Праздник есть, людей нет

Малочисленный народ сето (или «сету», ударение на первом слоге) веками селился на приграничных территориях России и Эстонии. После распада СССР большинство сето, особенно молодежь, уехали в Эстонию. В России остались лишь представители старшего поколения, которым в последние годы стало особенно тяжело ездить к своим детям

История в фотографиях

Публикацию подготовила команда проекта «Синие капибары», в нем наставники работают с начинающими журналистами.

У этнического сето из Псковской области Николая Оямы есть привилегия: даже после начала войны с Украиной он может выезжать в Эстонию к родственникам — большая их часть находится по ту сторону границы. Но и наличие эстонского паспорта не освобождает мужчину от допросов на эстонской границе.

— Такие вопросы на границе задают сейчас провокационные… К примеру, «чей Крым»?

— А вы что отвечаете?

— А я на любые вопросы отвечаю, что не знаю.

Николай Ояма — один из последних сето Псковской области, он живет в крошечном поселении близ деревни Пани́ковичи. По данным 2025 года, в Паниковичах постоянно проживают 359 человек. Деревня находится в приграничной зоне Печорского района. На въезде с трех сторон пустуют закрытые будки пограничников. Всего в деревне около 50 домов. Есть действующая школа, церковь и дом культуры. Напротив храма разбросаны руины построек из необработанного камня: в XIX веке здесь стояла усадьба, молокозавод и спиртовой завод некоего помещика В. Г. Петерсона, о котором местные не помнят ничего, кроме имени. 

В Паниковичах «кого ни копни — с какой-нибудь стороны сето», рассказывает Надежда Красавцева, сотрудница сельского дома культуры. Представители малочисленного народа проживают здесь испокон веков. 

Справка

По переписи 2020 года, в России насчитывается всего 234 сето. Подавляющее большинство переехало в Эстонию — там их более 10 тысяч. Своей землей — Сетомаа (с эстонского setomaa — «земля сето») — сето считают Пылваский и Выруский уезды в Эстонии и Печорский район в России. По закону о гражданстве Эстонии, люди, у которых прямые предки были гражданами Эстонии в период независимости республики (с 1918 по 1940 год), могут получить эстонское гражданство по репатриации. В состав Первой Эстонской Республики также входил Печорский район современной России. Следовательно, коренные жители этого района также имеют право на получение гражданства соседней страны. 

«Мы последние дураки остались»

В Паниковичах много необтесанного старинного камня. Раньше деревенские жители строили из него хлева и амбары. В советское время перестали: уж очень тяжело укладывать, хотя булыжники валяются прямо под ногами. Старые сетусские дома в деревне можно вычислить по каменному хлеву, нетипичному для русской глубинки. 

Местные борются за остатки старины в деревне: когда в 2007 году на месте сожженного нацистами храма Николая Чудотворца в Паниковичах построили церковь, жители коллективно восстановили каменную изгородь довоенного времени.

Семья Лео Арулеппа жила в Паниковичах из поколения в поколение. Каменный хлев семьи восстанавливал отец Лео — их дом тоже сожгли оккупанты во время войны.

«Отец своими руками поднимал эти камни и укладывал в стену», — рассказывает Лео, указывая на особо крупные экземпляры, почти метр на метр. 

Лео — пожилой мужчина с ярко-голубыми глазами и приятным, но заметным акцентом. Звук [л] в его речи смягчен, [р] — горловой, а ударение — музыкальное: в слове выделяется сразу несколько слогов. Лео — последний носитель языка в своей семье. Жена — русская, в семье говорили по-русски, и сетусский детям передать не удалось. «Пару слов знаю, но говорить не могу», — признается 40-летний Андрей, младший сын Лео и Светланы.

В советское время Лео работал на торфопредприятии, а когда случилась катастрофа в Чернобыле, его отправили на атомную станцию разгребать завалы. С тех пор он перенес три инсульта и три инфаркта. Сейчас по-сетусски Лео в основном разговаривает по телефону с родственниками из Европы. С соседями сето мужчина пересекается разве что у магазина. 

«Недавно родственники в Норвегию уехали — все ищут, где получше. Мы последние тут дураки остались», — объясняет Лео.

Он и его жена Светлана не видели старшего сына и дочь уже два года — те живут в Эстонии. Эстонского гражданства у Арулеппов-старших нет, а чтобы получить визу, нужно ехать в консульство в Москву или Петербург — здоровье и материальное положение не позволяют. Дети тоже не могут приехать к родителям: российская виза, по словам Лео и Светланы, очень дорогая — больше 50 тысяч рублей. На сайте Эстонского визового центра указано, что цены на туристическую визу в Россию — от 90 евро на электронную краткосрочную (16 дней) до 485 евро на многократную годовую. 

