Служи и крутись

В конце августа в редакцию «Таких дел» пришло письмо от священника Михаила Гончарова, настоятеля Свято-Никольского храма деревни Анциферово Красноярского края. Батюшка писал из Енисейской больницы, куда из-за бездорожья не мог попасть пять месяцев. Рассказал, что служит в глухом месте, откуда невозможно выбраться в межсезонье: люди не могут попасть в город к врачу и по другим нуждам. Сам батюшка с трудом добирается до соседних сел, которые должен окормлять

История в фотографиях

В том письме Гончаров попросил редакцию помочь деньгами на запчасти для вездехода, который планирует самостоятельно собрать из старой техники. К письму отец Михаил приложил фотографии Свято-Никольского храма — полуразрушенного, на вид не действующего. Уже 12 лет батюшка пытается своими руками привести его в порядок.

Автор этого материала опубликовала письмо священника на личной странице в фейсбуке. За три дня подписчики собрали полтора миллиона рублей. Этих денег хватило на бэушный «Лесник-М». Свалившийся на него вездеход батюшка назвал «милостью Божьей». А через несколько дней рассказал, что после покупки вездехода земляки стали называть его в интернете мошенником, ругать за то, что «вынес сор из избы», а некоторые жители Анциферова перестали с ним здороваться. 

Мы отправились в Анциферово, чтобы своими глазами увидеть, как живет и служит деревенский священник, которому приходится искать Божьей помощи в интернете. 

Верхом на бидоне

Никто точно не помнит, была ли в этих краях когда-нибудь дорога. Жители Анциферова и других деревень в холода передвигаются по зимнику, летом — на лодках. В сухую погоду можно проехать на уазике, но кому как повезет. А в межсезонье наступает затишье: в город из деревень выбираются лишь по острой надобности на чем бог позволит. Продуктами и медикаментами на эту пору запасаются заранее.

Чтобы добраться до Анциферова из Москвы, нужен целый день. Сначала долгий перелет до Красноярска, потом семь часов на автобусе до Енисейска. Здесь находится Енисейская епархия, которой принадлежит Свято-Никольский храм. От епархии нас забирает на машине дьякон Алексей Корнев — приятель отца Михаила. Через 30 километров дорога заканчивается пятачком на берегу Енисея. Дальше пути нет.

Это место называется Вяткин Ключ, здесь люди пересаживаются с лодок в машины и едут дальше в город. Сегодня на пятачке один пустой автомобиль и две лодки — краж никто не боится.

На Вяткин Ключ за нами должен приехать отец Михаил на вездеходе — ходовой лодки у него сейчас нет. С момента покупки «Лесника» прошел месяц, но, по словам отца Алексея, «зверь-машина» уже много раз выручала и Михаила, и других жителей в округе. 

От Анциферова до Ключа по берегу всего 27 километров, но ждем мы долго. О прибытии батюшки узнаем до его появления на горизонте: вездеход отчаянно скрипит, как будто вот-вот развалится. Затормозив, 49-летний Гончаров выпрыгивает из кабины и, поздоровавшись, ныряет под машину. Мелькают ноги в сапогах, борода, старый порванный свитер. Умаявшись, отец Михаил вылезает из-под вездехода и, отряхивая грязные руки, неуверенно произносит:

— Возможно, не будет сейчас скрипеть, поехали.

Отец Алексей, прощаясь, протягивает Гончарову небольшой сверток: 

— Положи просвиры туда, где твоя кошка не лазит!

— У меня Муська, — объясняет нам батюшка. — Живет как хочет, может и своровать.

Вездеход не приспособлен к перевозке пассажиров. Сидеть в полный рост можно только на водительском кресле. На приступочке сзади — притулиться, лишь скрючившись.

Отец Михаил заводит «Лесник» и предупреждает, что дорога покажется страшной, но бояться не нужно — проедем. 

Машина идет по рыхлому берегу, то и дело заныривая в воду. Непролазная грязь и страшная колея. Никакой другой автомобиль здесь, кажется, не проедет. Вездеход подпрыгивает, как на американских горках. Мы изо всех сил держимся за поручни и потолок, но все равно бьемся о железные углы. Батюшка как будто не замечает неудобств: рулит и светится, точно ребенок, получивший на день рождения крутую машинку.

— Еще пять лет назад, когда к нам ходила молоковозка (молочный завод, на который поставлялось анциферовское молоко, должен колхозу большую сумму, поэтому поставок больше нет) — шестьдесят шестой вездеход (ГАЗ-66. — Прим. ТД), детей в школу возили прямо в ней, — перекрикивает скрип вездехода священник. — Я и сам не раз ездил в город верхом на бидоне с молоком, когда своя машина была не на ходу.

— Сначала у меня была «Волга», — рассказывает он. — Машина надежная, крепкая, но для нее приходилось дорогу выстраивать. Еду и там, где грязь, останавливаюсь, пилю дерево бензопилой, распиливаю на «блинчики» и укладываю дорогу. Мужики говорят: «Мы на уазике проехать не можем, а он на “Волге” проезжает!» Но «Волгу» свою я к таким дорогам подготовил. Глушитель прикрутил к днищу так, чтобы только вместе с дном и мотором его можно было оторвать. Я все время думал, как бы ей суперпроходимость сделать, экспериментировал. Однажды «Волга» поломалась, когда я был на выезде в селе Чалбышево. Меня на прицепе довезли до Лесосибирска — там ребята знакомые, делают мне технику очень дешево, относятся по-христиански. Притащил я к ним «Волгу» в автосервис, и тут подъезжает мужик: «Батюшка, а что ты на такой машине древней ездишь? Давай я тебе “ниву” подарю!» И вот я стал ездить на этой «ниве». Она справлялась с трудом, ломалась постоянно. Я всегда с собой возил бензопилу, паяльную лампу, бензин, чтобы костер разжечь, если что. Сломаться в мороз в лесу очень страшно. Было дело, двое мужиков так замерзли в минус пятьдесят: печка в машине плохо работала…

В Анциферово мы приезжаем через два с половиной часа в полной темноте, улицы освещаются только редкими окнами. Деревенька маленькая — около 200 человек. Есть два магазинчика с базовыми товарами по завышенным ценам. Школа, в которой осталось несколько классов и двенадцать учеников. Есть детский садик с тремя детьми и колхоз «Заветы Ильича» (современное название — ООО «Анциферовское»), созданный в советские годы. Больницы нет, на сложные случаи вылетает санитарный вертолет, по остальным медицинским нуждам люди ходят в фельдшерский пункт.

