Жизнь поэта Рыжего

Автовокзал, междугородний автобус готовится к отправлению. Борис Рыжий с женой Ириной Князевой едут на кладбище к ее бабушке. В салон автобуса входит пожилая женщина и требует освободить места, где сидят Борис с Ириной, хотя рядом есть свободные сиденья. Начинается склока, женщина переходит на личности: увидев шрам на щеке Рыжего, записывает его в бандиты. Рыжий реагирует: «Да я же за тебя воевал, бабка!»

У него было отличное чувство юмора — это помнят все. Он любил шутки, розыгрыши, чтобы «было весело». В детстве, например, прикалывался над соседом. Они переговаривались между квартирами с помощью какого-то устройства, и Рыжий записал на магнитофон: «Костя, Костя, я тебя не слышу!» — и пошел пить чай. В это время Костя кричал ему в ответ: «Боря, а так? А так ты меня слышишь?!» А потом прибегал домой к Рыжим в смятении.

Еще как-то Борис зашел на детскую площадку, где его сестра Ольга гуляла с дочкой, и сделал вид, что они незнакомы: якобы он случайный прохожий, который заметил, что в песочнице нет песка. Он картинно «звонил» директору ЖЭКа, доказывал, что всех знает, разбирался. Это был спонтанный мини-спектакль для сестры — Ольга хохотала.

В 2000 году в интервью у Рыжего спросили: «Человек вы скорее жизнерадостный, солнечный и веселый, чем наоборот?» Он ответил: «Даже если наоборот, человек все равно должен быть жизнерадостный и веселый». Говорят, что даже свои стихи о смерти он читал с улыбкой.

Часть первая. Детство

Потому что все меня любили,
дерева молчали до утра.
«Девочке медведя подарили», —
перед сном читала мне сестра.

В «Евгении Онегине», который стоял в библиотеке Рыжих, было записано четверостишие:

«Масти разной шел поэт,
От Белого до Черного.
Чтобы полный был синклит,
Не хватает Рыжего».

Это стихотворение было посвящено Борису Рыжему, только не нашему герою, известному поэту Борису Борисовичу Рыжему, а его отцу Борису Петровичу. Борис Петрович писал стихи, любил поэзию: читал, цитировал стихи в разговорах и декламировал их на ночь детям. Его любимым поэтом был Александр Блок.

Со своей женой Маргаритой Михайловной Борис Петрович познакомился в школе и уже в шестом классе знал, что они поженятся. Они даже сидели за одной партой: школьник Боря приходил пораньше, чтобы занять место себе и Маргарите.

Она была старше его на два года: когда Рита была маленькой, их с мамой в Орловской области пленили немцы и угнали в Германию. Из-за плена девочка пропустила школу, но, когда вернулась после освобождения, быстро догнала сверстников. Стала отличницей, ходила во все кружки. Проблемы с учебой у нее были как у Гермионы Грейнджер: она не могла одновременно попасть и на немецкий, и на танцы.

Маргарита и Борис РыжиеФото: из архива Елены Золотаревой, сестры Бориса

И Маргарита Михайловна, и Борис Петрович получили высшее образование: она стала врачом-эпидемиологом, он — геофизиком. С разницей в год у Рыжих родились две дочки — Лена и Оля. Когда Оле было 11 лет, на свет появился Боря. Поздний желанный ребенок.

Родители и сестры в нем души не чаяли: баловали, оберегали. «Абсолютная любовь в чистом виде», — так описывают близкие люди отношения в их семье.

«Мы воспитывались в тепличной атмосфере, не ходили в садик, — вспоминает Ольга, сестра Бориса. — Не помню, чтобы нас наказывали. Девочки [во дворе] говорили фразу “в угол поставят”, а я не понимала, как это: там нужно что-то загораживать? Зачем вообще в углу стоять?»

