Самое громкое дело о пропаже детей: «Расследование было похоже на инсценировку»
16 апреля 2005 года, ровно 20 лет назад, в Красноярске пропали пятеро мальчиков школьного возраста. Это было самое громкое дело о пропаже детей в России. И самые масштабные поиски, которые только можно представить. Ориентировками с фотографиями мальчиков был увешан весь город. Но подростков Сафара Алиева, Гагаша Мамедгасанова, Диму Макарова, Максима Тауманова и Сашу Лавренова начали искать только на третьи сутки. А через три недели в заброшенном коллекторе были найдены обгоревшие человеческие останки. Экспертиза показала, что часть останков принадлежит пропавшим детям. Возбужденное уголовное дело через два года расследований было закрыто. Следователи остановились на версии «несчастный случай». Родители до сих пор в нее не верят. В декабре 2024-го стало известно, что дело возобновили по вновь открывшимся обстоятельствам. Все эти годы Евгений Тауманов, папа одного из пропавших мальчиков, вел собственное расследование. Трагедия полностью изменила его жизнь, главной целью которой стало выяснить, что же на самом деле произошло с детьми
Горе перепахало
«Нашему Максиму сейчас было бы 30 лет. Я мысленно до сих пор с ним разговариваю. Даже представить не могу, каким бы он вырос. В памяти так и остался худеньким 11-летним мальчишкой, добрым, веселым, внимательным и очень осторожным. На катере как-то повез его прокатить по Енисею. Чуть качнуло — он вцепился в борт, перепугался. Чтобы он сам в какой-то коллектор полез — никогда не поверю!»
О том, как он жил все эти годы в поисках правды о сыне, Евгений Тауманов рассказывает спокойно, только курит почти без остановки.
«Несколько лет назад я таксовал. Остановили парни, высокие, красивые. Приехали по адресу — они замялись, не выходят: “Мы одноклассники Максима, можно мы вас обнимем?” А я и не признал их, видел последний раз маленькими. Первое время из школы к нам часто приходили друзья Максима, учительница. Потом перестали: у всех своя жизнь».
Отец признается, что трагедия с сыном его «перепахала». Головой он понимал, что сына больше нет, а сердце отказывалось верить. От бессилия, осознания, что все бесполезно, порой опускались руки, уходил во все тяжкие, пил. Расстался с женой Оксаной. Максим был их единственным ребенком, очень долгожданным, вымоленным. У Евгения есть старшие дети от предыдущих браков, у Оксаны детей больше нет. Выйти из штопора Евгению помог случайный попутчик, которого он подвез однажды. Разговорились, стали общаться, вместе ездить на рыбалку. Евгений сначала злился, что тот лезет в душу. Но мужчина таким образом его вытаскивал. Сам он не так давно освободился из мест лишения свободы и оказался хорошим психологом. Постепенно у Евгения стали появляться силы жить дальше.
20 лет назад так сложилось, что Евгений больше остальных родителей занимался расследованием этой трагедии. Родные других мальчишек помогали, но на виду был он. Общался со следователями, адвокатами, журналистами, ездил на бесконечные передачи в Москву, участвовал в ток-шоу — делал все мыслимое и немыслимое, что могло помочь докопаться до истины. Порой выслушивал обвинения в самопиаре, но в ответ лишь предлагал занять его место или представить, каково это.
«Какие дети, у нас референдум!»
16 апреля 2005 года в школе № 50 был субботник. После него Максим Тауманов забежал домой вместе с другом Сашей Лавреновым, и мальчики отпросились погулять.
«Я помню, было нехорошее предчувствие, но ребята дружили с детства, то у нас играли, то у Лавреновых, дальше двора никогда не уходили, поэтому не отпустить их было бы странно. Сам я вернулся с ночной смены и лег спать», — вспоминает Евгений.
Когда около восьми вечера Максим не пришел домой, а его телефон оказался недоступен, Евгений с Оксаной позвонили родителям Саши. Того тоже не было дома. Вышли на улицу искать. И пока обходили дворы, встретились с родными Сафара, Гагаша и Димы — те тоже искали сыновей. С этим тремя мальчиками Максим и Саша учились в одной школе и жили в одном дворе, но не дружили. Пересеклись во время субботника или просто встретились на улице случайно и куда-то отправились вместе? На этот вопрос теперь вряд ли кто-то сможет ответить. Уже ближе к ночи, поняв, что поиски бесполезны, родители пришли в Ленинский отдел РОВД. А там им показали на дверь: «Какие дети? У нас референдум! Вся милиция занята, точно не до вас. Нагуляются и придут, трех дней еще не прошло».