Отец Михаил живет рядом с храмом — от него дом отделяет небольшой огород. Белые стены храма светятся в лунном свете, к одной прислонился большой деревянный крест. 

Дом деревянный, с большим пристроем-оградой. Здесь у отца Михаила кладбище железяк, моторов и инструментов. 

В доме две комнаты и небольшая кухня-прихожая с печкой. Отец Михаил извиняется за холостяцкий бардак: матушка Капитолина приболела и больше месяца как уехала с дочкой в город. Возвращаться не торопится — суровая деревенская жизнь, по словам батюшки, ей не по душе.

Отец Михаил питается продуктами с огорода и чем бог пошлет. За услуги, а бывает, что и просто так, люди приносят ему сметану, яйца, рыбу, мясо. Недавно пожертвовали леща, сегодня батюшка запекает его вместе с внутренностями по любимому рецепту: щедро посыпает солью и убирает в духовку. 

У кошки Муськи на ужин тоже рыба. Пакетами с мелкими ершами «для кошечки» у батюшки забито полхолодильника. 

Смысл жизни

Михаил Гончаров родом из Краснодара. Отучился в техникуме на механика, работал на заводе, потом ушел в строительство: с небольшой бригадой выполнял отделочные работы. Много не зарабатывал, но на жизнь хватало. 

— Преимущественно заказчики были люди обеспеченные, — рассказывает он. — Но я видел, что им тяжело жить. Деньги есть, но они несчастливы. Им приходится заботиться об этих деньгах, они их поработили. Им могут позвонить в любое время дня и ночи… Это не приносит радости и утешения. Жить, как они, я не хотел. Мне нравилось, что мы с ребятами из бригады свободные. Устали — плюнули на все, сели на электричку и поехали в горы. У нас там природа красивая. Походы, скалолазание — я это очень люблю.

В то время Михаил много размышлял о смысле жизни и не находил покоя. И однажды его «Господь привел работать к верующим людям». 

— Им нужно было плитку положить, и вот мы в перерывах сидели, разговаривали. Привели меня на службу, познакомили с батюшкой, он мне рассказал о вере. И вот благодаря этому батюшке я нашел смысл в служении Богу.

Отец Михаил достает леща из духовки, сметану и хлеб. Кладет на печку ладан. По кухне разливается сладковатый запах. 

Гончаров говорит, что после того, как попал на первую в жизни службу, какое-то время еще работал в строительстве. И во время работ в скиту на Кубани сдружился со священником по имени Ириней. Много с ним разговаривал, решал духовные вопросы. И когда работы закончились, остался на связи.

А однажды с приятелями попал в монастырь в Краснодарском крае. Храм только строился, и Гончаров обратил внимание, что стены шпаклюют неправильно. Подумал, что мог бы сделать намного лучше. После службы его товарищи пошли к батюшке, чтобы задать личные вопросы. У Михаила вопросов не было, он зашел за компанию. Когда все поговорили, батюшка обратился к нему.

— А тебя что беспокоит?

Михаила на тот момент беспокоили плохо прошпаклеванные стены. 

— Я предложил принести инструмент, показать ребятам, как сделать стены красиво, хорошо и сердито. Батюшка нахмурился, позвал инока. И давай его воспитывать при мне: мол, ты чего плохо делаешь? Я расстроился, что человеку влетело из-за меня. Подошел к нему потом, говорю: «Отче, простите, я не думал, что так выйдет. Я хотел помочь». Он говорит: «Если хочешь, приезжай с инструментом». Я поехал домой, собрался и вернулся. Приехал на две недели — и застрял там на девять лет. Сначала трудником четыре года был, потом стал послушником. А потом увидел, что в монастыре плетутся интриги. А это плохо. Православие и ложь несовместимы. Я пришел к батюшке: так и так, вот случай, вот. А он начал меня разубеждать… И я решил уйти. Правда, куда идти — не имел понятия.

— А в монахи не хотели постричься?

— Монашество — это не мое. Я хотел, чтобы у меня была семья, чтобы детвора бегала…

Отец Михаил решил спросить совета у отца Иринея, с которым не виделся много лет. Ириней отыскался в Енисейске, в мужском монастыре. Какое-то время Гончаров провел там с ним. И, может, уехал бы куда-то, но встретил в городе Капитолину. Девушка была очень похожа на его первую любовь. 

— Я понял, что, если не женюсь на ней, буду жалеть. А тут еще отец Ириней сказал мне, что здесь, в деревне Анциферово, надо храм Николая Чудотворца восстанавливать, окормлять, венчать, отпевать… Предложил мне поселиться в деревне, поработать в храме трудником. И я решил остаться.

«Нет прихода — нет денег»

В Анциферове Михаилу выделили домик, наполовину вросший в землю. Он его утеплил и перезимовал. А потом вместе с двумя трудниками взялся приводить в порядок храм.

