Жизнь на цыпочках

66-летняя Елена ухаживает за цветами на подоконнике и смотрит на соседний дом с балконами, укрытыми яркими панелями из профнастила. Из спальной комнаты доносятся стоны 39-летнего Андрея. У него терминальная стадия ВИЧ и новообразование в головном мозге. А еще постоянные боли, лихорадка и эпилепсия. Сколько ему осталось — неизвестно, но Елена об этом не думает. Шесть лет назад она неимоверными усилиями выцарапала сына из тюрьмы и теперь старается жить лишь сегодняшним днем.

***

У Елены скрипучий, немного жалобный голос, и, когда я представляюсь журналистом, в трубке повисает пауза. Она ждала звонка от невролога, который должен направить Андрея на МРТ головного мозга и объяснить, насколько опасно его новообразование. Но вместо этого Елене придется вспоминать то, как жизнь ее сына пошла под откос и постепенно превратилась в ад для него и всех его близких.

Елена с сыном живет в уютном микрорайоне — за окнами огромные березы, дотягивающиеся своими ветками до ее седьмого этажа. Совсем рядом детская площадка, оттуда слышны детские крики. Еще недавно они с Андреем выходили на прогулку. С трудом спускались на лифте до первого этажа, доходили до палатки, а потом садились напротив детской площадки и ели только что купленное мороженое. «Как в детстве», — говорит Елена, и в ее голосе слышатся теплые нотки.

Андрей в детствеФото: из личного архива

О прошлом она рассказывает с радостью — будто не было этих 37 лет, будто Андрею сейчас два с половиной года и только вчера он сбежал из детского сада, чтобы в одиночку добраться до АТС, где она проработала всю жизнь.

«Андрей в детстве был такого склада: ранимый и очень привязан ко мне, но при этом живчик, егоза. Быстренький, ходкий, бежит, сам не зная куда», — произносит она и делает паузу. Прислушивается к шумам из соседней комнаты.

Елена очень беспокоится о сыне. С прошлого года он почти не способен на физические усилия, самые небольшие действия приводят его к сильной усталости. Он не выходит из дома, и даже выдавить лимон для лимонада для него нечто из ряда вон выходящее.

«Немощь, — говорит она, пытаясь описать состояние своего сына, — знаете, как у пожилых людей, когда не хватает здоровья. Вот поделают что-то — и задыхаются, сил не хватает».

***

Елена показывает мне семейные фотографии, там Андрей изображен рядом со старшим братом. Даже на этих старых, слегка пожелтевших снимках братья кажутся совсем разными. Алексей, тот, что постарше, выглядит спокойным, добродушным и уверенным в себе. Андрей же с его угловатыми чертами лица представляется полной противоположностью брата. Их жизни тоже пошли по разному пути.

Алексею 47, всю жизнь он занимался грузоперевозками и упорно работал, чтобы обеспечить себе и своей семье будущее. Сейчас он живет в своей квартире, недавно стал дедушкой. Андрей в свои 39 не успел создать ни семьи, ни карьеры. Навряд ли уже сможет в будущем.

Елена говорит, что все дело в характере, что Андрей был ведомым и мягкотелым, тогда как Алексей всегда стоял на своем. «Он [Андрей] даже бегал всегда на цыпочках. Ходить по-другому не умел, только на пальчиках, пятку никогда не ставил. Такая походка у него была. Ведомый он», — говорит Елена.

Андрей в детствеФото: из личного архива

Точкой отсчета, когда жизнь ее сына пошла под откос, Елена называет 2000 год. Тогда 19-летний Андрей пристрастился к тяжелым наркотикам, чуть не потерял руку из-за начавшегося сепсиса и заразился ВИЧ. «Все по дурости, по глупости, — говорит она, — тут по соседству жил его одноклассник, он занимался этой фигней и дал ему попробовать. Я как узнала, сказала ему: “Сволочь такая, гадина”, думала, убью его. Потом мы Андрея оставили один на один с братом. Леша его и к батарее пристегивал, и лупил в душе. Чего только не делал».

Елена рассказывает, что наркозависимость Андрею удалось победить, но его жизнь уже не была прежней. Он тяжело переживал случившееся и свой ВИЧ-статус, чувствовал пренебрежение со стороны остальных и впал в депрессию. Что было дальше, она рассказывает с большой неохотой. В трубке долгие паузы, слышны далекие шумы. В истории Андрея почти нет светлых пятен. Лишь два тюремных срока, ВИЧ в терминальной стадии и судьба, которой никому не пожелаешь.

***

Первая статья Андрея — грабеж с угрозой применения насилия. По словам Елены, ее сын украл плеер и вернул его на следующий же день.

«Не то чтобы он отобрал это. Просто произошла ссора, и этого мальчика как бы на место хотели поставить», — пытается объяснить она поступок Андрея. Но в суде расценили иначе, и в марте 2002 года Андрея приговорили к трем годам заключения.