На воскресенье, 17 апреля, в городе был назначен референдум по объединению Красноярского края, Таймыра и Эвенкии — один из самых пафосных проектов тогдашнего губернатора края Александра Хлопонина. Все подразделения красноярской милиции были задействованы на избирательных участках: обеспечивали порядок и явку. Искать детей по горячим следам было некому. Это сейчас на поиски несовершеннолетних, пожилых и нуждающихся в медицинской помощи выходят буквально сразу, как появляется информация о пропаже. Не ждут даже, пока полиция оформит заявление. А в то время действовал регламент, по которому искать пропавших начинали лишь по истечении трех суток.
«Нас тогда буквально выпихнули, — вспоминает Евгений. — Еще сутки мы искали детей сами, в понедельник утром пришли опять. Нас опять не приняли. Тогда мы вышли на крыльцо и стали обзванивать местные телеканалы. Журналисты прибыли быстро. Вот тогда нас приняли».
Драгоценное время было упущено, но дальше все закрутилось моментально. Мальчиков объявили в федеральный розыск. Милиция, курсанты школы милиции, добровольцы, родители, просто неравнодушные жители города три недели прочесывали каждый двор и пустырь в округе. Спасатели на вертолете обследовали ближайшие к городу районы края. В поисках было задействовано около пяти тысяч человек. Подобных по масштабу поисков в Красноярске не было раньше никогда. Детей искал весь город, и это не было фигурой речи.
Улица Глинки, где жили мальчики, — окраина правого, промышленного берега Красноярска. Она выходит на трассу, где заканчивается город и начинается Березовский район края. Вдоль улицы — двухэтажные дома барачного типа пятидесятых годов постройки, во многих нет санузлов и удобства на улице. За домами склады, базы и производственные помещения. Сейчас здесь, как и 20 лет назад, селятся в основном приезжие и мигранты.
Поиски и «качели»
В 2005 году я работала корреспондентом газеты «Комсомольская правда — Красноярск». Понедельник 18 апреля помню очень хорошо. Утро, планерка, пресс-конференция в следственном комитете. Ехать выпадает мне. На следующий день у нас выходит дежурная заметка: «В Ленинском районе потерялись пять мальчиков». На этом все. Мы пока не понимаем всей серьезности ситуации — мало ли подростков убегает из дома. На следующий день вновь пресс-конференция — поиски ничего не дали. Информационное пространство уже бурлит: «пропали дети», «искать начали поздно», «родители обращаются к журналистам». Следующие три недели не вспомню даже, о чем еще, кроме мальчиков, мы писали. Дважды в день пресс-конференции в силовых структурах, мы устраивали дежурства и ходили туда по очереди.
Это были эмоциональные качели. Сегодня новостей нет, поиски продолжаются — пробивает холодный пот: уже 10-й день, найдут ли их живыми? На завтра редактор возвращается с очередной пресс-конференции и ликует: «Расслабьтесь, их видели у ж/д путей. Живы, засранцы, попутешествовать решили. Скоро объявятся». Проходит еще несколько дней. Детей нигде нет. «Комсомолка» организовала телемост с программой «Пять вечеров» с Андреем Малаховым. В Красноярске в нем участвовали родители, одноклассники, учителя мальчиков, представители ГУВД и прокуратуры края. В Москве — специалисты-разыскники из МВД России, психологи, депутаты Госдумы. Мы пытались подключить к поиску всю Россию. Но и это ни к чему не привело. Губернатор Хлопонин объявил награду 100 тысяч рублей тому, кто предоставит достоверную информацию о том, где находятся дети. По тем временам на эту сумму можно было купить квартиру в центре Красноярска. Бесполезно. Родители от отчаяния и безысходности обращаются к гадалкам. Одна из них сообщает, что дети уехали в сторону Иркутска. Милиция выделяет сотрудников, и они с родителями едут туда, по дороге опрашивают жителей. Успели только доехать до Иркутска и зайти в ближайшее отделение МВД. Из Красноярска звонят: «Нашли!»