Здание, построенное 240 лет назад и 80 лет простоявшее в забвении, было в ужасном состоянии. 

— Последнее, что здесь было, — магазин и склад, — рассказывает Гончаров. — Когда его забросили, кто-то из местных перелопатил фундамент: искали золото, которое, по слухам, спрятали при постройке. Ничего не нашли, но ущерб нанесли огромный. Не было пола, окон, крыша дырявая. Были вместо потолка доски крепкие, я их снял, уложил на пол. Крышу залатали. Потом трудники уехали, я остался один. Отец Ириней говорит мне: «Женись». Я позвонил Капитолине, сказал, мол, не знаю, что получится, но хочу, чтобы ты стала моей женой. Она замолчала. А потом говорит: «Ну ты мне тоже нравишься». Ну и все… Она переехала ко мне. Владыка предложил мне рукоположиться, стать дьяконом, а потом священником.

Предполагалось, что у отца Михаила появится приход, на деньги с которого потихоньку можно будет привести храм в божеский вид. Но в полуразрушенную церковь люди не пошли. 

— Люди много лет жили без службы, почему бы и не жить без нее дальше? — объясняет Гончаров. — Тем более храм в таком запущенном состоянии. Для первых шагов к Богу в храме нужно благолепие обязательно. Эстетика людям важна. А тут разруха и холод. 

По поводу восстановления храма отец Михаил обратился в местную администрацию. Там ему ответили, что денег нет и не заложено. Но можно попросить помощи в «крае» — в администрации Красноярского края. Михаил обратился, но, понимая, что история с восстановлением может тянуться годами, в одиночку начал обустраивать свою церковь.

В первую очередь батюшка заказал за свой счет для храма печки у местного печника. Своими руками изготовил алтарь. За это, как нам позже рассказал отец Алексей, отцу Михаилу «дали по шапке в “архитектуре”». Сказали, чего, мол, ты лезешь без нашего ведома!

— Из-за того, что храм — памятник архитектуры, ремонтировать его своими силами нельзя, — поясняет Гончаров. — Но если бы у меня были средства, я бы все равно сделал все, что мог. Потому что ну зачем нужен памятник? Я сделал рамы, вставил их с полиэтиленом в оконные проемы. Закупил лампадки, нашел иконы. В храме стало приятнее. На службу по выходным стали приходить два-три человека. Я надеялся, что в будущем людей станет больше.

Больше людей не стало. 

На письма отца Михаила с просьбой выделить деньги на храм из года в год приходили отписки. За 12 лет служения священнику так и не удалось создать приход. Жить на что-то было нужно, и Гончаров начал отвлекаться на заработки.

— Сельский священник не получает зарплату от епархии, — объясняет батюшка. — Он получает деньги с прихода. Нет прихода — нет денег. Ни на храм, ни на себя. Поэтому я был вынужден заниматься хозяйством и искать всевозможные подработки. Жена, дочка, да и самому кушать надо. А священную деятельность совмещать с хозяйством очень тяжело…

Извозчик

Гончаров подрабатывал в основном руками. Подоконники выпилить, рамы. Наколоть дрова. Вспахать местной бабушке огород. Починить технику. Иногда дежурил в коровнике. Но самым любимым делом стал извоз. 

Местные постоянно просили его подвезти в город: кому-то надо в больницу, кому-то — навестить родных, кому-то — купить лекарства. Просили привезти продукты, стройматериалы, технику.

— Если бы не извоз, не знаю, как бы я жил, — говорит священник. — Да и людям было бы труднее. Меня иногда даже почту просят привезти из города, потому что сюда ее не доставляют. Помню, когда на «ниве» ездил, у меня все карманы были забиты записками и деньгами. Голова пухла: этому лекарства такие, этому — такие, этому продукты, этому еще что-то. 

— А почему люди сами не ездят по своим делам?

— Люди живут бедно, некоторые еле сводят концы с концами. Не у всех есть возможность приобрести проходимую технику. 

— Вы берете деньги за перевозку?

— Беру, мне же надо машину заправлять. Но смотря какая нужда. Если ребенок заболел и надо в больницу, я даже спрашивать про деньги не стану. Или если человек не может заплатить, я, конечно, не откажу.

— Вы писали, что в деревню летает санитарный вертолет. Насколько часто?

— Летает. Но по экстренным случаям. А так у нас тут фельдшер есть, все к ней ходят. У нее, если приспичит, можно и ребенка родить. Были такие случаи.

— А если хирург нужен, например?

— Тогда люди ищут оказию в город. Я, например, как и писал вам, не мог к врачу с больным плечом попасть пять месяцев… У нас после половодья было очень много мусора на берегу — проехать было нельзя. И в начале лета мы с трактористом на бульдозере убирали поваленные деревья, ветки — дорогу делали. Но все это потом размыло, берег превратился в кашу. И выбраться к врачу я не мог. А потом еще и разболелись зубы под пломбами. Стало совсем невыносимо. Я с трудом нашел лодку, которая шла в город. Под ее расписание мне нужно было подстроиться, чтобы вернуться в этот же день обратно. К двум врачам сразу я не успевал, поэтому встал перед выбором: лечить руку или зубы. Выбрал зубы. А с рукой попал к хирургу только в июне, когда состояние было максимально запущенное. 

«Надо делать плохое — не делай»

Следующим утром нам удается рассмотреть храм и двор отца Михаила. Возле дома — проржавевшая бесколесная «нива». В огороде вперемешку с сорняками растет капуста, в разрушенной теплице на привязи скулит собака. Но еще несколько лет назад тут жили куры разных пород, утки, гуси, кролики, коровы, свиньи… Жители деревни ходили к Михаилу и его жене как на экскурсию.