И если после получения ВИЧ-статуса Андрей еще пытался бороться за свое будущее, старался помогать брату чинить машину, то после заключения он вернулся домой разбитым морально и физически. В колонии Андрей заболел туберкулезом, а ВИЧ-инфекция серьезно прогрессировала. Он встал на учет в СПИД-центр, чтобы получать антиретровирусную терапию, но уже начались тяжелые неврологические осложнения.

«Сначала у него отнялась рука, потом — ноги», — говорит Елена. Андрею поставили диагноз «полинейропатия и парапарез нижних конечностей». В 24 года ему присвоили первую группу инвалидности.

По словам Елены, сын был буквально прикован к кровати и лишь спустя два года терапии и специальных упражнений начал потихоньку оживать. Сначала он использовал ходунки, потом — костыли, постепенно Андрей стал передвигаться самостоятельно и выходить из дома. Какое-то время он гулял, виделся с друзьями и бывшими одноклассниками, а потом вдруг опять закрылся дома.

Полгода Елена не могла понять, что происходит с сыном, — Андрей лежал целыми днями на кровати, отвернувшись к стене, и периодически плакал. У него снова начались проблемы с ногами, а когда звонили друзья или бывшие одноклассники, Андрей говорил, что его нет дома.

Елена набирается сил, чтобы рассказать, что стало причиной этой резкой перемены, но прерывает свой рассказ. «Андрей стонет, всего его скрючило, сковало, — говорит она, отдаляясь от телефона. — Да, сынок, — слышно в трубку, — да, миленький мой. Сейчас дам таблетки».

***

Согласно материалам судебного заседания, в апреле 2009 года Андрей подрался, а потом убил мужчину, с которым у него возникла ссора. По рассказам свидетелей, они были на улице, когда услышали крики и звуки драки. Когда они зашли в дом, Андрей был в крови, а в его руках был нож.

Елена утверждает, что все было ровно наоборот: это ее сын вышел покурить на улицу, а когда вернулся, стал свидетелем, как его друзья-одноклассники расправились с престарелым мужчиной. Позже эти же друзья выступили в суде в качестве свидетелей, обвинив ее смертельно больного сына в убийстве.

Андрей (справа) с братом и бабушкойФото: из личного архива

Елена вспоминает, что Андрей пролежал дома около полугода, а потом ей позвонили сотрудники полиции. Сына вызвали на допрос, потом задержали и отправили в СИЗО. Там у Андрея началось обострение и парализовало ноги. Все следствие он провел в медсанчасти СИЗО Волоколамска, и даже на суд его приходилось нести на носилках.

«Его принесли и положили прямо на пол, а прокурорша все заседание била его по ногам, ожидая какой-то реакции. Но ноги у него лежали как ниточки», — вспоминает Елена.

Согласно материалам суда, который проходил в актовом зале СИЗО, одной из главных улик против Андрея стала одежда — кроссовки, испачканные в крови убитого. «Андрей никогда не носил кроссовки, он носил только туфли, ботинки», — говорит Елена, чеканя каждое слово.

Суд к этому не прислушался. Более того, судья отказался назначать медицинскую экспертизу, чтобы проверить, мог ли еле передвигавшийся мужчина собственноручно убить человека. В итоге Андрея приговорили к семи годам и трем месяцам лишения свободы в исправительной колонии строгого режима.

***

«Не был бы он ведомый, слушал бы родителей и брата, тогда было бы все иначе. Он вообще очень добрый, отзывчивый. Хороший он парень», — говорит Елена, будто пытаясь склонить меня на свою сторону. Будто хочет, чтобы я наконец взглянул на Андрея ее материнскими глазами и поверил, что он не виновен ни в одном, ни в другом преступлении.

Но вопрос о виновности или невиновности Андрея сейчас для меня менее важен, чем вопрос о его содержании в колонии. Потому что виновность — дело суда, а отсутствие медицинского ухода для лежачего смертельно больного человека — это пытка.

Все годы, что Андрей провел в колонии ИК-7, он пролежал в медсанчасти, но при этом не получил ни одной таблетки антиретровирусной терапии. Его ВИЧ-инфекция, находившаяся уже в терминальной стадии, прогрессировала, а к парапарезу нижних конечностей добавились лихорадка, головные боли и эпилепсия. Ухода Андрей тоже не получал. Даже экстренная кнопка вызова медперсонала в его палате была отключена.

Елена старается не вспоминать те годы, что Андрей провел в колонии. Тогда она каждый день просыпалась и думала лишь о том, как вытащить сына из тюрьмы. Каждый день она проводила в постоянном поиске контактов среди правозащитников, обивала пороги государственных ведомств, звонила по телефону службы доверия ФСИН и писала ходатайства в суды.

А все потому, что когда она приехала навестить сына, то увидела, что Андрей весит всего 50 килограммов при росте 184 сантиметра, а от постоянного лежания на одном месте у него глубокие пролежни на спине и ягодицах. «Он там гнил заживо», — говорит мать о своем сыне.