8 мая в заброшенном коллекторе рядом с районом, где жили дети, сборщики металлолома обнаружили человеческие останки. Опознать по ним мальчиков было невозможно. Но судебно-медицинская экспертиза показала, что ДНК части останков совпадала с ДНК родителей подростков. Буквально сразу же одной из главных версий, озвученных следователями, стал несчастный случай: дети залезли в коллектор, что-то поджигали, произошел взрыв — и они сгорели. Родители с такой версией категорически не согласились. Они осматривали этот коллектор 5 мая, там ничего не было.
«Совершенно невозможно представить, как мальчишки могли в этом коллекторе поместиться, — недоумевает Евгений, — там очень тесно. Сверху он был закрыт поддоном из-под кирпичей, а на поддоне лежали автомобильные шины. Они что, залезли туда и сами себя закрыли?»
Но следователи этих очевидных фактов будто бы не замечали. Родные детей, примчавшиеся на пустырь, буквально выли от горя. Полицейские никого не подпускали, выставили двойное оцепление. Когда останки перевезли в морг, все ринулись туда — но морг опечатали и тоже никого не пустили. Ни к родителям, ни к журналистам в этот и в ближайшие дни никто из правоохранителей не вышел и ничего не объяснил.
Нас бомбили московские начальники: «Давайте эксперимент. Можно ли развести огонь в коллекторе? Возможно ли, чтобы тела сгорели там практически дотла? Пробуйте сами туда спуститься, реально ли там вообще поместиться детям?» И мы спускались в коллектор сами и разводили там костер, а потом пытались поджечь и опустить в него сырую курицу. Эксперименты мало что дали, коллектор действительно был очень узкий, двум взрослым сложно развернуться, огонь там горел плохо. Но и дыма почти не было видно: у самого дна сбоку было отверстие, и весь дым уходил туда. Это, пожалуй, могло объяснить, почему, если там горели дети, никто не видел дыма. Но и только.
«Перед нами будто разыгрывали спектакль»
«Первая из озвученных следователями версий (еще до обнаружения останков): дети сбежали сами. Нас даже цинично спрашивали: “Вы посмотрите, может, из дома что-нибудь ценное пропало”, — продолжает рассказывать Евгений Тауманов. — И чем дальше, тем больше цинизма, жестокости, непонимания и какого-то абсолютного равнодушия от милицейских начальников и чиновников: “Сами виноваты, воспитывать лучше надо было”. И в противовес этому столько тепла, участия и желания помочь от простых людей. Если первое меня не удивляло, то второго я никак не ожидал».
Люди звонили, приходили, предлагали помощь. Было несколько свидетелей, которые видели, как мальчиков усадили в черную машину. Но милиция не сочла эти показания убедительными. Родители разыскали человека, которого милиция якобы привлекла к тому, чтобы достать останки детей из коллектора, и он уверял, что тела были узнаваемы. Позже этот человек куда-то исчез. В один из дней кто-то сообщил Евгению, что нашлись те, кто видел, как детей сжигали в гаражах, недалеко от улицы Глинки. Он позвал с собой журналиста местной телекомпании «Прима-ТВ» Павла Брыкина, и они отправились на место. Отыскали свидетелей, те на камеру сообщили, что действительно видели в одном из гаражей что-то странное. Но двери оказались заперты. Тогда Евгений позвонил одному из следователей, который вел дело, Сергею Николаевичу Кулакову. Он единственный с пониманием и участием относился к родителям, оставил свой мобильный и просил звонить в любое время, если появится какая-либо информация. Был выходной день. Следователь приехал, гараж вскрыли, обнаружили костровище, обгоревшие фрагменты одежды. Все, что было возможно, собрали и увезли в отдел. Через какое-то время пришло заключение, что ничего относящегося к делу не обнаружено.
«Почему милицию не заинтересовали ни многочисленные свидетели, ни их показания, ни то, что в гараже явно что-то жгли? Почему так разнится то, что видел человек, поднимавший тела из коллектора, и то, что получили мы перед захоронением? До сих пор не пойму. Тогда мы еще верили, что следствие обязательно установит истину. Лишь по прошествии времени стало понятно, что расследование шло с нарушениями: нам не предоставили протоколы осмотра места происшествия, когда в коллекторе обнаружили останки — не проводилась фотофиксация. Все это было похоже на инсценировку, кино. Перед нами будто разыгрывали спектакль».
