«От страха я ушел в запой»

Во время пандемии коронавируса употребление алкоголя в России и количество связанных с этим смертей пошли в рост после двадцатилетнего падения. Последние два года тенденция сохраняется, только, по некоторым данным, россияне переходят с легального алкоголя на самодельный. Разбираемся, что еще скрывают цифры официальной статистики

Имена героев изменены по их просьбе.

«Почти всегда и везде»

Мы с приятелем Игорем бредем по еще заснеженному Петербургу. На часах около полуночи, но даже в темных закоулках возле станции метро «Технологический институт» народу полно: вечер пятницы, люди отдыхают. Офисный планктон в том числе — и Игорь как его типичный представитель. Особенно оживленно возле культового сетевого магазина «РосАл».

Отстояв приличную очередь, покупаем две бутылки вина — их услужливо открывают при нас — и отправляемся восвояси. Вообще, в Петербурге запрещена продажа алкоголя с 10 вечера до 11 утра, но у некоторых точек «РосАла» есть барная лицензия, поэтому такие магазины свободно торгуют даже крепкими напитками в любое время дня и ночи.

Городские власти пытались бороться с «РосАлом» и ему подобными магазинами. В 2017 году сеть даже прекратила ночную торговлю. Но в итоге повела себя как птица феникс и снова стала продавать алкоголь навынос. А власти про «РосАл», кажется, забыли.

— Купить ночью пиво или что угодно в принципе не составляет труда, — говорит Игорь, который выпивает почти ежедневно. — Лучше, конечно, чтобы тебя знали в лицо в конкретном магазине, но почти всегда и везде можно договориться. Недалеко от дома я знаю как минимум три-четыре точки, где пиво можно купить в любой момент. Водку я не пью, но ее там вроде тоже продают из-под полы.

— Ты стал чаще пить последние пару лет? — спрашиваю.

— Не то чтобы чаще, — отвечает он, закурив, после долгой паузы. — Не то чтобы чаще, но как будто больше за раз. Особенно после каких-нибудь интересных новостей. В сентябре, когда началась мобилизация, вообще ушел в локальный запой, хотя для меня это нехарактерно. Несколько дней пил вино и трясся на съемной квартире. Даже на работу не ходил. Потом немного отпустило, но по вечерам все равно накатываю, чтобы уснуть.

Другой мой приятель — Сергей, житель крупного областного центра, который тоже много и часто выпивал, — напротив, полностью завязал буквально за несколько месяцев до начала военных действий в Украине.

«Когда вся эта история началась, у меня были первые месяцы трезвости. Конечно, никакой речи не было о возвращении к употреблению, я даже не рассматривал этот вариант, — рассказывает он. — Тем более первые полторы недели я провел в бесконечном скроллинге новостной ленты, и вообще единственное, чем я занимался, было чтение новостей с небольшими перерывами на сон. Очень страшно было что-то пропустить, пить не хотелось, хотелось быть трезвым, потому что никто не знал, что нас ждет, хотелось сохранять ясную голову — мало ли что».

В трезвости Серега продержался больше двух лет, но в итоге постепенно вернулся к употреблению. Не такому яростному, как прежде, но достаточно регулярному. Говорит, сделал это по внутренним, а не по внешним причинам, «устал от радикализма» и после двух лет воздержания страшно удивился новым ценам на вино.

«Ни для кого не секрет, что за последнее время у нас достаточно интенсивно растут цены на все, не заметить это просто невозможно, — говорит Серега. — Вино, например, совершенно диких денег стоить стало. Для меня загадка, как пиво остается на одном ценовом уровне: оно всегда было очень дешевым, но сейчас фактически уже дешевле воды. А вино, я так понимаю, мы больше не пьем. Нам следует, судя по ценовой политике, пить пиво».

«Легкодоступный седативный препарат»

В прошлом году в России произвели более 80 миллионов декалитров водки, около 30 миллионов декалитров виноградных вин, 14 миллионов декалитров игристых вин, почти 9 миллионов декалитров коньяка, миллион декалитров ликера и более 22 миллионов декалитров пива, сидра и других слабоалкогольных напитков. Если поместить весь этот алкоголь в железнодорожные цистерны объемом 25 тысяч литров каждая, то такой алкогольный поезд растянулся бы от Москвы до Казани и даже чуть дальше.

