уходит жара. Многие верблюды капризничают, останавливаются, и никакими понуканиями их не поднимешь. Черныш на выездку выходит сам, стоит у загона, перебирает ногами и ждет начала большого путешествия.

Уже на первых соревнованиях парни (Илья и Черныш) показали отличные результаты, а в следующем году выиграли приз — 350 тысяч рублей.

— Куда вы дели такие большие деньги? — спрашиваю.

Илья идет проведать скотФото: Сергей Строителев для ТД

— Отцу отдал. Мы сыграли брату свадьбу и заплатили калым. Сколько, я даже не помню. Потом тоже были победы, но я не знаю, куда дели деньги, — потратили на жизнь. Недавно выиграли сплит-систему, отдали в село, где живет отец, у нас ее все равно ставить некуда.

Илья торопится ехать за Чернышом в пустыню, домой он заскочил на обед. Перед домом стоит мотоцикл, фара примотана скотчем.

— Почему вы думаете, что у вашего верблюда есть душа? — перекрикиваю гул мотора.

— У всего живого есть душа, даже у пустыни…

Волки, волки

Следующая стоянка видна издалека: большой, по степным меркам, дом и не менее большой загон, в котором, тревожится живое серое море. Наконец-то верблюды. Огромные, выше крыши дома погонщика и выше всего вокруг. Ветер несет по пустыне звук — глубокий и трубный. Кажется, что завывает мотор или ревет медведь, — так кричат недовольные тем, что их согнали в загон, бактрианы.

Адильбек с женой Катирой и тремя сыновьямиФото: Сергей Строителев для ТД

Пока провожатые переодеваются, чтобы помочь ветеринару взять у животных кровь, хозяин дома Адильбек Ажмухамбетов ведет меня к загону. По дороге рассказывает, что у них в табуне 140 верблюдов. Адильбек уважает их за выносливость и силу — зрелый бактриан может не напрягаясь перевернуть легковую машину. Но характер у них миролюбивый. Кричат в основном белые — они нервные от природы. А если еще и пятно какое на лбу — чуть что не по его, и плеваться будет, такая у верблюдов самозащита. Поэтому, когда нужно брать кровь или проводить вакцинацию, работники переодеваются в то, что не жалко испортить: за раз верблюд может вывалить на нервирующего его человека с полведра содержимого своего пищевода.

К загону подходят четверо мужчин. У двоих палки с привязанными к ним тряпками и пластиковыми бутылками. Мужчины что-то кричат на казахском, выделяют из стада «прогульщиков» и гонят их в узкое стойло. Оттуда дикий бактриан уже не удерет.

Верблюды АдильбекаФото: Сергей Строителев для ТД

Кровь берут с шеи: одним точным ударом всаживают в вену иглу, подставляют пробирку с номером животного. Верблюды, как и люди, реагируют на процедуру по-разному: одни спокойно стоят, другие кричат и вырываются, третьи выдают пену. Пены много, она похожа на густой снег, ветер срывает ее с верблюжьих губ и несет в нашу сторону. Мне тоже перепадает — достаю салфетки, вытираюсь.

Рядом вырастает старший сын Адильбека Асылбек. Ему 30 лет, и он до сих пор не женат, что для степных казахов редкость. Еще несколько лет назад Асылбек жил в городе. До этого отслужил в армии, поездил по России. Но пришло время возвращаться в степь, и он приехал без лишних вопросов.

«У нас главная проблема — волки, — Асылбек ведет меня к колодцу. — Больших верблюдов они не трогают, а малыша окружают, прикусывают и убегают. Сразу не задирают, боятся, что большие отобьют. Малыш еще живой, но идти со всеми уже не может. Мать походит вокруг, но стадо идет дальше — и она должна уходить с ними. Верблюжонок остается в степи — теперь уже он точно жертва волков. Раньше количество хищников отслеживали охотхозяйства, а теперь нет. На каждом собрании мы просим решить этот вопрос — волков все больше и больше. Но ничего не решается».

Дом Ажмухамбетовых по сравнению с соседями зажиточный. Обложен кирпичом, есть летняя кухня и несколько прохладных, но таких же скромных по убранству комнат. Рядом сарай и баня. Электричество от солнечной батареи: работает маленький холодильник, есть телевизор. В этих степных хоромах живут восемь человек: хозяин с женой, три их сына, сноха и двое внуков.

Невестка и внучка Адильбека ДаминаФото: Сергей Строителев для ТД

— Мы когда только приехали сюда, ужас что было! — Катира, жена Адильбека, гордится нынешним положением дел. — Это был 2011 год, стены из камыша тонкие — улицу видать. А у меня ребенок маленький, четыре месяца. Ни днем ни ночью не поспать, жара невозможная. Потом дом кирпичом обложили, стало хорошо.