Экспертиза за миллион
Еще более странной была ситуация с экспертизами останков.
В самом начале, еще когда единственной версией был несчастный случай, родителей уговаривали как можно скорее похоронить детей. Вызывали в прокуратуру и прямо настаивали поторопиться с похоронами, спрашивали, сколько денег нужно на погребение. Но родные требовали расследования. В несчастный случай не верил никто.
12 мая в Красноярск прилетел заместитель генерального прокурора России Владимир Колесников и уже через два дня на пресс-конференции с журналистами заявил, что детей убили. Помню, как на следующий день мы выпустили материал с пресс-конференции Колесникова на первой полосе с заголовком «Ваших детей убили». И получили и от москвичей, и от краевых властей реакцию: «Как можно сеять панику среди жителей города?!» Естественно, ни о каком скором захоронении речи больше не было. Начались бесчисленные экспертизы ДНК, выводы которых были весьма противоречивы.
В крови Димы Макарова нашли углекислый газ, превышающий норму в 10 раз. Он умер от острого отравления окисью углерода. Это единственный мальчик, причину смерти которого удалось установить. От чего умерли остальные дети, неизвестно. Кроме того, только останки Димы были поражены грибком-сапрофитом, который живет обычно на мертвых органических материалах. Это могло означать, что его тело хранилось отдельно от других. А останки всех детей, скорее всего, были сброшены в колодец 8 мая, прямо перед тем, как их нашли. Иначе грибок был бы и на остальных телах, и в коллекторе, а его там не было.
Вскрылся и еще ряд важных обстоятельств.
В отличие от тел других детей, у Димы оказались отделены стопы: одна на уровне голени, другая на уровне плюсневых костей. А тела Максима, Гагаша и Саши были полностью обескровлены. Останки Сафара вообще не удалось обнаружить, словно его не было в коллекторе (именно поэтому родители Сафара позже не признают смерть сына и не будут приходить на кладбище, а на могиле установят черный памятник без подписи). Следователи же заявили, что, возможно, Сафар был в самом эпицентре пожара и его тело полностью сгорело.
Еще одна странная деталь. Изначально следователи говорили, что от детей остались лишь обгорелые кости, по которым невозможно опознать человека. Но 12 мая на встрече с родителями маме Димы Макарова показали целый кусок свитера. Она опознала в нем свитер сына.
«Мы консультировались с пожарными, которые видели много сгоревших людей. Они говорили, что, даже если дом полностью превращался в пепел, внутри оставались обгоревшие мумии, но не фрагменты, не набор костей и горка пепла», — говорит Евгений.
После красноярской экспертизы останки детей отправляли на экспертизу в Москву и в Ростов. Но к единому мнению о причинах гибели эксперты так и не пришли. В какой-то момент красноярские следователи решили отправить останки мальчиков на экспертизу в молекулярно-генетическую лабораторию криминалистического центра МВД Великобритании. Беспрецедентное дело в истории красноярской милиции. И по сути, и по стоимости — за 200 тысяч долларов. Кто оплатил эту экспертизу, до сих пор непонятно. Есть предположение, что губернатор Хлопонин. Евгений считает, что в Лондон отправляли не все останки, а лишь их малую часть. Поэтому доверять этой экспертизе сложно.
Голодовка у коллектора
Результаты английской экспертизы родственникам не сообщали очень долго. И в сентябре 2006 года отчаявшиеся родители разбили палаточный лагерь возле коллектора и объявили голодовку.
«Ждать было уже невыносимо, так мы решили привлечь внимание к нашей трагедии. Требовали предоставить информацию о результатах английской экспертизы и вернуть останки детей для захоронения. В акции приняли участие все родители. Те, кто не мог отпроситься с работы, приезжали вечером и оставались на ночь. В сентябре в палатках уже холодно, приходилось по очереди греться в машине и у костра. Мы просидели четверо суток. Приезжали журналисты, снимали репортажи. Реакции никакой. Движуха началась, когда на нас обратили внимание московские телеканалы. Вокруг выставили оцепление, приехало руководство Ленинского РОВД, нам предложили горячую еду, теплые вещи, сотрудники милиции сидели с нами у костра», — рассказывает Евгений.