По данным «Если быть точным», алкогольная смертность во время пандемии выросла на 6% по сравнению с 2019-м и продолжает расти. Сегодня Россия и Беларусь — абсолютные мировые лидеры по этому показателю. Характерно, что в 2022 году россияне снова стали покупать больше крепкого алкоголя. Розничные продажи водки за первые 11 месяцев года выросли на 6% по сравнению с тем же периодом 2021-го и на 7,2% по сравнению с допандемийным 2019 годом. С 2000-го продажи водки падали почти каждый год.

Официальная статистика учитывает только то спиртное, которое проходит через систему ЕГАИС, в нее не попадают контрафактные напитки и самогон, популярность которого в России и на постсоветском пространстве традиционно очень высока. На фоне небольшого снижения потребления крепких алкогольных напитков, отмеченного в 2023 году, эксперты говорят о том, что потребление самогона, браги и домашних вин, наоборот, растет, особенно в сельской местности.

«Алкоголь — классический и самый легкодоступный седативный препарат, и за последние два года, конечно, мы наблюдаем значительный рост его потребления, — объясняет психиатр-нарколог Николай Унгурян. — Это видно по стационарам, это видно по частным клиникам и по запросу в целом. Вырос рынок услуг барьерной защиты, то есть кодировок, рынок капельниц, а государственные наркологии просто забиты людьми, причем в основном людьми, потребляющими алкоголь».

Николай работает в двух частных клиниках и в благотворительном фонде «Гуманитарное действие», сотрудники которого бесплатно помогают зависимым людям прекратить употребление и восстановить здоровье. Специалист отмечает, что еще одна важная тенденция последних лет — снижение качества потребляемого алкоголя. На фоне роста цен и падения доходов даже жители крупных городов стали больше пить все подряд, не разбираясь в качестве, говорит он и продолжает: «На рынке очень много суррогата».

И речь в данном случае не о громких историях вроде «Мистера Сидра» в Поволжье или массового отравления средством для ванн с «Боярышником» в Иркутске, а о совершенно незаметной глазу обывателя суррогатной водке, раздобыть которую в Петербурге и других крупных городах можно практически в любой небольшой торговой точке. Если, конечно, знать подход и места.

«Все счастливы, все довольны»

Снова ночь в Петербурге. Пока еще не белая, потому что до лета далеко. Мы с Игорем подходим к неприметному магазину на окраине города, недалеко от его дома. Моего спутника здесь все хорошо знают, потому что Игорь часто приходит в этот магазин за пивом после 10 вечера.

Торговая точка на первом этаже обычной панельки. По соседству — шаверма и чуть более приличный магазин. Первый час ночи. В магазинчике, таком же, как тысячи других магазинов «у дома», никого нет, только продавщица средних лет скучает за просмотром турецкого сериала.

Игорь здоровается, берет из неработающего холодильника несколько банок пива и у прилавка спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, у вас есть водка?

Продавщица улыбается и кивает.

— Сколько стоит?

— Маленькую или пол-литра?

— Пол-литра.

— 350.

— Дайте одну, пожалуйста.

Женщина достает из-под прилавка бутылку.

— Только спрячьте.

Игорь убирает бутылку во внутренний карман куртки, который оказывается очень глубоким, расплачивается. Мы уходим.

При ближайшем рассмотрении водка неотличима от такой же водки из сетевого магазина. У нее есть этикетка, плотно прилегающая крышка и даже акцизная марка. Правда, реализована водка накануне в совершенно другом районе города. Специально купленный для измерения крепости спиртометр показывает, что в нашей водке с натяжкой 35 градусов, но горит она все-таки синим пламенем, то есть смертельного метилового спирта, вероятно, не содержит. Он должен гореть зеленым.

— Она везде есть, такая водка, — рассказывает мне Мария, бывшая продавщица круглосуточного магазина, проработавшая в этом бизнесе полжизни. — Спрос нормальный, в сутки могло уходить по два ящика, то есть 40 бутылок примерно. И это только 0,5. Маленьких еще больше. У нас она дешево стоила, 120 рублей или около того.

— И не травился никто?

— Да нет вроде, все счастливы, все довольны.

Минимальная розничная цена пол-литра водки в России 2024 года составляет 281 рубль. На эти деньги, если знать правильные места, можно себе позволить две поллитровки контрафакта и один «мерзавчик» — маленькую бутылку объемом 0,25. В плане цены нам с Игорем не повезло, да и водка, по всей видимости, оказалась легальной, хотя пить мы ее на всякий случай не стали.

«Психологический тормоз»

Оценить объемы суррогатного алкоголя даже в одном только Петербурге не представляется возможным. Но ясно, что эти объемы колоссальны. И дело не в том, что один маленький магазин на окраине города продает десятки бутылок в сутки и около тысячи в месяц, есть и более репрезентативные цифры. Например, буквально в прошлом году полиция накрыла цех по производству суррогата элитных сортов в Ленинградской области. Только на одном этом предприятии силовики изъяли 30 тысяч литров контрафакта. Сколько таких цехов продолжает работать — загадка.