Ольга говорит, что почему-то все время боялась за брата. Она винила себя даже за то, что ее не было рядом в день, когда он порезал щеку. Это произошло на даче: маленький Боря играл в машинку и налил в стеклянную банку воду — «бензин» для машинки. Шел с банкой, споткнулся, упал и осколками порезал лицо. Чудом не задело глаз — до него оставалось несколько миллиметров.

Больница была в городе. Сначала Борис Петрович поймал мотороллер на дороге, но там не было места для жены — она металась, собиралась просить, чтобы ее довезли на лошади. В итоге до больницы доехали все вместе на попутке. Там порез зашили, но плохо. «Переделывали» шов уже в Челябинске — маленький Боря был в хирургии с мамой. Маргарита Михайловна сильно переживала за сына, а хирург ее успокаивал: «Шрамы украшают мужчину».

Борис с мамой и сестрамиФото: из архива Елены Золотаревой, сестры Бориса

Когда Борису было шесть лет, Рыжие переехали из Челябинска в Свердловск. Семья разменяла трешку в центре Челябинска на четырехкомнатную квартиру в Свердловске. Что за район такой — Вторчермет, Маргарита Михайловна и Борис Петрович вряд ли знали. И уж точно не могли предположить, что их соседями станут бывшие заключенные, которые работали на заводах Вторчермета.

Часть вторая. Вторчермет

Свернул трамвай на улицу Титова,
разбрызгивая по небу сирень.
И облака — и я с тобою снова —
летят над головою, добрый день!

Удар, удар, снова удар. На боксерском ринге тренируются двое подтянутых 46-летних мужчин. Тренер Сергей Манин наблюдает бой. Сейчас он работает в частном клубе, а раньше занимался с детьми в спортивной школе бокса. Туда к нему подростком и пришел Борис.

Манин, конечно, помнит не всех, кто ходил к нему на секцию: тренером он работает с 86-го года, каждый год поток — 120 человек. «Меня как-то спросили: пацанов много, как ты определяешь, кто талантливый? Я ответил: представь, что это общая масса. Если я вижу умный, осмысленный взгляд, заинтересованность, значит, в человеке что-то есть. Для меня это так работает».

Рыжего Манин запомнил. Он выделялся сразу по нескольким причинам: фамилия, шрам, а еще — интерес к боксу. По словам близких, Борис даже одержал победу на городских юношеских соревнованиях, но потом решил уйти из секции.

Борис в детствеФото: из архива Ольги Родыгиной, сестры Бориса

Нет точного ответа почему: возможно, из-за проблем со зрением — глаз плохо видел после травмы, возможно, не хотел тратить на спорт все свое время. «Он делал успехи, и нужно было ехать на сборы на три месяца — погружаться в большой спорт, — вспоминает Ольга. — Он сказал: “Я не поеду никуда, мне и дома хорошо”». Но занятия не прошли даром: умение защищаться и нападать было в то время едва ли не самым главным для жителя Вторчермета.

В Свердловске Борис Петрович стал главным геофизиком Уральского геологического управления, затем — директором Института геофизики Уральского отделения Академии наук. За ним каждое утро приезжала машина с личным шофером. Дома была большая библиотека, которую Рыжие постоянно пополняли, записываясь в очередь на покупку книг.

Когда Борис рос, они жили в достатке. «Помню, как я думала: не дай Бог мещанство! — вспоминает Ольга. — Как-то купили домой шкаф, в который в то время все выставляли посуду. Мы с сестрой подумали: не хватало нам еще посуды, и поставили туда минералы, которые папа привозил со всей страны».

В единственном доступном видеоинтервью Рыжий показывает журналистам свой двор: «Это мой двор, мой дом, где я прожил лучшую половину своей жизни. Я прожил тут десять лет. Здесь ничего не изменилось, все по-старому, как было. Прибавились решетки на окнах и надписи стали не по-русски на стенах, а по-английски. Что еще… Тут поумирала, наверное, большая часть моих любимых людей <…> — в основном от наркотиков. Те, кого я любил и кого я уважал».