— А где вы до этого работали?

— Парикмахером, а муж милиционером был. Пришел ко мне стричься, — Катира включает тусклую лампу. Окна в доме закрыты наглухо, темно. — А в 1989 году у него папа сильно заболел и передал свое стадо. Мы поженились, пять лет чабановали в другом месте — я тоже дочка чабанов, — потом перешли сюда. Средний сын невестку к нам привел — теперь помощников много.

— Но как детям в школу добираться? Километров 30 же?

— Сейчас каникулы, они тут. Потом будем возить в село, в школу, машина есть. Старшие здесь выросли, ничего страшного.

— А во что они тут играют?

— Из песка строят дома, ящериц ловят, бабочек ищут. В футбол на песке. Но у них и заботы есть, мы с детства приучаем детей помогать по хозяйству.

Асылбек ловит сигнал мобильной сетиФото: Сергей Строителев для ТД

— Это очень хорошо, что они здесь, — вступает Мухтар, он опять переоделся в «офисное», моет перед обедом руки. — Мой старший сын вырос в степи, крепкий парень, здоровый. А младший уже в Астрахани живет. Лето, все работают, он дома один — взял денежку и пошел за газировкой, за гамбургером, телефон целый день в руках. Скоро пойду в отпуск, на месяц его с собой в степь заберу — надо спасать ребенка…

Потом мы сидим за праздничным — по случаю нашего приезда — столом. Первый тост произносят хозяева: «Добро пожаловать в степь! Здесь гостям всегда рады!»

Степь отзывается голосами белых верблюдов и хлопаньем брошенных в суете дверей.

Закон природы

Когда мы уезжаем, солнце уже стремится на запад. Мужчины шутят, что я прошла боевое крещение и можно приезжать жить и работать — руки в степи всегда нужны.

— Какая у вас в городе зарплата? — прямо спрашивает водитель.

Кайрат Ирмагамбетов поправляет занавески из парашютов на окнах своего домаФото: Сергей Строителев для ТД

— Ну больше, чем у вас. Гораздо, — почему-то мне стало совестно.

— Зато экология плохая, молока верблюжьего нет, мяса хорошего нет, — перечисляет плюсы водитель. — Оставайтесь, может, понравится? Спать будете летом под звездами, комаров у нас нет, откроете ночью глаза — а наверху сказка…

Договорить мы не успеваем — перед колесами мелькает огромная жирная змея. Я, с детства боящаяся змей, вцепляюсь в кресло.

«Не бойтесь, — успокаивает Мухтар. — Если змею не трогать, она первая никогда не нападет. Это закон природы».

Мы объехали еще три стоянки — везде я видела примерно то же, что и на прошлых. Ветер нагнал тучи, стал накрапывать дождь. Степь уже не казалась мне удивительной, но и не надоедала. В машине не тарахтело радио, молчали сотовые телефоны, молчали мои провожатые. Каждый думал о своем: Мухтар о полугодовом отчете, водитель о том, как бы засветло вернуться домой, а я — про Сабиру Ирмагамбетову.

СабираФото: Сергей Строителев для ТД

Все окна в ее доме, двери сарая и техника занавешены белыми парашютами. Их муж Сабиры находит в пустыне. Рядом воинская часть — проводят учения, выпускают в небо снаряды с парашютами, те падают, теряются в песках… Потом их находят верблюды и погонщики, собирают находки, пускают в дело — ткань у парашютов крепкая, легко выдерживает жару. Но когда поднимается ветер, парашюты надуваются — и со стороны кажется, что дом и сарай вот-вот оторвутся от земли и поплывут в небесные барханы.

«Мужа сегодня не будет, документы я без него не подпишу, — говорит Сабира. — Он поехал к границе Казахстана искать верблюдов, связи там нет. Может, завтра приедет, может, послезавтра, не знаю. У него еще с утра было давление, а верблюдов как бросишь? Если хотите, оставайтесь, ждите — вдруг быстро найдет?»

Кайрат Ирмагамбетов с псом Верным около соленого озераФото: Сергей Строителев для ТД

Но мы не можем ждать: надо вернуться, пока не начался ливень и песок не превратился в мокрую непроходимую кашу. Степь отпускает нас легко, подталкивая сзади грозовым ветром, приподнимая уазик над барханами и дыша вслед остывающим вечерним теплом.

Грустная Сабира стоит на пороге дома с парашютами. Рядом с ее лицом качается высушенная и прикрепленная на веревке к столбу волчья лапа. Лапа охраняет дом от дурных вестей. И позволяет сберечь то, что семья нажила за долгие годы среди песков: дом, машину, верблюдов и еще что-то, о чем степные люди никогда не говорят всуе.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!