Если судить по оперативным сводкам, производят контрафактный алкоголь кустарным способом в гаражах, подвалах и подпольных цехах. Просто смешивают спирт с водой в пропорции примерно два к трем, а потом разливают по тем бутылкам, которые удалось раздобыть. О качестве ингредиентов судить сложно, но едва ли на таких производствах его тщательно проверяют.

«В дорогом алкоголе все-таки используется более очищенный, выдержанный дистиллят, — говорит нарколог Николай Унгурян. — От него органы тоже страдают, но суррогат, конечно, более токсичен, он быстрее приводит к жировому гепатозу печени, ее ткани быстрее замещаются, начинает не хватать ферментов, чтобы переварить большие количества этанола. Поэтому даже не столько психика, сколько физика быстрее деградирует».

При этом Унгурян отмечает, что исследования воздействия алкоголя на организм проводятся обычно на качественном этиловом спирте, то есть употребление даже самых дорогих элитных напитков тоже наносит человеку серьезный вред. Плюс — в случае легального алкоголя — чисто психологические тормозящие механизмы в виде культуры потребления и стоимости напитка.

«Уровень деградации абсолютно одинаковый, отличается скорость. Если пить более дорогой алкоголь, все равно бутылка кончится, и там хоть какой-то психологический тормоз будет, а если ты пьешь дешевый суррогат, то его всегда много, он почти ничего не стоит — и остановиться в этом запое практически невозможно», — объясняет нарколог.

«Меня только танк остановит»

Именно такие — невероятные — запасы алкоголя демонстрирует мне дальний родственник, который живет в глухом углу Ленинградской области. В специально отведенной для производства каморке на участке стоит видавший виды самогонный аппарат, а на полках — трехлитровые банки с «готовой продукцией».

На крышках надписи с указанием градуса напитка (пара банок с традиционными 40% содержания спирта, но в основном 60 и 70%). На некоторых крышках написано «лекарство» — это самогон, настоянный на травах, на других — отметка из трех крестов или иксов. «Это значит о-о-очень качественная», — объясняет Михаил.

— Вы его продаете? — спрашиваю.

— Кого?

— Самогон.

— Ты чего? Мы вообще не продаемся, если по-честному.

— Тут же много очень.

— Да чего там, на два дня, — смеется Михаил, забирая в дом початую банку с крестами. — Продавать — нет. А если кому надо, я угощу, мне не жалко.

«Лекарство» пахнет как рижский бальзам, а чистый с тремя крестами — как хороший немецкий шнапс. Даром что никаких яблок в рецепте не предусмотрено. К моменту моего приезда Михаил выпивал уже третий день. Первую сегодняшнюю стопку, разбавленную клюквенным морсом собственного производства, принял тут же, около 11 утра.

— Ну куда? Ты же обещал больше не пить, — огорчается брат Михаила.

— Разве ж его остановишь? — вздыхает племянница.

— Меня только танк остановит, — удовлетворенно соглашается Михаил и в очередной раз предлагает всем присутствующим присоединиться к его трапезе. Все отказываются.

До минувшего лета Михаил не пил очень долгое время: не позволяло здоровье. Но летом сделал операцию на сердце и, получив разрешение от врачей «иногда 50 граммов», вернулся к употреблению. Самогон при этом он гнать не переставал, просто угощал им окружающих.

Нынешний запой начался как раз с угощения. К Михаилу приехали родственники, чтобы порыбачить на озере. Он угостил их, а затем всех, кого встретил на озере (рыбаков там в это время много). В деревне он живет с самого рождения, больше 60 лет, знает, соответственно, всех.

«Лучше не стало, конечно»

Несмотря на периодические уходы в штопор, у Михаила, как и у многих его соседей, большое подсобное хозяйство и рыболовный промысел. «Мне говорят: брось это все, а у меня тут все натуральное. Я давно отошел от этой х**ни, в магазине почти ничего не покупаю, — объясняет он. — У меня в гараже три морозилки, там мясо, рыба, все что хочешь. Мне в свое время еще мать говорила: свое есть свое».

Ближайший к дому Михаила магазин, продававший алкоголь, закрылся в прошлом году. Теоретически на ремонт («Отремонтируют под евро и откроют»), но возможно — навсегда. По крайней мере именно такая участь постигла многие магазины в округе. Они попросту не справились с конкуренцией: пару лет назад «на центре», как здесь говорят, то есть на главной площади основного поселка, где с советских времен была обычная «стекляшка», открылся внушительный «Магнит».