Результаты английской экспертизы родителям предоставили. Оказалось, готова она была еще в апреле, почему так долго всех держали в неведении, непонятно. Но ничего нового эта экспертиза не показала. Вновь звучало, что основная версия — несчастный случай. Якобы на дне коллектора скопился газ, произошел пожар — и дети сгорели буквально за считаные секунды.
Но останки детей родителям отдали.
«Нам выдали шесть мешков, пять из них были подписаны, с бирками. В шестом были останки, которые не удалось идентифицировать: “Или забирайте, или выкинем”. Мы рассыпали этот мешок по остальным. Ничего там опознать было невозможно. Представьте, как курицу разделывают. Только там еще мясо есть, а здесь одни кости, просто кучка костей», — говорит Евгений.
Останки Сафара Алиева так и не были идентифицированы, но мешок, где предположительно они могут быть, родителям выдали.
25 сентября 2006 года состоялись похороны. На панихиде замгубернатора края Василий Кузубов извинился за то, что следствие так затянулось, и пообещал, что власти приложат все усилия, чтобы установить истину.
«Я вел дневник»
Никто из родителей в версию несчастного случая так и не поверил. Ждали продолжения расследования. Поняв, что милиция этого делать не собирается, Евгений стал искать правду сам.
«Примерно до 2008 года у меня еще теплилась надежда, что удастся докопаться до истины. Я вел дневник, куда записывал, когда и с кем встречался, результаты этих встреч, переписывал результаты бесчисленных экспертиз. Фотографировать нам не давали, только переписывать. Папки были толстенные. Со мной ходила Наташа Макарова, мама Димы. И мы по очереди писали и писали. Однажды, уже не вспомню, на каком этапе расследования, к нам обратился один доктор, кандидат медицинских наук. Предложил нам помощь в расшифровке результатов экспертиз».
Евгений взял доктора с собой в следственный отдел, и в первый же день им удалось хорошо поработать с материалами дела. Составили ряд вопросов, передали следователю. А на следующий день доктора уже не допустили. Пояснили, что он судимый и может неправильно интерпретировать информацию. Тогда Евгений стал передавать ему результаты экспертиз, которые переписывал сам.
«После очередной такой встречи на рынке КрасТЭЦ я только успел передать бумаги, как ко мне подошли двое: милиционер и охранник рынка. Попросили предъявить документы. Я предъявил. Что было дальше, не помню. Очнулся наутро в кустах весь в крови. Подняться не смог, позвонил жене, чтобы она меня забрала».
Вместо лица тогда у Евгения был сплошной синяк, глаз не видно, губы в кровавой коросте, нос раздавлен. Его положили в больницу, диагностировали черепно-мозговую травму. После происшествия с ним встречался Александр Горовой, начальник ГУВД по Красноярскому краю, но Евгений отказался от расследования и попросил: «Вы по детям лучше ясность внесите».
В 2007 году родителей вызвали в прокуратуру и объявили, что дело закрывается «за отсутствием лиц, причастных к преступлению». Евгений вспоминает, что вышел оттуда совершенно убитый, в слезах. К нему подошел тот самый неравнодушный следователь Кулаков, обнял, пожал руку и поклялся честью офицера, что через полгода, пять, десять лет, при исполнении или в частном порядке, но он докопается до правды.
— Ты мне веришь?
— Вам верю!
«Надежды рухнули»
Через полгода следователь Кулаков погиб в автомобильной аварии. Поехал на машине к родственникам на Север и не справился с управлением.
«Я услышал о его гибели по телевизору. Надежды рухнули. И от бессилия, от невозможности что-то еще сделать я уничтожил дневник и все записи по делу. Жить с этим дальше не было сил, я потерял веру. Не могу сейчас утверждать, что его гибель как-то связана с нашим делом. За эти полгода мы встречались пару раз. Но никаких движений по делу не было, по крайней мере он мне об этом не говорил».
Долгое время родители не могли найти адвоката, который защищал бы их интересы. В Красноярске за это не брался никто. Однажды к родителям обратился адвокат из Новосибирска Владимир Соломатов и предложил свои услуги. Ему долго не давали знакомиться с материалами дела. Футболили — то из Красноярска (якобы дело в Новосибирске), то обратно. Однажды Евгений Тауманов, взяв с собой переписанные материалы дела, отправился к нему в Новосибирск сам. Но до Соломатова материалы не довез. В поезде к нему подсел пожилой мужчина, предложил выпить. Утром Евгений очнулся — а сумки с материалами не было. На станции Новосибирск он зашел в отделение милиции, рассказал, что случилось. Там на удивление к нему отнеслись участливо, выделили деньги на обратный билет. Но Соломатов все же добился своего и начал работать по делу, хотя у родителей требовали отказаться от его услуг, называли «неадекватным».