— Другая проблема — стоять по двое суток, — добавляет Лео.

— Очереди, — объясняет Светлана.

— С работы надо отпрашиваться — одно дело, обратно еще двое суток. Берешь неделю — один день побудешь, и обратно. Никакого смысла нет.

У Лео за границей все родственники: тетки, братья, сестра — и даже родительские могилы.

— Родители в девяностые плюнули на все и уехали, я один остался.

— Ради кого? 

— Ради нее.

То есть ради Светланы. Она переехала в Паниковичи из города Дно Псковской области в 1976 году, окончив пединститут с дипломом преподавателя английского и немецкого языка: «Тогда это считалось очень хорошим распределением. До Эстонии рукой подать — так это же благодать, это же цивилизация!» В Паниковичах познакомилась с будущим мужем. Когда Союз распался, Светлана не смогла получить эстонское гражданство из-за того, что оказалась в Печорском районе после 1940 года и не имела права на репатриацию. Из солидарности с женой не стал подавать заявление на гражданство и Лео: «А куда я без нее поеду?»

Из трех детей Лео и Светланы в России ради родителей остался только младший, Андрей. Он занимается фермерством: держит баранов, кур, выращивает картошку и продает продукцию в Печорах. Но считает, что фермерский товар больше никому не нужен и скоро в его торговле не будет смысла.

— Чем думаете заниматься дальше? Какие планы?

— Планов никаких, — честно отвечает Андрей.

— Мы живем на границе, какие могут быть планы? — поясняет Светлана. 

«Король не разрешил»

Напротив дома Арулеппов стоит хутор Громовых. Светлана Громова — сето наполовину. Языка не знает, поэтому считать себя сето не может и беседовать отказывается: «Мне король не разрешил, ничем не могу помочь!» Король сето — выборная должность. Нового короля выбирают каждый год на Дне королевства сето в одной из эстонских волостей Сетомаа. Сетусцы провозглашают территорию проведения праздника государственным образованием — Королевством сето — на один день. Правила въезда — по визе или по предъявлению национального костюма — действуют даже сейчас, через три года после начала войны. 

Едем в соседнюю деревню Трофимково. Вдоль грунтовки — следы былого советского величия: разрушенные совхозные постройки. По дороге на новеньком электровелосипеде едет мальчик-подросток с лопатой за спиной. Время от времени он останавливается и засыпает землей дорожные ямы.

Трофимково — деревня крошечная: не наберется и 10 домов, но почти все крепкие и ухоженные. Низенькие заборы из рабицы, в палисадниках — цветы и садовые статуэтки.

«Сквозь ночь пробираетесь, лешего не боитесь? — шутливо приветствует нас из своего каменного хлева Лембит Кальюсаар, пожилой человек в ушанке и шароварах. Как и у Лео Арулеппа, у него ярко-голубые глаза и приятный акцент. — Ну идите в дом тогда, к жене моей, я сейчас подойду. Я в Паниковичах каждую травинку знаю: пустое все, квартиры пустые, работы нет, — с грустью признается он. — Куда людям деваться? Кто помоложе, того сперва нанимают, потом окончательно переселяется. Так и живем».

Большинство родственников Лембита уехали в Эстонию еще в девяностые годы по программе переселения соотечественников: в советском паспорте в графе «национальность» сето указывали «эстонец/ка» — выделять малочисленные народности в СССР было не принято. Уехали, потому что качество жизни в Эстонии по всем параметрам было лучше. «Тут на сельское хозяйство давали 15 соток земли, а там 60. Там и машину дадут, и сено привезут, а здесь это было сложно», — рассказывает Лембит.

В ответ на вопрос, почему он сам остался в России, Лембит объясняет: «Родственник хотел меня пристроить [на работу] в Таллинский зоопарк, обещал золотые горы, но я, как видите, сижу перед вами. Характер дурной — тянет в деревню и домой. И дети такие же». 

Сыновья Лембита остались в России: младший живет в Печорах, старший — в Пскове. А вот дочь живет в Таллине. «Это я ее туда отправил», — признается Лембит. Дочь имеет возможность посещать родителей, но каждое пересечение границы — стресс («Очень ее трясут»).

С другими сето по эту сторону границы Лембит поддерживает связь. Несмотря на возраст, каждый год ездит на национальный фестиваль в соседней деревне Сигово. Сейчас уже там, правда, «не так интересно»: до ковида и войны фестиваль был отличным способом воссоединения народа по обе стороны границы. Сето из Эстонии массово приезжали в Россию на летнее мероприятие, приуроченное к церковной дате — Успению Богоматери.