— Жили мы весело, — рассказывает отец Михаил. — Настя маленькая, ей было интересно и полезно расти рядом с живностью. Я ей показывал, как вылупляются цыплята, она играла с крольчатами. Сам научился доить корову Пеструшку, потому что матушке она не нравилась. Ей нужно было только банки для молока помыть — у меня рука большая, не влезает. Что-то больше нравилось мне, что-то — ей. Но вот от цесарок мы вдвоем были в восторге. Я их пытался разводить, купил инкубатор. Однажды в деревне на два дня вырубили свет (тут такое часто бывает). Пока свет не дали, я их грел на печке, но все равно в нужное время они не вылупились, замерзли. Не хватило им сил. Помню, я решил разбить яйца, чтобы посмотреть, кто там внутри, а они шевелились и пищали…

Поскольку отец Михаил восстанавливал храм, подрабатывал извозом и ездил на службы в соседние деревни, постепенно хозяйство сошло на нет. Из животных остались только собака, кошка и длинношерстный поросенок Красавчик. Интернет в деревне практически не ловит, единственное место, где Гончаров может поймать связь, — пристрой к дому возле Красавчика. Батюшка шутит, что поросенок раздает вайфай.

— Я к нему стараюсь не привязываться, потому что мы его все равно съедим рано или поздно, — говорит про поросенка священник.

В анциферовском храме пустынно, темно и холодно. Чтобы попасть в среднюю часть, нужно, как по мосту, пройти по уложенным в провалы доскам. 

Батюшка зажигает лампадки, и скоро в темноте проявляются Царские врата, которые он вырезал сам, две большие печи, иконы, стоящие вдоль стен. Изо рта идет пар, мы переминаемся с ноги на ногу и прячем носы. Сложно представить, как в таком холоде можно выстоять службу. 

— Я служу тут теперь редко, по большим праздникам, — говорит отец Михаил. — Зимой перед службой несколько часов растапливаю печки — такое большое помещение тяжело нагреть. Пока натоплю, умаюсь, вспотею. И вот бывает, что никто не придет — и вся работа зря. Все остальное время я служу дома возле печки — дверь для всех открыта.

— Приходят люди?

— Изредка.

— Обидно?

— Да нет, не в обиде дело. Обижаться нельзя. Просто люди не доросли еще до этого… 

— Может быть, им просто не нужен храм?

— Нужен, просто они этого не понимают. 

— Но зачем? 

— Назначение храма в том, чтобы люди думали о Боге, со своим внутренним состоянием работали, были подальше от любого проявления сатанизма… Например, от пьянства. Это здесь большая беда, чуть ли не основная причина смертности. Я ломаю голову, как помочь людям не пить. Пытался привлекать их к труду, к помощи. Но, честно, пока энтузиазма у людей нет. И ведь есть тут одаренные люди, со вкусом, с руками. Но из-за того, что не могут себя реализовать, они бухают. Как-то я в храме что-то делал, приходит Саня и сидит молча, ничего не спрашивает. Я говорю: «Тебе что-то надо?» «Да нет, — отвечает, — посидеть хочу, подумать». Посидел, посидел, вышел. Потом еще раз пришел, так же посидел тихо. И ушел в запой. Я потом уехал куда-то, и мне звонят: «Саня повесился». И ведь он приходил, ему помощь нужна была. И, видимо, не нашел я слов для него…

Батюшка говорит, найти слова бывает трудно, когда помощь священника нужна кому-то в соседней деревне, до которой не на чем доехать и не дозвониться. Отцу Михаилу часто приходится писать эсэмэски. Тесные контакты случаются редко «по воле Божьей». Однажды вечером, возвращаясь домой на вездеходе, отец Михаил увидел пьяного парня, идущего по берегу. 

— Останавливаюсь, спрашиваю, все ли нормально у него. «Да, — говорит, — с капитаном судна поругался, он меня высадил». — «Помощь нужна?» — «Довезите меня до Лесосибирска!» А я вез груз, да и темно уже. Предложил подвезти до Анциферова, переночевать у меня, а потом придумать, как его вывезти. Дома мы разговорились. Оказывается, пришла ему повестка. Мобилизация, то да се. Протрезвел он у меня и говорит: «Вот, в Украину забирают, а я некрещеный». Полночи с ним разговаривали, он никак не мог понять, как с этой повесткой быть. Покрестил я его и сказал ему так: «Если чувствуешь, что надо делать плохое, — не делай. Чувствуешь хорошее — делай». Больше я его не видел.

«Кому надо — тот ходит»

Днем отец Михаил советует нам прогуляться до колхоза — ООО «Анциферовское» — и поговорить с директором Сергеем Шаробаевым. Сергей Михайлович регулярно ходит в храм, поддерживает батюшку и часто выручает в трудных ситуациях.

Анциферово вытянулось вдоль Енисея — широкая река впечатляет размахом. На улицах чисто. Дома вдоль берега в основном небольшие, простые. На стекла, обрамленные белыми рюшами занавесок, наклеены буквы Z и V. Эти символы, выложенные, кажется, малярным скотчем, мы видим даже на окнах трактора. 

То там, то тут на берегу и на улицах встречается нерабочая техника: ржавые мотоциклы, лодки, прицепы, автомобили. 

Возле довольно большой крытой лодки на берегу копошатся двое мужчин. Спрашиваю, ходят ли они в храм. Мужики отвечают, что храм давно разрушен.

— Но ведь службы идут. 

— Да не надо это нам! Да и не верующие мы. И вообще, у нас тут полдеревни — староверы, зачем храм?

До самого колхоза мы больше не встретили ни одного человека. Анциферово как будто вымерло. 