«Получается, когда с нашей стороны появлялся кто-то, кто был готов помочь, его пытались устранить. Все наши свидетели вдруг оказывались склонными к фантазированию, врач — судимый, адвокат — неадекватный, — говорит Евгений. — Вместе с тем других свидетелей и реальных версий у следствия не было. Плюс ко всему отношение было ужасное, особенно у прокурорских. Всем своим видом они показывали, что мы недочеловеки, отбросы какие-то. Более-менее по-человечески относился Горовой. Всегда приглашал в кабинет, выслушивал. Однажды выделил микроавтобус с водителем и распорядился возить нас, куда нужно. Ни губернатора края, ни главы города мы в глаза не видели, и во время поисков, и на похоронах с нами общались только замы».
Еще в декабре 2005 года Евгения Тауманова пригласил на передачу «Пусть говорят» Андрей Малахов. Раздавленный горем отец отправился в Москву с корреспондентом КП. Позже выяснилось, что за поездкой пристально следят. Уже после отъезда сотрудники краевой прокуратуры приезжали к жене Евгения и интересовались, почему его нет дома. А в Москве, прямо у входа в “Останкино”, его встретил Александр Усс — он тогда был председателем Законодательного собрания края.
«Стоим у здания телекомпании, не знаем, куда именно входить. Подъезжает черная машина, и выходит Усс. Прошли внутрь, он с меня глаз не спускает. Просит вести себя осторожно, несколько раз подумать, прежде чем что-то сказать. На передаче сел рядом и пытался что-то рассказывать про край, про то, как у нас помогают детям. Но Малахов вовремя это пресек и отсадил его в зрительный зал. На той передаче также был первый заместитель генерального прокурора РФ. В кителе, с большими звездами. Он заверил меня, что лично возьмет дело под контроль, дал свой мобильный. Я в очередной раз поверил, приехал домой окрыленный. Но никакой информации от него так и не поступило, а телефон все время был недоступен. Какое после этого может быть уважение к властям?» — возмущается Евгений.
В 2008 году артист Михаил Пореченков пригласил родителей погибших детей на передачу «Битва экстрасенсов». Евгений позвал с собой папу Гагаша Павла Мамедгасанова. «Мне тогда в открытую уже говорили: “Чего пиаришься?” Поэтому не хотел и здесь быть один. Экстрасенс Турсуной Закирова сказала, что дети находятся между жизнью и смертью: их продают. Конечно, для нас, родителей, это было бальзам на душу. Неважно где, лишь бы живы. Но никаких подробностей экстрасенс больше не сообщила».
Делу не давали хода
Евгений считает, что тогда уголовному делу специально не давали хода, кому-то нужно было скрыть преступление. Помнит Евгений и, что одной из версий Владимира Соломатова было ритуальное убийство детей. По его мнению, признаки ритуального убийства были в том, что, во-первых, тела детей были обескровлены. Во-вторых, кости были раздроблены, значит, дети подверглись пыткам. В-третьих, наверняка детей похитила группа преступников, иначе как можно было справиться сразу с пятью мальчиками. В-четвертых, останки детей выкинули после убийства. В-пятых, дата похищения. Это произошло накануне религиозного праздника Песах, который пришелся в 2005 году на 23 апреля. Соломатов предполагал, что убийство могло быть совершено сектой хасидов и кому-то в Красноярске было невыгодно это расследовать (мнение Владимира Соломатова, пересказанное Евгением Таумановым, редакция считает ошибочной трансляцией городских легенд, распространявшихся на протяжении ХХ века после «дела Бейлиса». — Прим. ТД).