Такая же ситуация во многих частях Ленобласти, но именно здесь парочка магазинов еще выживает по соседству с новой точкой притяжения. Правда, в них, в отличие от «Магнита», совсем пусто. В одном магазинчике и товаров практически нет — консервы и бутылки стоят очень свободно, чтобы создать иллюзию изобилия, в другом, с хорошим выбором вполне элитного алкоголя, бутылки явно отдыхают уже не первый год.

— Ого, откуда у вас этот джин, он же давно уже не продается? — спрашиваю продавщицу.

— Ой, он года с двадцатого тут стоит, — отвечает она с улыбкой. — Возьмете?

Цены, кстати, вполне городские, без особой разницы. А вот в опустевшем магазине самая простейшая водка стоит примерно на 50 рублей дороже, чем такая же в «Магните».

— Сильно повлиял супермаркет на торговлю? — спрашиваю одинокого продавца в магазине «Продукты».

— Еще бы не повлиял.

— Во сколько раз упал оборот?

— Я не считал, но лучше не стало, конечно, — отвечает он и уходит в каморку, прекращая разговор.

Правда, народу особенно нет даже в «Магните»: на кассе пара-тройка человек и одна большая собака без поводка. Наплыва посетителей здесь ожидают летом, когда наступит высокий сезон и на озера хлынут многочисленные дачники. Они, может быть, купят даже джин. Тем более что в Ленобласти алкоголь начинают легально продавать с девяти утра — на два часа раньше, чем в Питере.

Местным жителям такие напитки неинтересны. Для них даже водка по 350 рэ — слишком дорогой алкоголь, да и зачем ее пить, если самогонный аппарат здесь есть не только у Михаила, а в центре поселка, рядом с «Магнитом», красуется пункт выдачи «Озон».

— А при чем тут «Озон»? — интересуюсь у племянницы Михаила.

— Так они все турбодрожжи по интернету заказывают, специальные, для самогонки. Сахар добавляют — и готово.

Стоимость упаковки спиртовых турбодрожжей начинается от 500 рублей. Из одной упаковки получается до 20 литров браги.

«Как будто некому пить»

В другой деревне — на севере Черноземья — ситуация с легальным алкоголем еще хуже. Сейчас в ней живут не более 200 человек, в основном пожилые женщины, население обслуживает всего один скромный сельмаг.

«Года три назад у нас вообще не было магазина: предыдущий владелец его закрыл, а новый еще не появился, — рассказывает местная жительница Алла. — Поначалу у магазина не было лицензии на алкоголь, так что он не продавался в селе, сейчас лицензия есть, но купить можно только пиво, крепких напитков в продаже нет, за ними народ ездит в райцентр».

До районного центра, в котором тоже работает пресловутый «Магнит», 10 километров по не самой хорошей дороге. Автобусное сообщение давно отменили, добраться можно только на такси, а это 300–400 рублей в одну сторону — ощутимая сумма для жителей. Поэтому крупы и другие товары первой необходимости покупают в местном магазинчике, пусть и втридорога, а водку иногда просят захватить таксистов по пути из райцентра. Но гораздо чаще делают сами.

Алла, ей 35 лет («Я тут единственный представитель молодежи», — смеется она), вспоминает, что раньше «самогона гнали очень много, потому что не было денег. Это середина девяностых, и алкоголь тогда был единственной твердой валютой. Родители работали в колхозе на свекле, им платили сахаром, поэтому сахар был и самогона гнали очень много, а потом расплачивались им за все. Например, дрова привезли — вот тебе бутылка».

Сейчас семья Аллы делает в основном домашнее вино из излишков яблок, крыжовника, вишни и других садовых растений. Вино в целом покрывает потребности в алкоголе, покупать его практически не приходится. Самогон же ставят обычно к каким-то событиям, чтобы не тратить деньги на водку. Аналогичным образом поступают и другие жители деревни.

«Дело еще в том, что в селе остались в основном старики, многие трудоспособные мужчины уехали в Москву на заработки, и вот когда приезжают домой, они расслабляются, естественно, выпивают. Но чаще всего они отсутствуют, — говорит Алла. — Их, правда, тоже не так много, этих мужчин, то есть как будто и некому пить, очень много людей поумирало. Бабульки в основном остались».