Он говорил это в 2000 году, но и в 2019-м во дворе дома 44 на улице Титова мало что изменилось. Пятиэтажка песочного цвета с облупившейся краской, почти неотличимая от рядом стоящих. Бабушки во дворе пьют пиво. Парень с синяком под глазом разговаривает с приятелями. Стены подъезда, в котором жили Рыжие, в сплошных отпечатках времени: нацарапаны имена, признания. Возле подъезда черным маркером выведено: «В кварталах дальних и печальных».

Борис с отцом на демонстрацииФото: из архива Елены Золотаревой, сестры Бориса

«Я десять лет живу в доме, где 90 процентов жильцов — бывшие заключенные, — говорил Рыжий уже в другом интервью. — Я очень люблю этих людей. <…> У нас в доме жили два брата, один из них зарезал человека, а другой вывез труп на грузовике. Об этом в доме знали все, знала вся местная шантрапа — милиция об этом узнала только через два года. Что-то в этом мире есть. Он очень повлиял на мое формирование. Но при этом я читал Пастернака. Интересно, что в этом не было противоречия. Ко мне приходили Череп, безногий Колян, мы играли в карты, потом они уходили, а я читал Пастернака. Я вел абсолютно хулиганский образ жизни, у нас все время что-то происходило». Рыжие жили на третьем этаже, и эти два лестничных пролета были для Бориса своеобразным переходом из точки А — домашнего уюта, безусловной любви — в точку Б — к улице, сверстникам, которые жили совсем иначе.

«Я знала мальчишек [с которыми гулял Боря]: они часто приходили к нам домой, — говорит Ольга. — Однажды я выглянула в окошко и увидела, как мальчики ходят по кругу, а Боря с Димой стоят в центре. Я потом спросила у Бори, что это была за игра. Он ответил: “Мы были охранниками, а они — заключенными”».

Обычный вечер у Рыжих: чаепитие, Боря гуляет. Вдруг стук в дверь. «Открываем — там стоит милиционер и Боря. Милиционер помялся и ушел. Оказалось, что Боря с компанией сидел во дворе. К ним подошел милиционер, потребовал вывернуть карманы. Все вывернули, а Боря — нет. “Тогда пойдем к твоим родителям”. — “Пойдем”. Возможно, милиционер думал, что Боря испугается, но к моменту, когда они дошли до третьего этажа, милиционер уже сам, видимо, был не рад происходящему», — вспоминает Ольга.

Учился младший Рыжий тоже на Вторчермете, в 106-й школе. «Она была совершенно ужасная, там резали друг друга, выигрывали в карты какие-то бешеные суммы и прочее», — рассказывал Борис журналистам. В другом интервью без сожаления, даже с улыбкой, говорил о школьных годах: «Били [меня] много. А как-то у нас всех били, и все били кого-то. <…> Меня били, я бил».

В девяностые в городе все стало только хуже: наркотики, драки, смерти. На улице могли избить за адидасовский костюм, сорвать меховую шапку с головы. В чужой двор стоило заходить, только если знаешь местных. Но парень из интеллигентной семьи на Вторчермете не боялся никого.

Часть третья. Семья

…мы с тобою пойдем-пойдем,
только сердце с собой возьмем.
…мы возьмем только нашу речь,
чтобы слово «люблю» беречь.

«Первая любовь у меня закончилась удачно. Это была школьница Ирина, которая стала впоследствии моей супругой и родила мне замечательного сына Артема. <…> Всю жизнь любил эту женщину, эту девочку. Когда я ее повстречал, когда увидел впервые, сразу полюбил. И, слава Богу, уже восемь лет мы с ней живем и все очень хорошо».

Борис познакомился с Ириной Князевой в школе — с 10-го класса они учились вместе. Он долго не показывал ей своих чувств, ему «было достаточно видеть». К концу 11-го понял, что нужно действовать. Они начали встречаться, и Рыжий сделал Ирине предложение. «Не всем дано любить, а ему было дано, — говорит Ирина. — Меня всегда удивляло, как человек может испытывать такие безумные чувства».