По ее словам, первые два года заключения Андрей пролежал один в небольшой палате и лишь раз в день его навещал сотрудник с едой и таблетками. Лекарствами, которые она неимоверными усилиями лично привозила ему в колонию.

«Я возила туда все, что принимали: лекарства от температуры, от головной боли, от эпилепсии. Даже памперсы и пеленки какое-то время возила. Но и для этого приходилось постоянно пресмыкаться, унижаться. Пожалуйста, — говорит Елена, изображая жалобный стон, — примите, мой сын совсем болен».

***

Елену стали узнавать в колонии и вообще в системе УФСИН по Тверской области. Несмотря на плохое здоровье, диагноз «саркоидоз» и проблемы с ногами, она была готова постоянно путешествовать туда-сюда из Долгопрудного, преодолевать километры по заснеженным улицам и ночевать на автовокзалах — лишь бы отдать Андрею лишнюю передачу или успеть на короткое свидание.

Она пыталась помочь сыну по-всякому. Елена старалась добиться антиретровирусной терапии для Андрея и даже оплачивала приезд инфекциониста в колонию. По ее словам, результаты анализов были очень плохими, но сын так и не получил необходимые лекарства. Тогда она попыталась добиться его освобождения в связи с тяжелой болезнью, но суд ей отказал.

Елена показывает мне видео телеканала «Ржев», на котором уполномоченный по правам человека в Тверской области посещает колонию и общается с ее сыном. Голос Андрея едва слышен и похож скорее на шепот, да и сам он напоминает блеклую, болезненную тень человека. На камеру правозащитник убеждает Андрея, что лишь судья может помочь ему оказаться на свободе.

Судьи, впрочем, не горели желанием помочь. После первого отказа Елена собрала документы для условно-досрочного освобождения, но Ржевский городской суд опять отказал. Судья Дурманов решил, что раз заключенный не работает и не имеет поощрений от администраций, то цели его наказания не достигнуты.

«Какая работа? — возмущается Елена. — Пол и потолок — больше он ничего не видел целыми днями. Его даже на унитаз приходилось на руках носить».

***

Ее борьба за сына продолжалась шесть лет. Но все эти годы Елена была не одна: с ней были муж, старший сын и правозащитники. С 2013 года у Елены появилась поддержка в лице фонда «В защиту прав заключенных». Фонд помогал защищать Андрея и его права на жизнь и лечение.

Каждый раз, когда представители колонии отказывались принять передачу с дополнительными продуктами или лекарствами, юристы фонда писали жалобы, оспаривали и добивались того, чтобы Андрей получил необходимое. Каждый раз, когда суд отказывал в освобождении, сотрудники фонда составляли новые ходатайства, которые Андрей отправлял от своего имени в суды.

Так месяц за месяцем, год за годом, спустя бесчисленное множество жалоб, ходатайств и даже обращение в ЕСПЧ Андрей получил условно-досрочное освобождение и возможность вернуться домой. «Я смогла, выцарапала Андрея, — говорит Елена на выдохе и добавляет, — как говорят, нет у матери других рук, чем божьи».

Дома ее сын наконец стал получать антиретровирусную терапию, а эпилептические припадки постепенно сошли на нет. Казалось бы, наступила идиллия, но болезнь Андрея прогрессирует. И даже миллион рублей компенсации, полученной от российского государства по решению ЕСПЧ, не сможет помочь ему.

Андрей оставил неотбытым один год и два месяца своего срока. Условно-досрочное освобождение не спасло и не излечило его, не помогло исправить ошибки прошлого, но хотя бы приостановило пытку и дало возможность Елене быть со своим сыном, когда это больше всего нужно.

Андрей (сидит в центре) и мама Елена (стоит справа)Фото: из личного архива

«Я говорю Андрею: “Ты напиши мне письмо в будущее. Маме напиши письмо: “Вот меня не будет, вот будете меня вспоминать”. Мы ведь друг друга стоим, оба на ладан дышим», — говорит Елена и снова отвлекается на стоны, доносящиеся из соседней комнаты.

В российской системе права нет такого вида наказания, как пытка, но сложно подобрать более подходящее слово, чтобы описать то, что происходило с Андреем во время заключения. Таких, как он, в российских колониях сотни и даже тысячи, но в обществе не принято защищать заключенных и помогать им. К сожалению, фондов, которые бы помогали таким людям, тоже практически не существует. «В защиту прав заключенных» — исключение. Этот фонд работает с 2007 года и помог уже тысячам заключенных защитить свои права и прекратить узаконенные пытки. Благодаря фонду более 19 тысяч инвалидов, находящихся в российских тюрьмах, сегодня могут получить надежду на помощь. Пожалуйста, проявите ту гуманность, которой так не хватает российской системе наказания. Помочь фонду просто — достаточно оформить пожертвование через специальную форму под текстом. Спасибо!

14 февраля 2019 года Минюст внес фонд «В защиту прав заключенных» в реестр НКО, выполняющих функцию иностранного агента. Фонд не согласен: это решение является предметом обжалования в суде.

 

Сделать пожертвование

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!