Особых перемен в употреблении алкоголя за последние года два-три, а то и больше Алла не замечает. Говорит, что мужики как пили, так и пьют, по крайней мере те, кто не умер. «Тут надо понимать, что в принципе в селе события ощущаются иначе, мы как будто не только территориально очень далеко от Москвы и центра, тут такое ощущение, что это не с нами все происходит. Ты думаешь не о том, что в мире творится, а о том, что вот надо сейчас картошку садить, пока земля подошла, потому что если ее раньше посадить — земля слишком сырая, а если позже — в сухую положишь, она хуже взойдет. Постоянно думаешь о насущных делах, а о том, что в мире делается, вспоминаешь только в новостях, кто в каких: кто на “Медузе”, кто в телевизоре. В остальное время все заняты своими делами».

«Люди друг друга заводят»

Проблемы с мелкой розничной торговлей алкоголем заметны и в городах. Только здесь небольшие магазины давят не «Магниты» с «Пятерочками», а сетевые алкомаркеты. Например, владельцы самого популярного из них — «Красного и Белого» (КБ) — за последний год открыли в Питере и Ленобласти около 250 новых точек, доведя их общее количество до семи сотен. А есть еще «Ароматный мир», «Бристоль», «Градусы», упомянутый «РосАл» и многие другие.

Взрывной рост количества этих магазинов тоже косвенно свидетельствует об увеличении потребления алкоголя, но кроме того, они заняли нишу ларьков и магазинов «у дома», вытеснив из нее вездесущие прежде «Продукты 24». На вопрос, как изменилось потребление за прошедшие два года, экс-продавщица «Продуктов» Мария сначала отвечает, что не изменилось ничего, «как пили, так и пьют», но потом осекается.

«Вообще, конечно, сколько я работаю, больше 10 лет, ничего особенно не меняется, но вот появление КБ по соседству очень все поменяло, — говорит Мария. — Мы где-то около 100 тысяч торговали в сутки, а на тот момент, когда я уходила, стало 25–30. Там еще повлияло, что товара толком не было, но в основном это из-за КБ».

В «Красном и Белом» и даже более элитном «Ароматном мире» по вечерам действительно не протолкнуться, причем контингент в КБ самый разный — от бабушек, которые пришли за дешевой гречкой и «маленькой», до 30-летних парней с корзинами, полными пива, и осунувшихся мужчин средних лет, которые планируют сделать несколько глотков бюджетного коньяка по пути домой. По ощущениям, людей в этих магазинах в последнее время стало значительно больше. Может быть, раньше они ходили в ларьки, но, скорее всего, все куда печальнее и проще.

«Дело в том, что сейчас у нас такое тревожное бинго из внешних обстоятельств, — говорит нарколог Николай Унгурян. — Уровень социальной тревоги очень высокий. А тревога — это единственное психиатрическое заболевание, которое передается по воздуху, она индуцируется. Люди друг друга заводят. Эта напряженность — она, безусловно, заражает. А когда у вас есть легальный лекарственный препарат, еще и достаточно дешевый, то, конечно же, первый выбор падает на него, а не на психотерапию или таблетки за тысячу рублей».

Повлиять на окружающие обстоятельства очень трудно, но справиться с зависимостью — все еще реальная перспектива. Первым шагом на этом пути, по словам нарколога, должно стать желание самого человека. Ощутив его, необходимо отправиться на прием к психиатру, который маршрутизирует дальнейшее лечение. Естественно, в случае обращения в частную клинику такая помощь будет не очень дешевой, поэтому для большинства людей с зависимостью она может не подойти.

Но есть и бесплатные альтернативы. В Петербурге это в первую очередь Государственная наркологическая больница, в которой пациентам помогают не только справиться с абстинентным синдромом, но и предлагают пройти длительную реабилитацию, о которой крайне положительно отзывается, например, Вячеслав Минин, директор «Дома на полдороги» — реабилитационного приюта «Ночлежки» для бездомных с алкогольной и наркотической зависимостью.

«Один из барьеров для оказания такой помощи — это наркологический учет, — говорит Николай Унгурян. — Он накладывает определенные социальные ограничения: трудно устроиться на работу, получить права. То есть люди бы и рады туда пойти, но есть проблема».

Помогают малообеспеченным гражданам и благотворительные проекты вроде того же «Гуманитарного действия», где можно бесплатно сдать анализы и получить консультацию специалистов, или «Дома надежды на Горе», где реабилитация продолжается всего 28 дней. Правда, в «Дом надежды» обычно стоит многомесячная очередь. А надежда нужна нам всем прямо сейчас.

• Теги:
• алкоголизм
• зависимые
• люди с зависимостью
• психология
• россия