ООО «Анциферовское» — единственное в деревне предприятие (мясо и молочные продукты) с рабочими местами. Большая территория, много рабочей техники и транспорта, ангары с коровами. 

Шаробаев запрещает нам фотографировать на территории колхоза и отказывается фотографироваться сам.

— Вы сейчас снимете — у меня опять приключения начнутся, — говорит он.

Позже один из местных жителей расскажет, что Шаробаев задал вопрос президенту не то во время горячей линии, не то письменно:

— У нас как? Если президенту пожаловался, жалоба спускается в край, сюда, и человека начинают гнобить. Он [Шаробаев] сдает молоко на завод в город. А завод с ним не рассчитывается уже несколько лет. Он про это и спросил, видимо. А его после этого вопроса проверками замучили. 

По словам Сергея Михайловича, восхищаться в колхозе и деревне нечем. Жизнь в Анциферове законсервировалась, «бездорожье выкручивает руки», реализовывать продукцию, впрочем, как и производить, очень тяжело. Но если не работать, тогда можно сразу ложиться умирать. И Шаробаев работает.

На вопрос, нужны ли деревне храм и священник, колхозник отвечает, не задумываясь:

— Нужны. Отец Михаил на своем месте тут, много делает для духовной жизни села. Службы проводит, людям мозги промывает. Вытаскивает их из темного царства.

— Почему же тогда в храм почти никто не ходит?

— Давайте так. В Красноярске сколько людей живет? Сколько там прихожан? А сколько здесь населения? Получается, что у него немаленький процент тут людей ходит в храм. На Пасху всегда четыре-пять человек у него есть из нашей деревни. Я, например, хожу по праздникам. Кому надо — тот ходит. 

— Как думаете, почему за 12 лет храм так и не удалось восстановить?

— Отец Михаил, насколько мне известно, годами ведет переписку с администрациями, просит помощи с храмом. Пять лет назад на восстановление храма губернатор выделил, кажется, шесть миллионов рублей. И вот они с тех пор лежат на счете в сельсовете… Один глава был, теперь другой… Просто перекладывают эти деньги и не делают ничего. Зарплату отцу Михаилу никто не платит, поддержки нет у него. Как он один что-то сделает? Я, помню, как-то спросил его: «Отец Михаил, все нормальные люди едут на море, к солнцу. А ты сюда из Краснодара… Тут комары, мошка. Что ты тут забыл?»

— А он?

— А он сказал, что ему здесь хорошо.

Не желая долго разговаривать, Шаробаев отводит нас к семейной паре, Светлане и Александру, которые «ходят в храм и ответят на все наши вопросы».

«Будет дорога — рая не будет»

Когда-то Светлана и Александр приехали сюда из города работать: муж устроился директором школы. Сегодня Александр на пенсии, а от школы почти ничего не осталось. 

— Из преподавателей есть учителя истории и математики, — рассказывает он. — Они ездят к нам сюда на два дня, пятницу и субботу. Если дорога плохая или межсезонье, не могут приехать. Вот недавно их батюшка привез сюда на вездеходе. И все, теперь не знаем, когда в следующий раз приедут. 

Светлана называет Анциферово раем, из которого трудно уехать добровольно. 

— Огород тут у нас, кошки, вид из окна красивый. Утром встаешь, а за окном Енисей. Березка у меня там, раз в год, на Троицу, я вешаю ленточку и обнимаю ее. 

На вопрос, нужен ли деревне храм, Светлана отвечает, не задумываясь:

— Нужен!

— А вы ходите?

— Сама я, если честно, хожу редко, по большим праздникам. Я могу по себе сказать, что когда холодно, неуютно — тяжеловато. Надо о Боге думать, а думаешь о ногах замерзших… Вроде бы начал он [отец Михаил] работать сначала там, и люди ему помогали. А потом такой негатив какой-то пошел… Что он, мол, просит денег на храм, что начал извозом заниматься, людей возить. И это как-то странно для священника. 

— Но ведь он извозом занимается, чтобы выжить. Епархия же не платит ему зарплату. 

— Да, мы понимаем. Да и людям это нужно. Вот сейчас знакомая моя говорит: «Будем нанимать его, чтобы за продуктами съездить». Больше некого… Люди говорят, что он там, в храме, может и пить, и гулять. Ну я говорю со сплетен, я не видела. Плохо говорят не все про него. Несколько человек слухи пускают… И вот после того, как он вездеход получил, еще такой негатив в его сторону пошел… Люди его начали грязью в интернете поливать.

— А что говорили?

— Говорили, лучше бы денег на дорогу дали! Зачем он плохое про деревню написал!

— Как думаете, почему так отреагировали?

— Возможно, зависть. У нас ведь ни у кого не получилось, а у него получилось… И вот как бы его ни ругали, сам он ни про кого плохого слова не скажет. Сами мы, наверное, его упустили, не поддержали… Два-три человека на службе — конечно, обидно ему. 

Светлана с мужем рассказывают о приключениях, которые в межсезонье случаются с ними на дороге из Енисейска до Анциферова. Один раз они застряли и ночевали прямо в машине. Другой раз из-за непролазной каши им пришлось вернуться в Енисейск ждать зимы. А когда подморозило, колея была такая, что 17 километров ехали четыре часа.

На мое замечание о том, что дорога, очевидно, жизненно необходима жителям Анциферова, Светлана задумчиво произносит:

— Будет дорога — рая не будет.

Место, где ждут

Вокруг Анциферова есть деревни и села, в которых нет священника. Их по мере возможности окормляет отец Михаил — расстояния большие, дорог нет, ночевать бывает негде. 

Однажды батюшка вышел со службы на лодке, и посреди Енисея у него сломался мотор. Добрался на веслах до берега, развел костер. 