В апреле 2006 года он написал генеральному прокурору РФ Владимиру Устинову заявление об отводе от дела следователя Андрея Чернуся и ходатайство о создании другой следственной группы. В пояснении указал на нарушения в ведении дела. Например, ему и родителям мальчиков дали для ознакомления не все, а только часть заключений экспертов. Когда он собирался выехать в Красноярск для ознакомления с актом одной из экспертиз по делу, ему вдруг через Евгения Тауманова передали, что ехать не нужно, экспертизы отправлены на доработку, хотя глава 27 УПК РФ не предусматривает никаких «доработок». Но заявление оставили без внимания.
Владимиру Соломатову не удалось довести дело до конца: вскоре он серьезно заболел, пережил два инфаркта. А в 2011 году у адвоката остановилось сердце.
Легенды и слухи
Из-за множества так и не выясненных (или тщательно скрываемых) обстоятельств дело о пропавших мальчиках стало средоточием самых разных слухов и городских легенд, десятилетиями кочевавших, как пишут антропологи Александра Архипова и Анна Кирзюк в книге «Опасные советские вещи», по всей территории бывшего СССР.
Часть слухов основывалась на том немногом, что было известно о расследовании. Например, что погибших было больше пяти. В результатах экспертиз упоминалось, что в останках детей были найдены кости 20-летнего человека. Почему больше никого не искали? Ответа нет.
По другой версии, убийство могло быть местью родителям азербайджанских детей, которые перешли кому-то дорогу. Они занимались торговлей на рынке, где в те годы шел активный передел собственности. А русские мальчики якобы оказались случайными свидетелями.
Была версия, что в деле замешана милиция, так как информация о том, что останки найдены в коллекторе, первой поступила именно туда, а коллектор до этого обследовали не один раз. Кто-то считал, что к преступлению имеют отношение высокопоставленные лица края и его в принципе не могли раскрыть в те годы.
Ходили слухи не менее фантастические, чем версия о «секте хасидов». Что в крае орудует некто наподобие Чикатило, кто работает в детском учреждении и кого много лет никак не могут поймать. Что мальчиков похитили и вывезли из региона в первые же дни, чтобы использовать на органы, ведь в милицию поступали звонки, что их видели в районе железной дороги. Была версия о неизвестном каннибале, и, конечно, не обошлось без идеи, что детей украли инопланетяне.
Через 20 лет кто-то заговорил
В 2022 году Евгению Тауманову позвонил человек и пригласил подойти в следственный отдел в Красноярске. Представился руководителем следственной бригады из Новосибирска. Он сказал, что по вновь открывшимся обстоятельствам дело о гибели детей возобновлено. На вопрос, по каким именно обстоятельствам, лишь намекнул, что кто-то из бывших сотрудников полиции заговорил.
«Еще тогда было ощущение, что кто-то выше знает больше. Простые опера, сержанты с нами хорошо общались, искренне старались помочь. Но было понятно, что им давали указания начальники. Уверен, что даже Кулаков мог что-то знать. Порой мы задавали ему вопросы, а он опускал глаза», — говорит Евгений.
Но время шло, а с родителями никто не связывался. В декабре 2024 года Евгению начали звонить журналисты и спрашивать, правда ли, что дело возобновлено. На сайте Следственного комитета РФ 3 декабря 2024 года появилась информация об этом.
«Такие дела» попытались взять комментарий у бывшего следователя по делу Андрея Чернуся. По телефону Чернусь сказал, что готов отвечать на вопросы только после отмашки Следственного комитета РФ, который возобновил дело. Но пока такой отмашки он не получил.
«Зло должно быть наказано»
Родители остальных мальчиков общаться со СМИ не готовы. Евгений связался с ними, когда к нему вновь стали обращаться журналисты, но они отказались. Первое время родные детей часто встречались, бесконечно обсуждали, гадали, что могло произойти, что еще можно сделать. Но со временем общение прекратилось. Родители Сафара Алиева сменили место жительства и давно не выходят на связь. Возможно, они вернулись на родину, в Азербайджан. У Лавреновых после гибели Саши остался младший ребенок, и они посвятили себя его воспитанию. Мама Димы Макарова Наталья живет там же, на улице Глинки. У папы Гагаша Мамедгасанова Павла на аватарке во «ВКонтакте» фото сына. То самое, которое было размещено на общей ориентировке 20 лет назад. И статус: «Разыскивается с 2005 года, 16 апреля». Мамедгасановы, так же как и Алиевы, до сих пор не верят, что похоронили своего сына. Павел соглашается говорить только по телефону.