Обратно нас подвозит сын Лембита Андрес. Он работает водителем скорой помощи в Печорах.

— Вы ходите с отцом на фестиваль сето?

— Был пару раз… Но вы слышали эти песни? — с улыбкой отвечает Андрес, намекая на слабость сетусских композиций.

Кстати, Андрес не идентифицирует себя как сето, несмотря на то что оба его родителя — представители этой народности. «Наверное, я русский», — заключает он. 

Непорядочная жизнь

Несмотря на малочисленность, сето сохранили свой язык до настоящего времени. Некоторые лингвисты считают его южным наречием эстонского, но представители сето заявляют, что это самостоятельный язык. У сетусского нет письменности, он передается исключительно устно.

Однако смешанные браки и миграционные процессы обрекают язык без письменности на скоропостижную смерть: сетусский язык больше не передается внутри семей. Молодые сето в лучшем случае знают несколько фраз. Старшие сето дают языку «еще лет пятьдесят».

Исключение из правила — семья Лыйв. Эне и Юля, мать и дочь, разговаривают между собой на сетусском. Обе работают в Музее сето. Эне — энергичная пожилая женщина с низким голосом. В 61 год она подрабатывает помощницей губернатора и занимается социальной помощью. У 37-летней Юли три дочери, девочки занимаются в ее кружке хорового пения в Паниковичах, и Эне утверждает, что первые слова, которые произнесли ее внучки, были на сетусском. Старшей внучке 16 лет: она мечтает стать проводником поезда, но директор Музея сето уже ждет ее на работу в своем учреждении.

Сама Юля Лыйв работает в музее со школьных лет. Она училась в эстонской школе в Печорах (ныне — лингвистическая гимназия). Большинство ее одноклассников переехали в Эстонию: знание языка позволило поступить в эстонские вузы и обосноваться. 

— А почему вы остались?

— Она меня не отпустила, — признается Юля, оборачиваясь на мать.

— Любовь зла, полюбишь и… [козла] — отвечает на упрек Эне. — А я знала, что такая жизнь начнется… непорядочная. 

— Непорядочная?

— Да, граница стоит — непорядок!

— А у вас есть возможность видеться с родственниками, друзьями из Эстонии?

— Юля ездит, а родственникам не выдают визу. У меня сын мобилизован, поэтому я не имею права выезжать. 

Сына Эне мобилизовали осенью 2022 года. Через неделю после нашего разговора он должен был приехать в отпуск — на собственную свадьбу.

Новые деревенские

Деревня Си́гово находится в семи километрах от Паниковичей. В Сигове всего семь домов, в их числе два принадлежат Музею сето, один — Музею колокольчиков и два — молодым дауншифтерам. По всему Печорскому району разбросано свыше 40 семей таких энтузиастов из больших городов, они приехали сюда в поисках альтернативы жизни в мегаполисе. В основном они зарабатывают на туризме и продаже ремесленных товаров. 

Например, Лена Макарова — керамистка из Москвы. Она переехала в Печорский район 15 лет назад вместе с друзьями — воплощать мечту об анархистском экопоселении. Правда, коммуна развалилась, но Лена с мужем и детьми остались. Переехав в Сигово, Лена занялась изучением местной культуры и истории, вплоть до штудирования церковно-приходских книг. Этим летом она организовала фестиваль керамики: пригласила художников порефлексировать на тему культурных традиций Печорской земли. Результатом стала выставка глиняных работ в Пскове.

— Как выходит, что местная молодежь уезжает, а ребята из мегаполисов приезжают? — спрашиваем мы у Лены. 

— Видимо, у местных есть установка, как зарабатывать деньги: либо продолжить дело семьи, либо работать на кого-то. Мы же приехали работать на себя.

Дом Лены куплен у местных, о чем свидетельствует каменный хлев, переделанный в мастерскую. Летом мастерица устраивает там мастер-классы для туристов. У входа в мастерскую — керамические изделия с сетусскими орнаментами. 

На фестивале народа сето Лена подружилась с молодыми сето из Эстонии. Когда началась война, один из них попросил ее сделать карту захоронений в Печорах — на случай, если к могилам родственников они вернутся не скоро. У сето культ предков, рассказывает Лена. По ее словам, у них даже есть «народный напиток», который они якобы употребляют, чтобы связаться с ушедшими предками. Это диэтиловый эфир — летучая жидкость, используемая в медицине для наркоза. Николай Ояма, сето из Паниковичей, говорит, что в молодости в одной из поездок в Эстонию он пробовал напиток: «Тогда все в Эстонии это пили, и меня чайной ложкой напоили. Я чуть не умер».