— Чуть согрелся — пошел дождь. Я вожу в лодке с собой большой кусок полиэтилена, им от ветра хорошо укрываться. Расстелил его в лодке, лег, укрылся и лежал до утра. А потом меня подобрала проходящая мимо лодка. 

— А попроситься ночевать в деревне вы не могли? Зачем же в лодке спать…

— Неудобно людей беспокоить. Как-то в одну деревню я приехал на службу на «Волге» по зимнику. И она сломалась. Люди, которые меня пригласили, позвали к себе в дом. А их взрослые дети начали возмущаться. Я извинялся, извинялся, но больше у этих людей не останавливаюсь. Раньше как было: если в деревне нет священника, а людям нужна служба, отпевание, крещение, они приглашали батюшку, сами ехали за ним. Привезли, увезли. А тут я приезжаю сам. И такое ощущение, что людям надоедаю…

В субботу отец Михаил встает ни свет ни заря, чтобы сделать все домашние дела и собраться на воскресную службу в Назимово. Заваривает кофе в термос, достает теплые рабочие куртки, перчатки. Аккуратно сворачивает подрясник и рясу, епитрахиль. Укладывает все в большую спортивную сумку. 

— Чаще всего я езжу в Назимово, Новоназимово и Ярцево. Реже — в Усть-Пит. В Ярцево надо ехать 200 километров, до Назимова — 110. Дороги тоже нет. И вот сейчас вездеход меня очень выручает. 

Назимово — маленькая деревенька, но силами местных жителей там недавно построили церковь. Есть небольшой приход, поэтому за службу там батюшке платят. Но главное — его там ждут. В навигацию отец Михаил ездит на службу на «Метеоре» (пассажирский теплоход. — Прим. ТД), а в межсезонье — на лодке.

— Я туда езжу раз в месяц, бывает, раз в две недели. Вот завтра как раз мне надо служить в Назимове. Я договорился с Лешкой Мальковым (житель деревни Анциферово. — Прим. ТД), чтобы отвез нас на лодке. Она у него открытая, будет очень холодно. Но ничего, оденемся потеплее, даст Бог, не замерзнем.

Мы закутываемся во все, что у нас есть: рабочие куртки надеваем сверху на пуховики, огромные грубые перчатки — на варежки. Идти на лодке до Назимова около трех часов, а ветер сильный. 

Батюшка сидит впереди и периодически поворачивается, чтобы проверить, не замерзли ли мы. Всю дорогу он прикрывает рукой правое ухо — давно болит, попасть в город к лору пока не выходит.

«С батюшками капец проблемы»

В Назимове нас принимает прихожанка Наталья Колмыкова — приятная словоохотливая женщина, работник местной метеостанции. Она искренне радуется приезду отца Михаила и с гордостью рассказывает нам, как маленькое Назимово отвоевало себе церковь. 

— Там, где сейчас церковь стоит, раньше был старый клуб, а до клуба церковь (ее в 1939 году разрушили). Клуб сгорел, место пустовало. И вот нам федералы выделили деньги на какой-то модульный клуб на месте старого. Нас тут осталось — пенсионеры одни, кому тут клуб нужен? Ну это мое личное мнение… Мы пришли на сход и сказали, что на церковной земле хотим видеть только церковь. Глава сказал: «Если не проголосуете за клуб, то его вам не видать. Но и церкви тоже — кто вам ее построит? И даже если построите, вы ее закроете и ходить не будете — это все очень дорого!» И он прав, конечно… Вот нам там [в церкви] сделали пол теплый. Мы десятку заплатили один раз и теперь его не включаем… В общем, стали голосовать и проголосовали за церковь. А клуб отвезли в Анциферово. И они там рады, и мы тут.

По словам Натальи, по счастливой случайности в это же время переизбрали главу администрации, у которого были «друзья богатые с Москвы». Они приезжали в Назимово отдохнуть и, узнав про церковь, помогли ее построить. 

— Мужик один дал лес на церковь. Построили. Ходили по деревне, деньги собирали, чтобы строителям отдать. И потом всем селом конопатили, чистили, красили, белили… Скидывались, кто сколько мог. Мы очень хотели церковь, и по милости Божьей все произошло. 

Когда церковь построили, встал вопрос: где взять батюшку?

— С батюшками капец проблемы, нету в епархии батюшек. Ну и община наша маленькая: в церковь ходит пять — семь человек, денег нет. Мы не можем батюшку себе позволить, не можем его содержать. А работать тут у нас ему негде. Так что мы договорились с отцом Михаилом, чтобы он к нам иногда приезжал. И мы так рады, когда он приезжает! В навигацию мы ему покупаем билеты туда-обратно и приплачиваем еще немножко. Скидываемся с пенсии в общий котел. 

Мы с отцом Михаилом ночуем у Натальи, а рано утром идем в церковь — готовиться к службе.

Приход пахнет свежим деревом. На полу притвора холодная, как лед, плитка. Слева небольшая печь. Растопив ее, батюшка исчезает в алтаре — готовиться к литургии. 

Прихожане постепенно подтягиваются, сегодня их пять человек. Две молодые девушки, остальные постарше. Отец Михаил, преображенный церковным одеянием и приободренный прихожанами, кажется другим человеком. Он явно волнуется, но лишь во время проповеди считывается его усталость — сказались дорога и практически бессонная ночь. 

Сразу после службы в храм заходит мужчина. Умерла его родственница, надо отпеть. Люди в храме перешептываются: бабушка будто нарочно дождалась приезда священника.

После отпевания нам нужно отправляться в обратный путь. Алексей Мальков, который привез нас в Назимово, ночевал тут же, у родственников. Сегодня управлять лодкой он не в состоянии — «гудели» до глубокой ночи. 