«До сих пор нам очень тяжело, поймите. Это незабываемо, конечно, но только немного отвлечешься, тебе опять напоминают… Мы уже давно никому не верим и ни от кого ничего не ждем, тем более от полиции — их даже близко не подпускаем. Первые два-три года я еще ходил на кладбище, а потом мне жена категорически запретила: не наш там сын. Когда мы ездили к Пореченкову на “Битву экстрасенсов”, одна экстрасенс сказала, что наши мальчики живы-здоровы. Я считаю, что их продали за границу», — говорит Павел.
Гагаш был самым младшим ребенком в семье. У Павла с женой остались две старшие дочери, они давно замужем, родились внуки — им есть для кого жить.
Мальчиков похоронили рядом. Троих — Максима, Сашу и Диму — в оградке, Сафара и Гагаша тут же, но за оградкой: у мусульман свои традиции погребения. У всех одна и та же дата смерти — 16.04.2005. Один памятник за оградкой не подписан, на могиле стоит просто черная плита. Родные Сафара с самого начала не верили, что здесь лежит их сын. Тем более что эксперты не нашли его останков в коллекторе.
— Вам станет легче, если будете знать наверняка, что случилось с Максимом?
— Зло должно быть наказано в любом случае. Поставить точку в этой истории нужно. Если кто-то начал говорить, надо просто связать ниточки друг с другом. Конечно, мы все научились с этим жить, мне лично дала силы огромная человеческая поддержка, участие простых людей. Помочь стремились все. В Москве после передачи подходили зрители и предлагали у них остановиться. Когда впервые прозвучало, что в деле могут быть замешаны хасиды, к нам домой приехал заслуженный мастер спорта по вольной борьбе и предложил силовую поддержку, спросил: «Сколько бойцов надо? 50, 100?» Даже от бандитов были предложения. Я точно знаю, что в уголовной среде, по лагерям пробивали информацию, кто что может знать об этом деле. Честно, я такого не ожидал.
Евгений показывает фотографии Максима, которые у него сохранились. Пухлый улыбчивый малыш на руках у мамы с папой, хитрый мальчуган с большим мячом в руках, и одна из последних — серьезный подросток на дежурном школьном фото. Мы аккуратно раскладываем и переснимаем. Память — это все, что у Евгения осталось.
…и другие пропавшие дети
После трагедии с мальчиками, весной 2006 года, в Красноярске пропал девятилетний Сережа Мальков. Тело мальчика нашли спустя шесть суток в канализационном коллекторе, полном воды. Следствие рассматривало несколько версий: мальчик мог провалиться в открытый люк и захлебнуться, умереть от удара или переохлаждения. Независимые эксперты отрицали, что ребенок мог провалиться в люк сам: диаметр отверстия был небольшой. А Сережа накануне несколько раз говорил родителям, что за ним следит незнакомый мужчина на «русской машине». Родители отнеслись к этому серьезно, стали встречать и провожать сына. Но в тот день Сережа отправился на карате один. Официальную причину гибели ребенка так никто и не назвал.
Еще через год, 19 марта 2007 года, в том же Ленинском районе, где пропали пять мальчиков, исчезла пятилетняя Полина Малькова. Девочка играла одна в песочнице во дворе своего дома. Когда родители через полчаса спохватились, ребенка в песочнице не было. Полину, как и мальчиков, искал весь город и днем и ночью. Через 10 дней истерзанное тело малышки нашли на пустыре в том же районе. Перед убийством преступник изнасиловал ребенка. Через год в убийстве обвинили соседа, ранее судимого за изнасилование. Ему дали пожизненное.
В 2014 году в деревне Тагара Красноярского края исчез девятилетний Костя Чернов. Последний раз его видели выходящим на крыльцо школы. Мальчика-сироту попросили прочитать стихи о маме — это было в ноябре, на День матери, а он расплакался и сбежал из школы. В классе остались вещи ребенка. Тело мальчика нашли лишь в 2017 году в пожарном резервуаре на территории школы. Резервуар несколько раз осматривали при поисках, но тогда ребенка в нем не обнаружили. Официальная причина гибели Кости так и не была названа.
И это только часть трагических случаев с детьми, которые произошли в Красноярском крае с небольшой разницей во времени либо были похожи друг на друга. Также их объединяет тот факт, что в большинстве историй следствие по делу не пришло ни к какому результату.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