Угощение оставили администрации

Меньше столетия назад праздничные гулянки в деревне считались обычным делом: «Когда деревня была полна людей, на кирмаши (народные гуляния. — Прим. ТД) собирались каждую неделю: плясали, пели песни все вместе — кто на русском, кто на сето, — вспоминает Лео Арулепп. — Кирмаш есть и теперь, только вот людей нет». 

Замдиректора Музея сето Хелью Маяк уже 16 лет при поддержке государства организует аналог кирмаша — фестиваль «Сетомаа. Семейные встречи». Еще в 1995 году Хелью стала председателем этнокультурного общества сето, изначальная цель которого — объединить народ по обе стороны новой границы. В первые годы собирались на Рождество, с 2008-го — на праздник Успения Богородицы. Сначала традиционно заезжали в Печорский монастырь, а затем в Сигово, на выступление фольклорных ансамблей из России и Эстонии.

После пандемии фестиваль несколько изменил концепцию, рассказывает Хелью. У организаторов нет возможности пригласить эстонскую сторону, поэтому теперь мероприятие мультикультурное, помимо сето участвуют другие малочисленные народности: ижоры, вепсы и удмурты. У самой Хелью большинство родственников за границей, и свое 65-летие женщина отмечала без них. Пока у нее есть возможность к ним ездить. «Но что будет дальше, я не знаю», — признается Хелью. 

За 20 лет сотрудницы музея заручились господдержкой. В 2010 году по заявлению женщин сето получили статус малочисленного народа — тогда государство стало выделять средства на финансирование фестиваля, поездки детского хора по городам, обучение детей. А в ноябре Хелью открыла во Всероссийском музее декоративного искусства в Москве первую выставку под названием «Русские и сето: одна земля, общая история». На выставке рассказывалось о сетусском костюме, традициях, орнаментах и быте народа. На вернисаже было порядка 25 человек, и большую часть угощений, приготовленных к мероприятию, пришлось оставить администрации музея. Для Хелью это было удивительно: «У нас в Псковской области открытие выставки — целое событие, море народа. А в Москве, если бы не было тех, кого я лично пригласила, не знаю, кто бы пришел».

Тем не менее Хелью благодарна российскому государству за помощь. В 2012 году президент Путин утвердил Стратегию реализации государственной национальной политики РФ до 2025 года, один из главных пунктов которой — поддержка коренных малочисленных народов РФ. С 2021 по 2025 год правительство должно было выделить на реализацию этой программы полтора миллиарда рублей. Сето досталось два гранта: в 2023 году — 667 500 рублей на мероприятия, посвященные сетусской культуре, а в 2024-м — 860 тысяч рублей на проведение фестиваля в 2025 году.

«Сето, сето! А русские?»

Паниковский сельский дом культуры окружен полузаброшенными трехэтажными типовыми домами: в некоторых окнах горит свет, в других выбиты стекла. По вторникам дом культуры закрыт, но методист Надежда Красавцева пришла сюда в выходной дописать отчет. Надежда сидит перед компьютером в пуховике: в здании нет отопления. На потолке следы протечек. На столе — рукописная диссертация Надежды «Русские и сето: одна судьба, одна история» 10-летней давности. В другом углу — предметы русского быта, артефакты, которые Красавцева собирала по деревням: народные костюмы, плетеные корзины, тканые полотенца. Все — ручная работа.

«Почему-то малая народность эта, сето, у нас здесь прямо везде, — как будто удивляется Надежда. — Им платят за то, что они участвуют в фестивалях. Почему наших русских детей так не продвигают? Им платят стипендии — это хорошо, я ничего не говорю, но русским это тоже нужно».

В последние восемь лет их сельский коллектив перестал выезжать на концерты в областные города, потому что «не на что и не на чем». Район не дает ничего: «У нас нет ни на костюмы, ни на обогреватели, в здании нет воды и электричества». О проблемах Паниковского дома культуры знает даже Владимир Путин: на прямой линии с президентом жители деревни задали вопрос на тему клуба. Задачу спустили в область, из области — в район. Чиновники написали объяснительные, и на этом все закончилось. 

«Я всю жизнь хотела жить в городе, но теперь, в свои преклонные годы, я уже не знаю как», — признается 55-летняя Надежда.

Вход в новенький белоснежный паниковский храм охраняет рыжий мейн-кун. Внутри три женщины гладят скатерти.

— А как вы сюда попали? — удивленно, но радушно спрашивает одна.

— У вас же открыто, так и зашли, — отвечаем мы.