За руль садится батюшка. В некоторых местах он молится — здесь его мотор неоднократно ломался. Он рассказывает, что Енисей коварен. Летом на лодке пытались выбраться в город его соседи Вика и Василий. Они утонули, а их троих детей спасла мимо проходящая лодка.

Примерно на середине пути священник показывает на правом берегу темную точку — это скит, в котором сейчас живет отец Ириней. Монах по-прежнему остается одним из самых близких людей для отца Михаила. В трудные минуты он приезжает сюда, чтобы с ним поговорить.

«Если я не тем занимаюсь, Господи, вразуми меня»

Добираемся до Анциферова без приключений. Подходя к Свято-Никольскому храму, видим двоих мужчин, которые бродят вокруг и что-то рассматривают. Это реставраторы, которые впервые приехали, чтобы оценить фронт предстоящих работ. Деньги, которые администрация выделила на храм, уйдут на его консервацию «до лучших времен». Но отец Михаил рад и этому: что-то наконец задвигалось! 

— Сейчас они крышу залатают, фундамент. Чтобы время дальше храм не разрушало. Сколько я этого ждал! Чтобы администрация взялась за восстановление, надо, чтобы здание было у нее на балансе. Для этого мне нужно было оформить приход юридически. Это куча документов и времени. Надо было людей найти, согласных, чтобы я их записал в число прихожан. Они расписались, мы их данные отправили. Оформляли это все долго… Теперь будем ждать, пока выделят деньги на реставрацию…

— А вы не боитесь, что все затянется еще на пять лет?

— Я раскачал это все, заморозить теперь тяжело будет. Думаю, все не зря. Главное — оставаться мне тут. Если я уеду — все пропало, ничего не будут реставрировать.

— А есть ли смысл оставаться? Может, вам лучше переехать туда, где есть «живой» храм, приход?.. Или в город?

— Вот матушка моя хочет жить в городе… Жить там можно, конечно. Ну и что? Буду я третьим-четвертым священником. Мне кажется, важно попробовать что-то сделать тут. 

— А жить в комфорте вам не хочется?

— Неважно, где ты живешь, — важно, как ты относишься к тому, что вокруг. Можно и в сарае жить в гармонии, а можно и в особняке хотеть повеситься.

— Вы не чувствуете себя в Анциферове оставленным?

— Дорогу осилит идущий. Я должен карабкаться. Если я не тем занимаюсь, Господи, вразуми меня.

Вечером, накормив себя и Муську, батюшка усаживается у печки и рассказывает нам, что мечтает о таком же маленьком, как в Назимове, деревянном храме. Чтобы, пока он утопает в переписках с ведомствами, пока ищутся деньги на реставрацию, жители деревни могли ходить на службы в теплое уютное место. И постепенно нарастал бы приход. Отец Михаил совершенно не верит в то, что храм — теплый ли, холодный ли, большой или маленький — может быть просто не нужен.

— Я верю, что храм может все изменить. Хочу, чтобы был приход, пусть небольшой, но крепкий, стабильный. Чтобы была община. Чтобы после службы люди пили чай, трапезничали, обсуждали вопросы какие-то, проблемы. Бабушке надо огород вскопать, крышу починить — обсудили и помогли. Такое. Чтобы была взаимовыручка. Замечательная идиллия такая была бы в деревне! 

Где взять на это денег — отец Михаил понятия не имеет. Он только придумал, как построить церковь не слишком дорого. И готов заниматься строительством сам. 

Без зарплаты Гончарову тяжко, но, по его словам, есть и плюсы. Например, свобода.

— Если где-то и платят зарплату священникам — требуют действий в ответ. Я же на эту тему свободен. Очень много есть в церкви такого, что к христианству не имеет отношения. У меня здесь и так жизнь тяжелая, и я не хотел бы еще мероприятия проводить, например антитеррористические, отвлекаться на них. Камеры ставить или муляжи камер… Или вот приходит письмо из епархии: «Как вы решаете вопрос утилизации твердых бытовых отходов?» Е-мое, что такое? Я давай звонить другим, спрашивать: как вы решаете? В итоге написал, что у меня нет твердых бытовых отходов — все в печке сгорает… Зарплаты у меня нет, но сказать, что у меня нет денег, я не могу. Господь меня не оставляет.

— Действительно ли после того, как вы получили вездеход, у вас испортились отношения с людьми в деревне?

— Мне показали комментарии в интернете. Что я мошенник… Всякое такое… 

— Как вы к этому относитесь?

— Я должен делать свое дело. Христос не мог всем угодить, и про него гадости говорили, а чего обо мне тогда говорить? Со мной здороваться некоторые люди перестали, но что я могу? Я должен жить, как живу. Я не считаю, что эти люди плохие. Это их немощь. У меня у самого немощей полно… 

— Вы чувствуете себя на своем месте?

— Не всегда. Но я не доверяю чувствам. Если возникают мысли такие, я могу поговорить с отцом Иринеем. Но смысл жизни я по-прежнему вижу в служении Богу. Если ему служить — он не оставляет. И творит чудеса, такие, например, как вездеход. 

«Вы позорите всю деревню!»

Отъезд из Анциферова у нас запланирован на следующее утро. Мы просыпаемся рано, чтобы успеть на вездеходе доехать до зимника — посмотреть дорогу. На зимнике вездеход ломается: отваливается задний мост. И это большая проблема, потому что выбраться из деревни больше не на чем. 

Батюшка тихонько, на переднем мосту, доезжает до дома. Успокаивает:

— Сейчас починю, поедем аккуратно, все будет хорошо.