Борис РыжийФото: из архива Ольги Родыгиной, сестры Бориса

«Я помню, как в младшей школе Боре звонили девочки, писали ему записки: “Боря, я тебя люблю”, — вспоминает Ольга. — Меня смешило, как он с ними разговаривал по телефону. “В кино? Не пойду я с тобой в кино. Зачем? Мне что, больше не с кем в кино ходить?” А Ирина появилась в его жизни и осталась навсегда».

Они поженились в декабре 1991 года. За несколько месяцев до свадьбы Рыжего сильно избили на улице: ударили сзади кастетом по голове, раздели. Восстанавливался он очень долго, даже на свадебных фотографиях заметны следы побоев.

И Ирина, и Борис отучились в Горном, поступили в аспирантуру. Рыжий пошел учиться в Горный под влиянием отца и потом устроился работать в Институт геофизики младшим научным сотрудником. «Да, учусь в аспирантуре, чтобы отмазаться от армии, — говорил он в интервью. — У меня есть жена и сын, я не могу пойти служить и оставить их одних. Выбирать между поэзией и наукой мне не нужно. Не хочу быть геофизиком и не хочу работать в Академии наук».

Жили они скромно, постоянно подрабатывали: Ирина — дома с проектами по вечерам, Борис — на стоянке сторожем по ночам. Вместе ездили два раза в Петербург, дальше не получалось — не было денег.

Сначала молодые жили с Маргаритой Михайловной и Борисом Петровичем, а потом переехали в отдельную квартиру. Но Борис все равно ходил к родителям ежедневно — очень переживал за них, особенно за отца: в 1991 году у него случился инфаркт, и сын боялся второго. Родители переживали за Бориса не меньше.

Сын Артем родился у них в 1993 году — Ирине тогда было 19, Борису — 18. Борис принимал полноценное участие в жизни сына: готовил, играл, гулял с ним в Зеленой роще.

Борис и Ирина, по сути, вместе росли: учились в школе, потом в университете, пытались выживать в голодные девяностые, воспитывали ребенка. Ирина видела его не только веселым, но и выдохшимся, в депрессии.

Часть четвертая. Изгнанник

Зачем тогда он не припер
меня к стене, мой свет?
Он точно знал, что я боксер,
а я поэт, поэт.

«Рыжий был моим единственным собеседником в Екатеринбурге, который мог наизусть прочесть, например, Батюшкова, — говорит близкий друг Бориса поэт Олег Дозморов. — Я филолог, но читал русской поэзии меньше, чем Борис. Хулиганом с задней парты он точно не был. Конечно, он мог кому-то двинуть, ответить на хамство, но это не было его сутью — скорее, одна из его масок. Когда он общался с литераторами, интеллигенцией, то надевал маску такого парня».

По мнению Дозморова, своим среди интеллигенции Борис не был — не хватало «лоска»: «Но и в среде “оторви и брось” своим он не был тоже. Думаю, это один из его глубочайших внутренних конфликтов: он нигде не мог почувствовать себя своим — вечный маргинал и изгнанник. Только поэзия для него была выходом в пространство, где он был собой».

Открытка от Бориса сестре ОльгеФото: из личного архива Ольги Родыгиной

Сергей Лузин, лучший друг Бориса школьной поры, в фильме «Борис Рыжий» Алены ван Дер Хорст говорил примерно то же самое: «Свой среди чужих, чужой среди своих. В интеллигентский круг он не вписывался, а у нас тоже была внутренняя черта, которую он не мог переступить. Он не мог криминалом заниматься, поэтому такой внутренний конфликт».

«Мы часто делились воспоминаниями из детства, говорили о людях, рядом с которыми жили, о смертях, которые видели, — вспоминает Дозморов. — Как-то Боря мне сказал: “Знаешь, Олег, в чем разница между мной и тобой? В том, что я этих людей любил”. Для меня действительно эти люди были на уровне “анекдотов”, а Боря по-настоящему сострадал. Он чувствовал вину перед ними. Он не просто всех знал на Вторчермете — он всех там жалел. Вся его сложность, ранимость, совестливость выразилась в стихах».