Оказалось, храм закрыт, просто прихожанки помогают подготовить церковное убранство к посту. 

— Сето, сето! — раздраженно говорит одна из женщин. — Туристы к ним ездят, они там готовят, хвастаются своими блюдами… Да мы, русские, эти блюда всю жизнь тут готовим: кровяную колбасу, розу манную, кренделя — только не кичимся. Можно подумать, что тут эстонцы одни… А русские тоже не лыком шиты! Еще и получше есть люди. Просто они поднимают свои традиции, а русские молчат. А мне обидно. Нужно, чтобы русские люди свой национальный дух поднимали, были более сплоченными.

— Мы тут все перемешанные: сето, русские, — замечает вторая. — Вот бы все было по-прежнему: чтобы они к нам приезжали, чтобы мы к ним. Чтобы это уже закончилось.

— У меня сын работает дальнобойщиком на эстонскую фирму, так он три дня ждал, пока его пропустят на границе, и это с эстонскими номерами! — продолжает первая женщина. — Паспорт у него российский. Думает уже бросить это дело и пойти в Печоры на автовокзал.

— Но ведь там платят меньше? 

— Ничего, на выходных поработает, — смеется она.

«В статье укажите: мы православные»

На вопрос о том, чем сето отличаются от русских, Лембит Кальюсаар отвечает: «Да такие же православные. Я думаю, сето маленечко больше верующие, чем русские. Хотя на весы не поставишь». 

По преданию, сето крестились лишь в XVI веке. Однако многие наши собеседники отмечают особую ценность религии для оставшихся представителей малочисленного народа. «Они искренне верующие люди. Этого у них не отнять. С такой верой, как у них, столько русских нет, поэтому я отношусь к ним с огромным уважением», — признается священник Варваринской церкви в Печорах отец Дмитрий. 

О языческом прошлом предков в Музее сето рассказывают с осторожностью. «Вы только в своей статье укажите, что мы православные, никакие не полуверцы», — просит Малле Пииримяги, сотрудница музея.

Тем не менее языческие традиции у сето сохранились. «Первой летом созревает земляника. Первую горсточку соберу — положу на камень, а дальше собираю для себя», — рассказывает Малле. Большие камни сето считают носителями божественной силы: к ним приходят лечиться, им делают подношения. 

Другой языческий аспект культуры сето — поклонение богу плодородия Пеко. В музее рассказывают, что каждая сетусская семья хранит дома его идола. Однако современные сето относятся к этому с иронией: «Какой-то бог-деревяшка, не умею даже сказать про это», — отвечает Лембит Кальюсаар на вопрос о поклонении Пеко. По легенде, мощи Пеко хранятся в пещерах Псково-Печорского монастыря. В сетусском эпосе Пеко — древний богатырь, «выше ели, длиннее сосны», с волшебной дубинкой, родившийся по благословению Христа и Богородицы. Перед смертью Пеко посадил в землю дубинку над своей пещерой — и из оружия вырос дуб. По велению богатыря вокруг дерева воздвигли монастырь.

В советское время до Печорского района так и не дошла борьба против религии. В период самых жестоких сталинских репрессий Печорская земля относилась к Эстонии. Это спасло Псково-Печорский монастырь от подрыва или переустройства в тюрьму или психиатрическую больницу. Духовенство в Печорах процветало, и это позволило сохранить православную святыню до наших дней. Для сето монастырь всегда был центром притяжения — по преданию, именно здесь игумен Корнилий пять веков назад обратил малочисленный народ в православие. С тех пор сето с обеих сторон границы собирались тут на большие праздники.

Кого ни спросишь, каждый сето старается хоть изредка посещать Печорский монастырь. Даже в Эстонии нет святыни, равной ему. До пандемии житель Эстонии сето Джанно Куус регулярно ездил в Псковскую область вместе с друзьями: они посещали могилы родственников, навещали родных и собирались в Печорах на праздники. «Печоры вошли в историю как эстонский город, у нас здесь, на эстонской стороне, много людей с родственниками в Печорском районе. То, что община сето оказалась отрезанной по обе стороны государственной границы, для меня лично большая потеря. Я больше не могу добраться до своих корней», — сокрушается мужчина. Все, что у него осталось от прежней жизни, — коллекция старых книг и открыток из Печор. 

Над территорией Псково-Печорского монастыря возвышается Святая горка — здесь стоит 600-летний дуб, его поддерживают цепи и охраняют железные грифоны. В Музее сето говорят, что народность продолжает свое существование, пока жив этот дуб.

• Теги:
• регионы
• сохранение культурного наследия
• традиции