Но дома другая беда: строители, занимающиеся консервацией храма, уронили на землю огромный крест и оставили открытыми ворота в огород Гончарова. Туда зашли коровы, сломали забор, и сожрали почти всю капусту. Прогнав коров, отец Михаил идет в администрацию. Просит передать строителям, чтобы те больше не открывали ворота настежь. И тут на него набрасывается фельдшер, оказавшаяся неподалеку.

— Да вы всю деревню позорите своим забором! — кричит она. — У нас кто в гости приезжает — смеются над вашим домом! Как священник может жить в таком бардаке?

Гончаров молча разворачивается и идет поднимать крест и чинить вездеход.

«Все у нас хорошо»

Гарантий, что мы сегодня доедем до Енисейска, нет. Но и выбора нет тоже. С нами в город едет жительница Анциферова Ирина. У женщины четыре дня болит зуб, попасть к врачу она может только на вездеходе. 

Мы едем медленно, но через 30 минут «Лесник» глохнет и больше не заводится. Связи вокруг нет. Идти пешком по колее и грязи невозможно. Отец Михаил забирается на крышу машины и, вытянув вверх руку с телефоном, пытается поймать связь. И тут как по волшебству появляется лодка: в деревню едет работник колхоза Олег.

Мы отчаянно машем, и лодка подходит к берегу. Везти нас в город Олег не может, остается только вернуться с ним в деревню. Мы с фотографом приуныли (кажется, самолет улетит в Москву без нас), а Ирина, подпирая кулаком через щеку больной зуб, чуть не плачет. 

Отец Михаил долго смотрит на воду, а потом вдруг произносит: 

— В тех комментариях люди писали мне, что я позорю деревню тем, что отзываюсь о ней плохо. Что я вру, потому что «все у нас хорошо». И вот мы не смогли сейчас в больницу уехать. И неизвестно, как и когда теперь туда Ира попадет. А все хорошо у нас, правда?

— Да постоянно проблемы у нас тут, — подхватывает Ирина. — Я третьего ребенка родила дома, потому что в этот день санрейс не прилетел. Рожала с фельдшером. И так три женщины у нас рожали… В больнице на меня потом накричали, вот, мол, нечего дома рожать! А как мне быть, если я приехать не могу? После письма отца Михаила хотя бы стала машина сельсовета ходить. У них она есть, только не возит никого. Вечно отговорки у них: то «продуктов много в городе наберете», то «с детьми не возьмем», то еще что-то. А отец Михаил всех берет, никогда никому не отказывает! Мы благодаря ему и выживаем тут. «Отец Михаил, надо холодильник привезти!» И он холодильник этот нагрузит на свою легковушку на низ и на верх и везет. А потом эти же люди его и хают!

Мы пристаем к берегу и стоим в растерянности. Батюшка убегает искать лодку: вдруг кто-то согласится отвезти нас до Вяткиного Ключа по воде.

Ирина переминается с ноги на ногу — переживает, что не попадет сегодня в больницу. 

Отец Михаил прибегает в мыле минут через двадцать: отвезти нас в город соглашается только Сергей Шаробаев, он готов отправить туда с нами своего работника. Вот только ни батюшку, ни Ирину на борт не возьмут. Гончаров расстроен (он планировал заодно показаться лору), но за себя не просит. Просит за Ирину, которая едва не плачет. Сергей Михайлович сжаливается над женщиной. 

Где есть храм, там будет жизнь

На Вяткином Ключе, намертво застывших на ветру, нас перехватывает на машине отец Алексей. Успокаивает:

— Мы вытащим и починим его вездеход, вы не переживайте.

Мы делимся с отцом Алексеем впечатлениями от поездки. Спрашиваем, как так вышло, что священника пригласили служить в развалившийся храм и ничем не помогают.

— Служение у священника такое, — объясняет отец Алексей. — Честно, была бы моя воля, я бы еще дальше в глушь уехал. 

— Но как ему там сделать приход?

— Вот так. Потихонечку служить. Там чуть-чуть шевелить, там чуть-чуть. Народ пойдет. 

— Народ говорит, в храме холодно, неуютно…

— То, что люди хотят храм красивый и теплый, — это отговорки. Почему поп должен топить для вас печку? Придите растопите, помогите. Священник должен заниматься приходом, своими прямыми обязанностями. 

— А епархия может помочь?

— Чем? Она бедная. Служи и крутись как-нибудь сам. Есть приход — есть зарплата. Нет прихода — нет зарплаты. Ему могут в епархии пожертвовать вина на службу — и все… И так везде, по всей стране. Епархия должна государству налоги платить. Отец Михаил нам нулевой отчет сдает, потому что у него нет средств. С ним люди молоком рассчитываются, рыбой, как он это в отчет запишет? Сейчас даже патриарх благословил священников работать. Неделю работаешь, в выходные служишь. А по правилам священнику нельзя ни скотину, ни огород держать, только служить он должен. Иначе хозяйство службе мешает. У меня вот тоже с деньгой проблема — я устроился на работу. У меня трое младших детей, им много надо.

— Как в епархии отнеслись к тому, что отец Михаил попросил у народа вездеход?

— Хорошо! Он молодец, хоть приезжать теперь к нам может. У нас собрания бывают, а ему не выбраться… 

— Отец Михаил сказал нам, что боится уехать. Мол, без него деревня погибнет.

— Все правильно. Там, где нет храма, место вымирает. А где храм есть, то и жизнь там будет.

Оставшуюся дорогу мы с отцом Алексеем молчим. Я вспоминаю, как, прежде чем сесть в лодку, сказала отцу Михаилу, что должна предупредить: возможно, после моего материала люди ополчатся на него еще больше. 

Отец Михаил ответил:

— Если за этим последует что-то хорошее, если что-то зашевелится — я к этому готов. 

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

• Теги:
• общество
• религия
• церковь