Ирина подтверждает: Борис действительно все переживал невозможно остро. «Он как будто две жизни прожил, — добавляет Олег. — Боря жил с такой интенсивностью, что год шел за три, и он морально чувствовал себя стариком. У него внутри был постоянный источник боли, возможно, многолетняя депрессия, но она была частью его личности».

Часть пятая. Стихи

Я перед жизнью в тягостном долгу,
и только смерть щедра и молчалива.
За все, за все. За мутную зарю.
За хлеб. За соль. Тепло родного крова.
За то, что я вас всех благодарю,
за то, что вы не слышите ни слова.

«Есть два вида литературы: горизонтальная и вертикальная, — говорил Рыжий. — Горизонтальная — это западная. Они пишут много, просто текст, полотно, в нем есть хорошие места, есть плохие. А есть вертикальная литература — это наша, русская, мы пишем, потом что-то вымарываем, что-то оставляем. И вот как раз мастерство — поэтом, “писакой” быть очень просто, а мастером стать очень сложно — мастерство заключается в том, чтобы из того, что ты сделал, оставить нужное или дописать что-то, но при этом не тронуть девственность этого вдохновения. Это самое главное».

Борис Рыжий на вручении премии «Антибукер»Фото: Сергей Золотарев (из архива Ольги Золотаревой, сестры Бориса)

Он был мастером. «Только кажется, что у него простые стихи, на самом деле это сложная, высокопробная поэзия, — объясняет Дозморов. — Он понятен всем: искушенному в стихах человеку и человеку, который в стихах не разбирается. Эта универсальность — уникальное свойство. Такое, возможно, было у Есенина и Высоцкого. Люди искренне считали, что Высоцкий воевал, сидел, лазал по горам. У Бориса тот же талант Протея, уникальный талант».

Александр Кушнер главным в поэзии Рыжего называет сочетание высокой поэтической «музыки» с низкой прозой жизни молодого человека девяностых годов в Екатеринбурге. Евгений Рейн отмечал его раннюю стихотворческую зрелость, доскональное знание классической, модернистской, советской поэзии, твердо продуманной и строго доказательной позиции в литературной работе.

Рыжий начал писать стихи в школе, а с 1992 года его уже стали публиковать. В то время о появлении нового поэта можно было узнать только из литературных журналов, и стихи Рыжего печатались в «Звезде», «Урале», альманахе Urbi. Настоящий успех пришел после публикации в «Знамени» в 1999 году. За эту подборку «фирменных» стихов Рыжему спустя почти год вручили премию «Антибукер».

Борис узнал о премии из новостей телеканала «Культура»: «Сообщалось, что премию в области поэзии получил некто сорокалетний, скрывающийся под псевдонимом Борис Рыжий и пишущий о новых русских бандитах. Я чуть с дивана не упал. Потом стали звонить мои тетушки и дядюшки из Израиля, из разных городов России и спрашивать: “Что случилось с нашим Боренькой? Как он докатился до такого?” А на самом деле стихи были о любви — к женщине, к жизни. И о смерти».

«Успех Бориса и для Москвы беспрецедентный, а для Екатеринбурга — тем более: раз — и первый поэт появился, — говорит Дозморов. — Боря доказал, что можно жить не в столице и быть не провинциальным поэтом».

В одном из интервью Рыжий коснулся как раз этой темы: «Я никогда не оценивал себя в масштабах города. Я хотел писать лучше, чем Пастернак, я хотел писать лучше, чем Бродский».

Премия «Антибукер». Борис Рыжий — второй слеваФото: Сергей Золотарев (из архива Ольги Золотаревой, сестры Бориса)

«Антибукеру», по словам близких, он был очень рад, но благодаря премии у него добавилась еще одна причина для переживаний: напишет ли он снова хорошие стихи? Не раздают ли люди ему «авансы»?

В 2000-м вышла первая книга стихов Рыжего — в «Пушкинском фонде». За пару лет до этого события Борис с Ириной шли с «маститыми» поэтами по Екатеринбургу, и Борис — ради красного словца, да и чтобы щелкнуть их по носу — сказал, что его стихи скоро выйдут в «Пушкинском фонде». Мечта сбылась.

Часть шестая. Архив

7 мая 2001 года в квартире своих родителей в Екатеринбурге Борис покончил жизнь самоубийством. Он оставил записку: «Я всех любил, без дураков». На вопрос, почему он принял такое решение, из его близких ответить никто не может.

После его смерти дома осталась кипа бумаг со стихами. Архив разбирал отец — с невиданной энергией. «Папа считал, что стихи надо быстрее публиковать, чтобы они не пропали, — вспоминает Ирина. — Он действительно много сделал, но там были стихи, которые — я точно знаю — Боря не стал бы публиковать. Он очень требовательно относился в своим стихам».

Ирина добавляет: писал всегда трезвым, обычно ночами, потом вносил правки. А иногда во время разговора замирал и начинал загибать пальцы — считал количество слогов.

Итальянский славист и литературовед Лаура Сальмон, которая перевела стихи Рыжего на итальянский, говорит, что в его поэзии есть парадокс, он встречается у немногих поэтов — среди них Пушкин: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». У Рыжего: «Как хорошо мы плохо жили». Кто еще может так сказать? Это безукоризненный язык, который может понять народ. При этом он знал всю русскую поэзию, в переводе — иностранную и античную.

Лаура Сальмон вспоминает, как три года назад к ней обратился издатель Марко Мунаро с предложением перевести Рыжего. До этого момента она не знала стихов Рыжего и три дня провела без сна и еды — читала и перечитывала. Естественно, решила взяться за перевод, но была трудность: бюджет у небогатого итальянского издательства был ограниченный.

Переводчик решила: если вдова Бориса назовет сумму больше обозначенной, она просто оплатит разницу из своего кармана. Она связалась с Ириной и заговорила о цене. Ирина сказала, что денег не нужно.

Подборка стихов Бориса Рыжего в журнале «Знамя»

***

Вадим Курочкин, близкий университетский друг Бориса, стоит на метеогорке и смотрит на Екатеринбург.

До строительства небоскреба «Высоцкий» метеогорка была самой высокой точкой города. Отсюда видно, как хаотично меняется город в последние годы: стеклянно-бетонные гиганты втискиваются между хрущевками и историческими постройками. Ощущение, что городу будто пристроили несколько этажей.

Вдалеке слева — Вторчермет, за ним — Елизавет, еще один рабочий район. Курочкин жил как раз в Елизавете, каждый день добирался до центра города полтора часа.

Вадим дружил с Борисом не «по части поэзии». Он ни разу не читал «Роттердамский дневник» Рыжего, и я читаю ему отрывки — описание их студенческих «приключений». «Я начинаю вспоминать этого Махача, жену его, — оживляется Курочкин. — Дискотеку эту помню. Боря мне еще сказал: танцуем спина к спине, чтобы прикрывать друг друга. Это его правило было, он же боксер…»

Борис РыжийФото: Ирина Князева (из архива Елены Золотаревой, сестры Бориса)

Вадим узнал о смерти Бориса из новостей по радио, но даже не придал этому значения — подумал, что это очередной розыгрыш Рыжего. Он говорит, что таких друзей, как Боря, у него никогда не было и больше не будет. «Каким бы он был сейчас? Высокий, красивый, с усами. Да, я бы попросил его отрастить. Интересно посмотреть на Борю с усами: со шрамом видел, а с усами — нет. Я шучу, конечно».

И он чуть ли не впервые за весь наш разговор улыбается.

В тексте использованы цитаты из интервью «Поэзия — занятие для мужей. В натуре» («Подробности», 2000), «Поэт должен выступать адвокатом Жизни» («Областная газета», 2000), «Поэт из дома бывших заключенных» («Независимая газета», 2000) и видеопрограммы «Магический кристалл» (Главная редакция художественных и публицистических программ СГТРК, 2000).